Но для счастья нужно передавить её врагов.

И завтра же он этим займётся.

Лионель слушал доклады стражи Пале-Вьевилля, и по всему выходило, что пока госпожа Мадлен приходит в себя и радуется жизни в его охотничьем доме, какие-то люди Кресси пасутся вокруг особняка постоянно. То есть пытаются, потому что ничего не умеют, скрытно следить – в том числе, и их ловят и прогоняют мгновенно. Парочку допросили, и оказалось, что они были наняты на один раз среди городского отребья – ну кто ж так вопросы решает, думал Лионель. Можно же нанять кого поприличнее – они, конечно, стоить будут подороже, но там и пользы побольше, и отследить посложнее. А де Кресси в очередной раз подтвердили свою репутацию дураков и болванов.

Но даже болваны могут создать изрядно сложностей, поэтому Лионель распорядился за домом Кресси на улице Сент-Этьен тоже последить. С умом, ясное дело.

Увы, за неделю с небольшим никто непонятный братьев не навещал, даже с оборванцами своими Жан-Люк договаривался не дома, а где-то ещё. Но разом с тем Лионель взялся выяснять, где вообще бывает означенный Жан-Люк, и что поделывает.

Бывал он, надо сказать, много где. При дворе – ежедневно, ну так ему положено, раз он при графе Февре – нужно соответствовать. Кроме того, навещал приятелей по той же службе – с кем-то пил, с кем-то в кости играл. К слову, играл он часто и много, и больше проигрывал, чем наоборот. Это наводило на мысли – не проиграл ли он, случаем, чего-нибудь лишнего? Может быть, у него и дома уже нет, и замка?

Впрочем, удалось навести справки – нет, пока ещё вся собственность Кресси никуда от него не делась, и то хорошо. А мало ли, на что способен отчаявшийся дурак!

Пришлось посмотреть – а с кем он чаще всего играет? Оказалось, что с такими же придворными бездельниками, как и он сам, от которых ни службы нормальной, ни пользы, ни приятности какой. С некоторыми Жан-Люк вместе служил у графа де Февра, с некоторыми – нет, но общей картины это не меняло.

Потом Жан-Люк с некоторыми сослуживцами отбыл из столицы по поручению начальства – подготовить охоту для брата его величества, принца Генриха. Маршал Вьевилль ворчал, что самое время охотиться, конечно, лучше бы охотой на принца Марша занялись, лоботрясы. Увы, принцу Генриху никто был не указ, кроме его царственной матушки, но в таком мелком вопросе царственная матушка явно не собиралась спорить с самым любимым своим отпрыском.

На охоте за старшим Кресси тоже приглядывали, и там-то он несколько раз был замечен в компании графа д'Эскара. Да-да, того самого, который приставал к госпоже Мадлен на памятном празднике в Пале-Вьевилль. Он был так же разодет и так же нагл, как и тогда, и что ближнему человеку принца Генриха делить с таким, как Жан-Люк де Кресси?

Пришлось поискать сведения ещё и про Эскара. И там оказалось любопытно.

Эскар родился единственным сыном своего отца, графа – мать умерла в родах, и отец после уже не женился. Отец был богат, его владения на юге, неподалёку от Рокелора, приносили неплохой доход – потому что серебряные рудники, это вам не баран чихнул. И за эти-то самые серебряные рудники у Эскаров была долгая и нудная тяжба с дальними родичами. Когда-то, едва ли не в прошлом веке, младший брат тогдашнего графа Эскара подался служить тогдашнему королю Рокелора, да так там и остался. Получил от короля за службу какие-то владения – впрочем, небольшие, там и сам Рокелор чуть поболее хорошего обеденного стола – но всё лучше, чем совсем без ничего, или на побегушках у старшего брата. А потом на территории графства нашли то самое серебро, и дела графа сразу же пошли в гору. Брат предложил разделить доходное дело – господь, мол, велел делиться, и всё такое – но получил от ворот поворот, мол, ты куда-то там подался? Вот и счастья тебе, там теперь живи-поживай, да добра наживай.

С тех пор младшие Эскары – они теперь назывались Лакурами, по новым владениям – то и дело пытались отсудить у старшей ветви если не рудники, то клок земли, а если не клок земли – то хотя бы долю в прибыли. Судились и в Паризии, и в Рокелоре, и пока ещё ни разу не преуспели. И раз так вышло, что Лионель теперь некоторым образом интересовался делами Рокелора для нынешней королевы, то столкнуться с такой вот нежной семейной любовью – упаси господи, что называется.

Но с другой стороны, а если посмотреть на этого нынешнего Лакура вблизи? Вдруг он толковый? Потому что нынешний Эскар может похвастаться главным образом выгодным экстерьером, как и большинство приближённых принца Генриха. Доходы графства, Лионель слышал краем уха на каком-то заседании государственного совета, упали, несмотря на заветные серебряные рудники, хотя вроде бы об их истощении речь пока ещё не шла. Объективные причины или сеньор-дурак? Надо бы тоже разузнать.

Ещё, оказывается, старшая ветвь предъявляла младшей беззаконное владение неким крупным драгоценным камнем, который вывез с Востока глава семьи ещё едва ли не в эпоху крестовых походов. Якобы тот брат, который отправился искать счастья в Рокелор, прихватил с собой и камень. А если прихватил, то куда дел? Потому что если Эскары в древние времена хотя бы изображались с тем камнем на портретах, то нынешние Лакуры изо всех сил делали вид, что знать не знают ни о какой драгоценности. Да и если бы была у них та драгоценность, то зачем им тогда какие-то паршивые рудники? И всё в таком же духе.

А ещё последние два поколения Лакуры рождались не слишком сильными, но магами. Вроде, дед нынешнего графа взял в жёны красивую бесприданницу с магическим даром, и – это оправдало себя. И кажется, это обстоятельство ещё ухудшило и без того нерадостные отношения между родичами.

Лионель потратил целый день на беседы с разными людьми, знакомыми с Эскарами и Лакурами в течение последних лет так пятидесяти, и стройной картины так себе и не нарисовал. Может быть, конечно, всё это вообще не имеет к их истории и госпоже Мадлен никакого отношения, но вдруг имеет?

Кстати, если бы Мадлен была богатой вдовой, то интерес к ней Эскара можно было бы оправдать. Но Мадлен не была богатой вдовой, плюс – ей предстояло устраивать жизнь трёх магически одарённых дочерей, то ещё дело, если понимать тонкости. Уж наверное, ей не захочется ни для одной из дев такого замужества, как выпало ей самой. Поэтому…

Дядюшка Жиль неплохо развернулся – смог убедить госпожу Мадлен в своей безопасности для неё и детей и в своей в них заинтересованности, да так, что она и предложение его приняла, и про свою новообретённую силу с ним консультируется, и спать его приглашает к себе. И какие-то сорочки ему шьёт. А он возится с её девочками. Прямо идиллия.

Так вот, чтобы уже ничто этой идиллии не мешало, нужно было вытряхнуть дядюшку из охотничьего дома и привлечь к делу. Кажется, пришла пора говорить и с Жан-Люком, и с Эскаром, и делать это лучше вдвоём, у них разные сильные стороны, и не исключено, что потребуются все.

А пока дядюшка будет выбираться от тёплого бока невесты в столицу, Лионель придумал ещё одну фигуру на свою доску - кого можно было бы расспросить про Лакуров и их с Эскарами родственную любовь.

Господин маршал Вьевилль нахмурился – для чего это Лионелю понадобился содержащийся под стражей его величество Генрих Рокелор. Он изменник, его дни в любом случае сочтены – и не так важно, казнят его на площади по желанию королевы-матери или помрёт сам, от ран, которые почему-то никак не затягиваются.

На взгляд и вкус Лионеля, казнить короля, пусть и такого вот, на площади – было в этом что-то противоестественное. Королей не казнят. Даже бывших, даже свергнутых, даже неудачливых, даже тех, кто показал себя не самым хорошим королём. Их держат в заточении – до смерти.

Генрих, король Рокелора, был не сказать, чтобы юн – двадцать два года, воспитан в заветах реформированной религии, до того, как стал королём, успел принять участие в паре военных столкновений между католиками и протестантами под руководством еретического же маршала Сильвестра Мартена, и говорят, показал себя храбрецом. Военным гением не стал, но – с поля боя не бежал и оружие со страху не бросал. С другой стороны, с чего бы – он воспитывался вместе с принцами, и даже дружил с его величеством Карлом Девятым – правда, это не помешало Генриху потребовать его выдачи во время мятежа, и казнить свою супругу, сестру означенного Карла, он собирался совершенно серьёзно.