На сей раз правда не принесла боли.

В шестнадцать лет она узнала цену, которую пришлось заплатить, отказавшись от его защиты. Но всё равно Виктория никогда бы не вернулась домой, даже если бы он принял её обратно.

— А ваш брат?

Вопрос Габриэля выбил воздух из легких Виктории. Пальцы вцепились в кожаную обивку, не сознавая, что могут повредить ее.

— Откуда вы знаете, что у меня есть брат?

Глупый, глупый вопрос.

Регистрация в библиотеке…

— Я знаю, что ему тридцать. — В его глазах, без сомнения, была насмешка. — Знаю, что он тот мужчина, мадмуазель, который мог бы позаботиться о своей сестре. Но он этого не сделал.

Виктория наклонила подбородок. Он не имел права судить её…

— Брат не знает о моих обстоятельствах.

— Почему?

— Он сбежал, когда ему было двенадцать.

— И ему было настолько наплевать, что он ни разу не вернулся проверить, как живет его сестра?

Викторию захватила врасплох злость, прозвучавшая в голосе Габриэля.

Брат заботился о ней… слишком сильно.

— Брат сбежал из-за меня. — Глаза накрыла пелена воспоминаний. — Я его не виню.

Виктория винила их отца.

Она всегда его винила.

— Почему он убежал, мадмуазель Чайлдерс?

Желудок Виктории свело судорогой.

— Отец наказал Даниэля, — неохотно ответила она.

Не было нужды добавлять, что отец часто наказывал Даниэля.

В Виктории боролись два человека. Прежняя Виктория боялась, что правда оттолкнет Габриэля.

«Но он заслуживает знать правду», — возражала ей нынешняя Виктория.

Габриэль тихо ждал. Её выбор…

Виктория окунулась в прошлое…

— Позднее, тем вечером, когда я услышала, как Дэниель плачет, я пошла к нему в спальню, забралась в кровать и обняла его. Чтобы утешить, — сказала она, словно оправдываясь. Ненавидя себя за то, что спустя все эти годы по-прежнему чувствует, что вынуждена защищаться. — Он заснул у меня на руках. Я заснула, обнимая его. Отец разбудил нас.

Виктория не могла сдержать гнев и боль.

— Он обвинил нас в том… что мы согрешили. — Она громко сглотнула. — Отец не понимает, что можно любить — и касаться — без плотского желания.

— И поэтому вы стали гувернанткой, — сказал Габриэль.

— Да.

— И любили чужих детей…

Губы Виктории насмешливо скривились.

— Не все дети милы…

— …потому что не доверяли мужчинам.

Виктория не могла больше убегать от правды.

— Да.

Сквозь повисшее напряжение прорвались два слабых удара башенных часов — Биг Бен отсчитал час.

— Желание естественно, мадмуазель, — в его глазах танцевал серебряный свет, — виноват мужчина, использовавший ваше желание против вас, а не вы.

Виктория представила мальчика, который мечтал о кровати, чтобы спать…. подростка, стремившегося к успеху, чтобы никогда снова не оказаться бедным…. мужчину, который хотел почувствовать то удовольствие, что доставлял другим.

— Виноват мужчина, использовавший ваше желание против вас, сэр, — сочувственно сказала Виктория, — а не вы.

Голова Габриэля дернулась, словно от пощечины.

Виктория ждала от него признания правды.

Просунув руки в рукава полосатого сюртука, Габриэль повернулся спиной, схватил пальто, трость и шляпу.

Она мельком заметила темноволосого охранника с другой стороны двери.

Габриэль его не представил.

Виктория заглянула в темные любопытные глаза. А потом за Габриэлем закрылась дверь.

Оставляя ее в одиночестве.

Виктория неожиданно поняла, что проголодалась.

Сидя в кресле Габриэля, она положила французскую книгу так, чтобы было легко до неё дотянуться, и сняла серебряную крышку с блюда.

По краю фарфоровой тарелки шло синее кольцо рисунка.

Виктория ела с удовольствием. Когда она доела последний ломоть ветчины, последний кусочек яйца, последнюю корочку слоеного круассана, то поставила крышку обратно и вынесла поднос в коридор.

Темноволосый мужчина — моложе Габриэля лет на десять — повернулся к ней с обнаженным пистолетом.

Она его удивила.

Он её удивил.

— Пожалуйста, передайте повару, что завтрак был очень вкусным, — спокойно сказала она, протягивая поднос.

Темные глаза мужчины медленно осмотрели голубое шелковое одеяние, обнажающее плечи Виктории.

В его взляде скользнула искра озорства.

Очевидно, что проституция не лишила его ни радости, ни желания.

— Благодарю, мадам. — Он спрятал пистолет под черный пиджак, улыбнулся и взял поднос. Голос был мягким, вежливым и соблазнительным. — Пьер будет польщен.

Её сердце пропустило удар. Он действительно был красив.

— Спасибо. — Виктория смущенно заколебалась. Она глубоко вздохнула. В действительности, не было нужды смущаться, — она ничем не смогла бы шокировать обитателей дома Габриэля. — Пожалуйста, передайте Пьеру, что я буду весьма благодарна, если в следующий раз поднос сервируют коробочкой с презервативами…

Лондонский воздух был влажным и холодным. Желтый туман окутал город.

Габриэль лениво покачивал серебряной тростью.

Пришло время охоты.

Он знал адрес, который искал — он только не знал, был ли на месте нужный ему человек.

Габриэль без труда нашел этот городской дом; он располагался прямо напротив парка.

Голоса детей наполняли желтый сумрак, окутавший Лондон. Дети пели песенку про лондонский мост, их няньки отводили душу в досужей болтовне.

Никто бы не заметил двух мужчин, прогуливающихся в тумане. А если бы и заметил, то все равно не смог бы распознать.

— Чищу обувь, всего пенни, дяденька, — предложил сиплый голосок.

Габриэль взглянул в глаза шестилетнего паренька, скорее приставшие шестидесятилетнему старику. И позволил натереть свои ботинки.

Но он не думал о ботинках. Он не думал о человеке, которого искал.

Габриэль думал о Виктории.

Она хотела спасти ангела.

Габриэль не был ангелом.

«Как женщина любит мужчину?..»

Майкл любил Габриэля. Его любовь разрушила жизнь Габриэля.

Гастон утверждал, что служащие Габриэля любили его. Их любовь позволила Габриэлю разрушить их жизни.

Ни одна женщина никогда не любила Габриэля.

Он никогда не просил, чтобы женщина полюбила его.

Чистильщик присел на корточки, и Габриэль смог наблюдать за его работой. Молодые-старые глаза вспыхивали синими огоньками.

«Виноват мужчина, использовавший ваше желание против вас, а не вы, сэр».

Габриэль убрал ногу с коробки и бросил чистильщику флорин.

Дверь в доме отворилась.

Показалась женщина с двумя маленькими девочками восьми и десяти лет. Она была в сером плаще и шляпке без полей; девочки — в меховых шапках и с муфтами.

Гувернантка взяла обеих девочек за руки.

Виктория говорила, что не все дети милы. В голове Габриэля мелькнула мысль — любила ли она этих девочек?

Смогла бы полюбить детей ублюдка?

Он подождал, удостоверяясь, что девочки с гувернанткой направились в парк.

Да, пошли.

Пропуская девочек через ворота, гувернантка заслонила их от Габриэля. А затем они все исчезли в тумане.

Какой-то мальчишка бойко торговал булочками.

Виктория не завтракала, пока он был с нею. Поела ли она после того, как он ушел?

Габриэль купил коричную сдобу. Едва он успел ее доесть, как дверь дома отворилась вновь.

Появился мужчина, которого искал Габриэль.

В правой руке у него была обычная трость красного дерева.

Однако серебряный набалдашник трости Габриэля служил напоминанием, что ничто не является тем, чем кажется.

Габриэль отошел от ворот парка. Он неспешно пересек улицу, ловко переступив через кучу навоза, когда проскальзывал между громыхающим омнибусом и телегой, запряженной мулом. Затем ступил на тротуар.

Мужчина медленно спустился по ступенькам и повернул на север, в противоположную парку сторону.

В тумане слышались шаги. К ним присоединились шаги Габриэля.