— Отчего ты не хочешь вернуться к нему? Мне казалось, что ты понимаешь, насколько сильно изменилось все на Полуострове, Ривен. Те из нас, кто хочет выжить в этом меняющемся мире, должны меняться вместе с ним. Для тех, кто хочет жить по-старому, почти не осталось места, и будет оставаться все меньше и меньше. Ты молода, Ривен, у тебя впереди вся жизнь, и ты должна подумать о будущем. Ты похитила сердце Броуна и носишь под сердцем его дитя. Лучше всего для тебя будет связать твое будущее с Броуном.

— Но Грис, как я смогу вернуться к Броуну, зная, что произошло между ним и моей матерью? Это невозможно!

Старая женщина продолжала гладить Ривен по голове, но глаза ее — бледно-зеленые и печальные — подернулись туманной дымкой.

— Это единственное, что мешает тебе?

— Да, — свистящим шепотом ответила Ривен.

— Но это же такая мелочь, девочка, это совсем не важно.

— Она была моей матерью, Грис! Я никогда не забуду того, что я видела в отражениях на воде, — он и она вдвоем.

— Было бы это столь же важно для тебя, если бы открылось, что Ниома не была твоей матерью?

Ривен, смутившись, подняла голову и чуть-чуть отодвинулась.

— Нет, не было бы, потому что тогда она стала бы для меня просто еще одной посторонней женщиной, с которой Броун занимался любовью. Но почему ты спрашиваешь? Ниома же БЫЛА моей матерью!

Грис медленно покачала головой:

— Нет, Ривен.

Ривен молча уставилась на Грис, онемев от изумления.

Вздыхая, Грис скрестила руки на своей иссохшей груди:

— Я хотела бы, чтобы ты никогда об этом не узнала, поскольку ты была единственной нашей надеждой, нашим будущим. Именно поэтому Ниома и я решили, что ты должна считать себя ее дочерью, и таким образом ты была бы уверена в чистоте своего происхождения и принадлежности к доуми. Я ведь очень боялась, когда пришел твой срок отправляться к Омуту для испытания. Я боялась, что Омут отвергнет тебя и искалечит всю твою жизнь. Но ты верила в то, что ты — настоящая водная доуми, и Омут принял тебя. Только это и имело значение. Теперь, когда я скажу тебе правду, это не сможет ни повредить тебе, ни изменить того, чем ты стала. Не Ниома, а я была твоей матерью.

— Ты?! — Ривен покачнулась, словно от удара, рот ее сам собой широко раскрылся, и она уселась на пятки.

Грис подняла вверх морщинистую ладонь:

— Позволь мне объяснить. Когда я была молода, я очень завидовала своей сестре. Она была красива, она была водяной доуми, а меня Омут отверг. Мужчины слетались на ее красоту, а меня рядом с ней никто не замечал. Она была свежа и вечно молода, хотя и родилась на несколько десятков лет раньше меня — я была последней из дочерей нашей матери, которая правила на Полуострове до Ниомы, но Ниоме помогал зеленый камень, и проходящие годы не оставили на ней такого следа, как на мне.

Грис тяжело вздохнула:

— Да, я завидовала ей. — Взяв в свою руку ладонь Ривен. она легко погладила ее. — На несколько долгих лет я обрекла себя на уединенную, одинокую жизнь. Смирившись со своим положением, я успокоилась и иногда даже чувствовала себя счастливой. Но однажды я встретила Фэйрина…

— Фэйрина? Так. значит, волшебник Броуна все-таки мой отец?

— Да, дочь моя. Он только что вышел из стен Пенито и только начинал свой пятилетний срок изгнания. Он был красив и молод, намного моложе меня, которая уже начинала стареть, да и самый подходящий возраст для деторождения давно миновал. Однако Фэйрину. который с самого детства был замурован в стенах Пенито и никогда не видел женщин, я показалась прекрасной. Я отвела его в свою пещеру, и там он разделил со мной ложе. Как я радовалась и гордилась! И, разумеется, я надеялась, что он останется.

Грис ненадолго замолчала, погрузившись в воспоминания, потом тряхнула головой и продолжала:

— Мое счастье продолжалось всего несколько дней. Стоило Фэйрину увидеть Ниому, как он туг же забыл про меня, но его семя осталось во мне, и вот — родилась ты.

— А Фэйрин знал?

— Нет.

— Когда я разговаривала с ним в Джедестроме, он был уверен, что я — дочь Ниомы.

Губы Грис изогнулись в гримасе.

— Не сомневаюсь. Видишь ли, Ривен, для него я как будто никогда не существовала. Но у Ниомы не было детей. Ты — последняя из рода доуми воды. Если бы Омут отверг тебя, то некому было бы отнять у Броуна наш камень и владеть им по праву — тоже. Только ради этого я и солгала тебе. Если бы у тебя было хоть малейшее сомнение в твоем праве на обладание камнем, Омут отверг бы тебя точно так же, как когда-то он отверг меня.

Наклонившись вперед, Грис поцеловала Ривен в лоб так нежно, как никогда раньше. Затем, заключив ее лицо между своих шершавых ладоней, она стала пристально вглядываться в него.

— Простишь ли ты меня?

Глаза Ривен влажно блестели, а щеки были мокры от слез.

— О Грис, я давно должна была догадаться! Ты всегда была моей матерью, настоящей матерью, а Ниома была лишь прекрасным, но мимолетным видением. Только ты по-настоящему любила меня.

Мать и дочь долго сжимали друг друга в объятиях. Когда они наконец разжали руки, Грис с любовью посмотрела на Ривен.

— Ты — как раз такая дочь, о которой я осмеливалась только мечтать. Ты красива и сильна. Ты не всегда была мудра и предусмотрительна, но мудрость придет с годами. Ты будешь прекрасной королевой Полуострова, и очень жаль, что я не увижу этого.

— Мама!

Грис слегка сжала ее руку.

— Мне пора, дочка. На сей раз Омут примет меня, я уйду без страха и боли, но мне нужно торопиться.

— Что они там делают? — требовательно спросил Фен.

— Пока только разговаривают.

Фен и Альбин осторожно выглядывали из-за гребня горы, кольцом окружающей котловину, на дне которой блестело озеро. Держась на почтительном расстоянии, они последовали по следам Ривен через горы, и Фен своим искусством следопыта совершенно покорил Альбина. Легкий отпечаток ноги на высохшем комочке земли, сломанная веточка, потревоженные подолом платья хвойные иголки или сдвинутый гравий — все это Фен читал, как выписанные аршинными буквами дорожные указатели. И вот теперь они осторожно выглядывали из своего укрытия, наблюдая за тем, что станет делать та, когорте они преследовали.