Как это и должно быть.

Проходило время. Я забылся в темноте, слушая голоса. Иногда они рыдали, иногда бранили меня. Жестокие, злобные слова наполненные горем и ненавистью. Временами они только задавали вопросы. Почему? Почему я сделал это? Почему я уничтожил их, их жизни, их семьи? Почему?

Я не мог ответить. Ничего, что я предложил, не принесло бы им мира, никаких извинений не было бы достаточно за то, что я сделал. Мои слова были пустыми. Как я мог быть настолько слепым, чтобы захотеть душу? Теперь было смехотворно думать, что душа может жить во мне и не будет запачкана столетиями крови, зла и смерти.

Голоса соглашались, смеясь надо мной, высмеивая мои поиски. Я не заслуживал души. Я не заслуживал счастья или мира. Почему у меня должен быть счастливый конец, когда я оставил след ужаса и разрушения позади себя, где бы ни прошел?

У меня не было ответа для них. Я был чудовищем. Был рожден в темноте, и здесь же должен умереть. Так было бы лучше. Ясень, демон Темного Двора, наконец, умрет в одиночестве, оплакивая жизни тех, кого уничтожил.

Подходящий конец, думал я, поддаваясь голосам, позволяя бранить и смеяться надо мной. Я не причиню больше никому вреда. Мои поиски закончатся здесь, в этой дыре тьмы и сожаления. А, если я не умру здесь, если я буду жить вечно, слушая голоса тех, кого я обидел, до скончания времен, возможно, я начну искупать то, что сделал.

– ВОТ ТЫ ГДЕ.

Я поднял голову, услышав выскользнувший из темноты голос, отличающийся от других окружающих меня, нашептывающих о мести и ненависти. В склепе было очень темно, и я едва мог переместиться больше, чем на несколько футов с того места, где сидел. Но я узнал голос, когда свет золотых глаз, появившихся из темноты, подплыл ближе ко мне.

– Грималкин. — Я услышал, как проскрежетал мой голос, словно я не говорил многие месяцы. Хотя я и не знал, сколько времени здесь прошло. Возможно, несколько месяцев. — Что ты здесь делаешь?

— Думаю, — проговорил Грималкин, величественно моргая, появившись в поле зрения, — это я должен спросить тебя. Почему ты прячешься с мертвыми, когда должен готовиться к последнему испытанию?

Я сгорбился, закрывая глаза. Снова раздались голоса, сердитые и болезненные.

– Оставь меня, кайт ши.

– Ты не можешь остаться здесь, — продолжал кот, как будто я ничего и не говорил. — Что хорошего, чтобы сидеть тут и ничего не делать? Ты никому не поможешь, если останешься здесь и будешь оплакивать прошлое.

Гнев вспыхнул, и я поднял голову, впившись в него взглядом.

– Что тебе знать об этом? — прошептал я. — У тебя нет совести. Ты обо всем думаешь с точки зрения сделок и пользы, не заботясь о тех, кем манипулируешь. Я просто не могу забыть… что сделал.

– Никто и не просит тебя забывать. — Грималкин сел, обернув хвост вокруг себя, пристально смотря на меня. — В конце концов, в этом-то вся суть совести — чтобы ты не забывал тех, кого обидел. Но ответь мне вот что: как ты собираешься искупить прошлые преступления, если ничего не делаешь? Ты думаешь, твоих жертв теперь заботит, живой ты или мертвый?

У меня не было ответа для него. Грималкин фыркнул и встал, размахивая хвостом. Его желтые глаза смотрели на меня с пониманием.

– Их нет. И нет никакого смысла в мучениях о том, чего не может быть. Они мертвы, а ты жив. И если ты не пройдешь это испытание, ничего не измениться. Единственный способ гарантировать, что ты не станешь тем, кого презираешь — завершить поиски, которые начал.

Голоса с нотами отчаяния нашептывали мне, напоминая о моих преступлениях, крови на моих руках, жизнях, которые разрушил. И они были правы. Я ничего не мог сделать для них теперь. Но тогда я был другим. Черствым и бездушным. Демоном, как они говорили. Но… возможно, я могу начать все сначала.

Грималкин повел ухом и засеменил в тени.

– Получи свою душу, рыцарь, — отозвался он, его серая фигура исчезла во тьме. — Докажи, что можешь учиться на своих ошибках. Только тогда ты сможешь стать человеком.

Его слова остались со мною после того, как он ушел. Я сидел в холодном углу и думал о прошлом, о людях, которым причинил боль, которыми манипулировал и уничтожил.

Грим был прав. Если я умру здесь, кто будет их тогда помнить? Если потерплю неудачу и вернусь домой без души, то ничего не буду чувствовать относительно своего прошлого, никакого раскаяния, никакой вины, никакой совести. Голос Бринны, надломленный и полный ненависти, нашептывал в мой голове. Я любила тебя. Я так сильно любила тебя, а ты убил меня. Я никогда тебя не прощу.

Я знаю, ответил я ее воспоминанию, и наконец, поднялся на ноги. Мои конечности кричали в протесте, но я прислонился к стене и остался стоять. И ты не должна. Я не хочу прощения.

Я не заслуживаю быть прощенным за свое прошлое. Но я исправлю его. Так или иначе, я искуплю те ошибки, клянусь.

Я устал, мое тело затекло, болело и было истощено. Потребовалась вся моя сила, чтобы открыть каменные двери и подняться по длинному лестничному пролету из склепа. Но с каждым шагом, с каждым толчком боли в костях, я чувствовал себя легче, как-то свободнее. Голоса стихли и остались в могиле. Я не мог забыть их или прошлые преступления, но я больше не хотел умирать.

Он ждал меня наверху лестницы с посохом в руке, наблюдая за мной из-под своего капюшона. Я почувствовал, как его древний пристальный взгляд пронесся сквозь мое разбитое, с кровоподтеками тело. Он кивнул, словно обнаружил во мне что-то, что ему понравилось.

– Время заключительного испытания, рыцарь, — сказал он, когда я поднялся на последнюю ступеньку и встал перед Хранителем. — Вы пережили человеческую слабость и совесть. Для вас остается одна последняя вещь, чтобы получить душу.

– Где Пак и Ариэлла? — спросил я, чувствуя себя виноватым, что ушел так надолго. Они должно быть сейчас волнуются обо мне. Надеюсь, они не думают, что я мертв.

– Они ищут вас, — просто сказал Хранитель. — Но это не их тест. Испытание начинается сейчас, рыцарь. Вы готовы или нет?

Я сделал вдох. Паку и Ариэлле придется подождать. Я надеялся, что они поймут, потому что Хранитель не дал мне времени подумать об этом.

– Да, — ответил я, чувствуя, как у меня в животе все сжалось. Последнее испытание. Единственное, что стоит между мною и душой. И Меган. — Я готов. Давайте закончим с этим.

Хранитель кивнул и поднял свой посох еще раз.

Дождь барабанил по моей спине. Я открыл глаза.

Я лежал на животе на твердой земле, прижавшись щекой к подобию булыжника, Вода впиталась в волосы и одежду. По моему промокшему состоянию и ощущению маленьких, круглых камней, давящих в мое лицо, я, должно быть, лежал там в течение какого-то времени. Вздрагивая, я приподнялся на локти, всматриваясь в дождь, пытаясь определить, где я находился.

Передо мной простирался изумрудно-серебряный сад с пышной растительностью, казавшийся расплывчатым сквозь дождь. Тропинки из булыжников извивались вокруг маленьких кустарников и клумб, а огромные деревья окаймляли края высокой каменной стены, окружающей сад. На расстоянии нескольких футов располагался мраморный фонтан с маленьким бассейном; звук капающей воды приглушался более крупным потоком.

Деревья вокруг мерцали от дождя, тысячи листьев вспыхивали словно ножи, когда ветер раскачивал ветви. У моих ног провода скользили по земле в странных узорах и обвивали стволы деревьев, пылая как неоновые вывески. Фонарные столбы, мерцающие в сумерках желтым светом, росли прямо из земли и стояли вдоль узких дорожек. Я повернулся и увидел огромный замок из камня, стекла и стали, а возвышающийся надо мною шпили и башни пронзали облака.

Я моргнул, пытаясь принять все это. Я вернулся в Железное Королевство. Изогнутые металлические деревья, провода, скользящие по земле, замок из камня и стали — они не могли принадлежать ничему более. И дождь… мое сердце остановилось, и я обратил лицо к небу. Вода была прозрачная и чистая, не кислотный, плотоядный дождь, который проносился по Железному Царству до того, как Меган стала королевой.