Но помните только одно: на море вам никогда не удастся осилить этого человека. Что же касается денежного вознаграждения, вполне заслуженного тем, кто избавит мир от этой страшной язвы, то обратитесь прямо в Лондонское Адмиралтейство и к торговым судоходным компаниям, потребуйте от них ту сумму, какую вы пожелаете, — и они выплатят ее вам.

Для начала советую вам отправиться к берегам Гудзона и там разузнать кое-какие подробности об этом человеке. Так предполагал сделать и я, но теперь пусть бессмертный дух мой содействует вашему успеху, а память обо мне укрепит в вас желание довести это дело до конца!

Писано на яхте «Сельзис», стоящей на якоре в Коусе, в августе текущего года, для Марка Стронга». 

Когда я дочитал, глаза мои слезились от переутомления и лампа догорала, на дворе уже светало. Меня била лихорадка; в каюте я задыхался от смрада чадившей лампы и вышел наверх. Я увидел, что мы стоим на якоре в Соленте, и что на яхте все спят кроме Дэна, расхаживавшего взад и вперед по палубе.

— Вы не ложились, сэр?! — воскликнул старик. — Да на вас лица нет! Вам надо отдохнуть!

— Спасибо за добрый совет, Дэн, я посплю здесь часок, если ты принесешь мне сюда мое одеяло и подушку.

Минуту спустя я расположился в спокойном кресле-качалке, а старый матрос укрыл меня с чисто женской заботливостью; я заснул и видел во сне Холля, капитана Блэка, Четырехглазого и страшный костер на море.

Когда я проснулся, доктор прописывал мне какой-то рецепт, а Мэри возилась со льдом. Они сказали, что я проспал более тридцати часов и что все они опасались, что у меня воспаление мозга.

Но сон спас меня, и когда Мэри настаивала, чтобы я лежал еще неделю в кровати по предписанию доктора, я посоветовал ей передать это предписание Родрику, который был способен пролежать хоть месяц, я же сегодня еду в Лондон.

— Как?! — воскликнули они в один голос.

— Да, и если Мэри оставит нас одних на минуту, я скажу тебе, зачем я еду.

Мэри умоляющим взглядом посмотрела на меня, надеясь смягчить, но так как я оставался непреклонным, то она молча удалилась.

Родрик принялся было упрекать меня в безумии и диких фантазиях, но я прочел ему рукопись покойного Мартина Холля и когда кончил, то глаза его горели странным огнем, и он произнес одно только слово:

— Отправляемся теперь же!

Мы успели на первый поезд, отправлявшийся в Лондон, и к обеду были уже дома, в роскошном особняке Родрика и Мэри «Hotel Columbia». Мэри была с нами. Никто из нас не говорил об ужасной смерти Мартина Холля, но его призрак преследовал меня повсюду.

После обеда я написал два письма, одно — в Адмиралтейство, другое — в правление американской пароходной компании «Черный якорь».

Я сообщил об этом Родрику, но тот только усмехнулся, заметив, что предоставляет мне делать, что угодно, в течение двух суток совершенно не вмешиваясь в это дело, а по прошествии этого времени он выскажет свое мнение.

На следующий день утром я отправился в Адмиралтейство и после довольно продолжительного ожидания имел наконец счастье лицезреть одного из чиновников этого ведомства; чиновник этот отличался безукоризненной вежливостью и важностью и не менее удивительным тупоумием. Выслушав меня, он сказал, что адмиралтейство слышало кое-что об этом военном судне, но что в настоящее время у них так много дел и все они так заняты, что совершенно не имеют времени заняться этим делом, и предложил мне прийти через месяц.

— Через месяц! — воскликнул я. — Да через месяц все правительства Европы будут обвинять вас в непростительном невежестве и небрежности, и тогда вы пошлете за мной, будете звать меня, но я без вас обойдусь! Прощайте!

С этими словами я вышел из приемной и отправился прямо из адмиралтейства в управление пароходного общества «Черный якорь». Директор этого общества, человек серьезный и деловой, молча и внимательно выслушал все, что я имел ему сообщить, и так же молча отнесся к моему уверению, что у меня имеются несомненные доказательства того, что в руках этого человека находятся драгоценности, которые всеми считаются погибшими вместе с пароходом его компании «Каталония». Но когда я кончил говорить, директор позвал своего секретаря, и я по всему увидел, что он просто принял меня за помешанного. Только очутившись на улице, я вздохнул свободно и, вернувшись домой, рассказал о своих неудачах Родрику.

Последний, по-видимому, вовсе не был удивлен, и мне показалось даже, был доволен таким оборотом дела.

— Не говорил ли я тебе, — сказал он, спуская ноги с дивана, на котором лежал, — что никто не поверит такой сказке?

— Но я готов отдать жизнь, что каждое слово Мартина Холля — чистейшая правда, а что касается тебя, то я не вполне уверен, убежден ли и ты в истине всего этого.

Родрик не сразу ответил; он снова уже улегся на свой диван и теперь пускал в воздух кольца белого дыма.

— Вот что я скажу тебе, Марк, — промолвил он, наконец, — пусть меня повесят, если я знаю, верю ли я странной истории твоего покойного друга или нет. Во всяком случае я купил пароход.

— Ты сделал это? Но скажи, какое же отношение может иметь это к моему делу и к завещанию бедного Холля, и на что тебе вдруг понадобился пароход?

Родрик, раздосадованный моей непонятливостью, вынул изо рта сигару и заговорил с необычной для него быстротой:

— Ты знаешь, что я не терплю никаких разглагольствований, и думал, что все это само собой понятно, но, как видно, ошибся. Так слушай! Сегодня в твое отсутствие я приобрел паровую яхту «Рокэт», но прежде чем мы сядем на нее, она будет переименована в яхту «Сельзис»; экипаж ее будет состоять из нашего молчаливого друга, капитана Йорка и всего экипажа твоей яхты; кроме того, в качестве старшего помощника я пригласил брата капитана и, в помощь твоему экипажу, еще двенадцать человек матросов; еще нам нужны будут человек восемь артиллеристов и три инженера-механика. Всех этих людей я унаследовал от бывшего владельца «Рокэта», а в качестве кока мы возьмем твоего старого Кашалота, который хозяйствовал у тебя на «Сельзисе» и не откажется кормить нас в течение тех двух-трех недель, которые нам придется пробыть в море. Теперь нам еще требуются младший помощник и младший офицер, и так как эти люди будут постоянно находиться с нами, то выбор их следует делать осмотрительно. Я поручаю тебе сделать это: ты знаешь, что я терпеть не могу видеть посторонних людей и разговаривать с ними. Теперь, Марк, ты знаешь, что я никогда не чувствовал по отношению к кому-либо особенного чувства озлобления, но когда ты читал мне рукопись покойного Холля, я дал себе клятву предать этого негодяя, убийцу твоего несчастного приятеля, и многих других в руки правосудия, и пока я этого не сделаю, я чувствую, что не буду иметь ни минуты покоя. Ты говорил о нашем правительстве, о пароходных компаниях и рассчитывал на их содействие, но я знал, что из этого ничего не выйдет. Какое им в самом деле дело до нас? Тебе же, я знаю, нужны деньги, а у меня они есть, и все мое — твое, и все, что я имею, в твоем распоряжении. Итак, принимайся за дело, доведи его до успешного конца, выследи этого негодяя и передай его в руки правосудия, а тогда, не стесняясь, требуй себе надлежащего вознаграждения за свой риск и свою услугу. А пока помни, что по крайней мере в течение нескольких месяцев нам нечего рассчитывать на помощь со стороны, и все, что мы думаем сделать, должны делать сами и не только на словах, а и на деле. Мы должны, как советовал Холль, отправиться на берега Гудзона и там выследить этого негодяя.

Помолчав минутку, продолжил:

— Вот и отправимся туда, как только наша паровая яхта «Сельзис» будет надлежащим образом снаряжена и готова выйти в море. Все это будет сделано за мой счет, хотя я не более как пешка в этой игре, которую должен вести и разыграть ты; ведь покойный тебе завещал эту задачу. Именем его я и прошу тебя без возражений согласиться на мое предложение: ты должен сделать это ради него!