Виктория отодвинулась назад.

Его член был гораздо, гораздо толще пальцев.

Габриэль пальцем слегка надавил на клитор.

Воздух застрял где-то у нее в горле. Взгляд серебристых глаз приковал ее к месту.

— Прими меня, Виктория, — грубо сказал Габриэль. — Я пальцами лишил тебя девственности. А сейчас прими меня…

— Ты больше своих пальцев…

Но меньше своей руки…

Габриэль, не останавливаясь, легкими движениями кружил пальцем вокруг клитора. Ее выбор…

Мускулы Виктории разжались.

Кулак…

Ей показалось, что в нее ворвался кулак, невероятно огромный… а затем — он каким-то образом уместился внутри.

Габриэль продолжал ласкать ее клитор — медленно, уверенно, попеременно — то легко касаясь, то усиливая нажатие. Боль. Удовольствие…

Невероятно, но тело Виктории открылось ему навстречу, требуя большего. Больше боли. Больше удовольствия…

Боль проходила, а удовольствие — нет.

Кровь пульсировала внутри нее.

Прерывистое дыхание заполнило комнату.

— Кончи ради меня, Виктория, и я подарю тебе еще один дюйм.

«Кулак», погрузившийся на входе, оставался неподвижным, в отличие от пальца Габриэля. Он скользнул вниз… исследуя тонкое напряженное кольцо плоти, обхватывающей его, затем снова поднялся наверх, скользкий от влаги… Он неустанно кружил, кружил и кружил, не проникая слишком глубоко. Она хотела, чтобы он вошел глубже…

Виктория закричала. Ее тело сотрясали судороги.

— Боже!

Большая, похожая на кулак, головка члена, растягивая ее, проникла глубже… на два дюйма.

— Что ты видела? — резко спросил он.

Свет. Тьму.

Серебристый цвет. Серый.

— Свет…

Двигаясь и двигаясь кругами.

— Габриэль…

Тело Виктория полностью раскрылось. Обостряющие все чувства ощущения пронзали ее.

Габриэль вошел в нее еще немного… остановившись на трех дюймах.

Виктория часто и тяжело дышала.

Один дюйм — один оргазм… Осталось еще шесть…

— Что ты видела, Виктория?

Ее всю трясло. Его всего трясло.

Покрывала, зажатые в ее кулаках, пульсировали в такт.

— Что ты увидела, Виктория? — напряженно повторил он свой вопрос.

— Свет, — ответила она упрямо. В наслаждении нет тьмы… Нет греха в том, чтобы любить… — О, Боже, — слова с трудом вырывались из ее горла. — Габриэль… Я не могу… Габриэль…

— Что, Виктория? — Пот, словно слезы, стекал по его лицу. — Что ты не можешь сделать?

Или не сделать…

Он хотел, чтобы она остановила его.

Но она не сделала этого.

— Мне нужно… — выдохнула она, ловя ртом воздух. Свет от приближающегося оргазма кругами расходился перед ее глазами, его палец продолжал ласкать клитор.

— Что тебе нужно? — тихо спросил Габриэль. Удеживая себя в стороне от удовольствия.

Гнев пронзил Викторию.

Он должен чувствовать это. Как он может не чувствовать, как ее плоть ласкает его, сосет его?

Поглощает его?

— Мне нужен еще один оргазм.

Габриэль дал ей еще один оргазм. А затем проник еще на один дюйм.

Его «кулак» не пропускал воздух во влагалище.

— Что ты видишь, Виктория?

— Свет.

Еще один оргазм. Еще один дюйм.

Пять дюймов…

— Что ты видишь? — повторил он, ожидая, когда она увидит тьму, которую видел он.

— Свет, — задыхаясь, ответила она. Серебристые волосы окружали ореолом его голову. — Я вижу свет.

Виктория больше не могла различать боль и удовольствие. Она добилась еще одного оргазма, еще одного дюйма от Габриэля.

Шесть дюймов… семь… восемь…

— Что ты видишь, Виктория? — в голосе Габриэля появилась агония.

Его белая льняная рубашка прилипла к груди. Пропитанная потом ткань поднималась и опускалась с каждым вдохом и выдохом. Его дыхание совпадало с пульсацией, бившейся внутри ее влагалища и клитора.

Виктория с трудом сконцентрировалась на Габриэле, а не на затухающих сладостных судорогах, которые порождали в ней желание испытать еще один оргазм. Она забыла, как думать, как дышать, ибо в ее теле не осталось места ни для того, ни для другого.

«Кулак» внутри нее поглощал все ее чувства.

Тело Габриэля. Желание Габриэля.

Она умрет, если он не остановится. Она умрет, если он остановится.

Удовольствие ангела…

Двигающийся кругами палец Габриэля не даст передышки…

Что она видит?..

— Я вижу тебя, Габриэль, — задыхаясь, произнесла Виктория. — Когда я кончаю, я вижу тебя.

Боль.

Боль на его блестящем от пота лице не давала ей вдохнуть. Удар его тела освободил воздух из ее легких.

Габриэль рывками входил и выходил из нее, привнося с собой плоть, волосы и шерстяные брюки, прошлое и настоящее. Внезапно еще один оргазм пронзил ее тело.

Кто-то закричал. Виктория не знала, кому принадлежит этот голос, ей или Габриэлю. Его сердцебиение принадлежало ей, ее плоть принадлежала ему, оргазм, что пронзил их тела, принадлежал им обоим.

Она знала, что Габриэль почувствовал ее наслаждение. Она знала это, потому что он покинул ее. Ее тело. Ее душу.

Ее кулаки держали смятые покрывала.

Она не дотронулась до его тела, но она прикоснулась к ангелу.

И не знала, простит ли ее Габриэль.

Она сжала закрытые веки и уставилась в темноту за ними, прислушиваясь к приглушенному скрипу его ботинок, пересекающих пол спальни, входящих в ванную…

Ее тело считало проходящие минуты. Она чувствовала пустоту внутри себя, словно Габриэль проделал в ней дыру.

Слабый звук разнесся по воздуху. Габриэль смыл воду в туалете. Тихий щелчок открывающейся двери нарушил тишину комнаты.

Она чувствовала на себе его взгляд. Он был столь же ощутимым, как и пульсирующая глубина ее лона.

— Мэри Торнтон действовала не одна, — сказал Габриэль без всякого выражения. Напряжение вибрировало в его голосе. — Мужчину, который написал письма, зовут Митчелл Делани.

Она не заплачет.

Темнота извивалась под ее веками.

— Я не знаю Митчелла Делани.

— Он знает вас, мадмуазель.

— Меня зовут Виктория, — ответила Виктория. Она наслаждалась, слушая, как Габриэль произносит ее имя. В его устах буква «В» звучала нежной лаской.

Да, мужчина, который написал письма, знал, что она носит шелковые, а не шерстяные панталоны. Он знал, что женщины имеют те же сексуальные желания, что и мужчины.

Но он не знал женщину, которой была Викторией Чайлдерс. А Габриэль знал.

Он прикоснулся к самому сокровенному в ее душе.

Габриэль развернулся и вышел из комнаты.

Габриэль шел по улицам, поворачивал, плутал. Он скользнул в переулок, переждал с другой стороны, приветственно подняв свою серебристую шпагу, вдыхая дымку желтого тумана и биением сердца отмеряя проходящую тишину.

Никто не следовал за ним.

Он сожалел об этом.

Габриэль хотел убить.

Габриэль хотел сбежать от запаха и ощущения Виктории.

Габриэль хотел отрицать то удовольствие, которое она дала ему.

«Я вижу тебя, Габриэль. Когда я кончаю, я вижу тебя».

На секунду — с головкой члена, пульсирующей у входа в ее лоно — он почти поверил, что у него есть душа.

Габриэль заставил себя сконцентрироваться на ночи.

Никто не следовал за ним к городскому дому Торнтонов ни днем, ни ночью. Однако кто-то видел, как мадам Рене входила в его дом.

Кто-то перехватил коробки с одеждой, которые она послала Виктории.

Унылый перестук прервал мысли Габриэля — копыта лошади. Его пульс участился, он подался назад, вглубь переулка.

Приближающийся свет материализовался в фонари коляски. Грохочущий двухколесный экипаж.

Кучер мог направляться в конюшню. Или следить за Габриэлем.

Экипаж растворился в тумане.

Габриэль миновал еще три улицы. Еще несколько кэбов блуждали в тумане раннего утра. Он окликнул третий, встав перед идущей лошадью и схватив кожаный повод.