— Наш союз, друг мой, сулит много новых побед. Ну, а теперь — идемте, нас ждут дела!

— Вам, кажется, нужно быть на заводе? — спросил его Камарели.

— Совершенно верно.

Камарели взглянул на часы.

— Без двадцати час. Меня ждут в правлении. — И, взяв портфель, он последовал за Вайсманом.

Идти с Вайсманом Камарели не хотелось. Но и оставаться дома после неприятного разговора было как-то неловко, поэтому он просто выдумал несуществующее дело в правлении.

Дойдя до угла. они разошлись в разные стороны. Камарели, пройдя один квартал, тут же свернул в переулок и через десять минут был дома.

Он стремительно вбежал в кабинет, бросил на стол портфель, шляпу и заспешил в лабораторию.

В мгновение он обдумал все: между Вайсманом и неизвестной женщиной не может быть согласия. Она любит его, Камарели, только его. Ничем иным он не может сейчас объяснить ее поведение. Во всяком случае, в борьбе с Вайсманом женщина будет его союзницей. Необходимо только как можно скорее увидеть ее, постараться объяснить ей, в чем дело.

Камарели позвонил. Красные круги плыли перед его глазами. Неужели и сегодня она не откликнется на его зов?

Но раздался звонок оттуда — экран засветился, появилась незнакомка. Сегодня она была одета еще ослепительнее. Чудесная радуга окутывала ее, переливаясь и сверкая при каждом движении.

Она смеялась и плавно, словно в танце, взмахивала руками, — видимо, приветствовала Камарели. Затем сняла со стены какой-то аппарат, похожий на радионаушники, и одела его. Камарели посмотрел в ту сторону, куда она протянула руку, и увидел на рамке экрана такой же аппарат, как и в комнате женщины. Он торопливо приложил его к ушам и тотчас услышал мелодичный голос: женщина говорила. Но речь ее была непонятна: «Sanor den Obra. Wen, gara, obran sanoren largo». Лицо ее сияло, светилось искренней радостью.

Когда заговорил Камарели, женщина вся обратилась в слух. Однако он умолк, а с лица ее долго еще не сходило выражение внимания и ожидания — она ничего не поняла.

Тогда Камарели снял наушники, кинулся к шкафу, схватил стоящий на нем глобус и поднес к экрану: «Укажите место, где вы находитесь».

Камарели медленно поворачивал глобус. Но женщина, внимательно вглядываясь в него, лишь недоуменно пожимала плечами. Отойдя от экрана, она вышла в смежную комнату и тотчас же вернулась с глобусом в руках.

Черный, испещренный желтыми и белыми полосами глобус медленно вращался перед глазами Камарели, но и он ничего не мог понять.

Он поднял взгляд на женщину, как бы ища у нее разъяснения…

А она стояла в своем радужном наряде, глядя на него большими, странно лучистыми глазами.

Глобус медленно вращался. И когда взгляд Камарели пал на Северный полярный круг, сознание пронзила догадка — Марс!

И в один миг все стало ясным и понятным: он разговаривал с марсианкой, с женщиной, отдаленной от него сотнями миллионов километров: безграничность этой черной пропасти убила в нем всякую надежду, его любовь теряла смысл, оказавшись за рамками реальности.

Лицо Камарели покрылось мертвенной бледностью. Безжизненным, потухшим взором еще раз окинул он незнакомку и как подкошенный упал перед экраном.

Очнулся Камарели в постели, подле него сидел врач и держал его за кисть, следя за пульсом по своим круглым карманным часам.

Потом Камарели увидел Вайсмана. Иностранец неподвижно стоял у окна.

Камарели, перенесший тяжелую болезнь, в середине октября, по настоянию врачей, поехал в санаторий на Черноморское побережье.

В конце ноября его навестил Вайсман.

Мучимый угрызениями совести, Камарели чувствовал себя при встрече неловко: как мог он заподозрить этого человека в каких-то недостойных помыслах. Теперь Вайсман представлялся ему самоотверженным ученым и замечательным другом. Надо было во что бы то ни стало искупить свою вину перед ним и заслужить его дружбу и доверие.

Встреча с Вайсманом была первой после долгого перерыва — врачи очень неохотно разрешали навещать больного. Теперь, правда. Камарели окончательно поправился, и только бледное осунувшееся лицо говорило о перенесенной болезни.

— Вы, конечно, сердитесь на меня, — усаживаясь в кресло, обратился к Камарели Вайсман. — Я не до конца был откровенен с вами, но, надеюсь, вы поймете, что причиной этому была лишь наша профессиональная осторожность. Мне хотелось подытожить все опыты, чтобы самому исправить возможные ошибки.

— Напротив, — смущенно потупив голову, отвечал Камарели, — это я должен извиниться перед вами за свое ребяческое поведение. Я поддался внезапному порыву, помешал вам и готов теперь принять любое наказание.

— Я очень рад, что вы уже здоровы и, вероятно, скоро сможете приступить к работе, — не обращая внимания на его покаянный тон, ответил Вайсман.

— Через две недели надеюсь быть в Тбилиси. Я и здесь уже понемногу начинаю работать, — Камарели указал на тетради, лежащие на столе.

— Поэтому-то, наверно, меня и пропустили сюда, что вам уже разрешено заниматься. Экран почти готов, и я ожидал лишь вас, чтобы вынести ему окончательный приговор.

— Знаете, меня больше всего занимает вопрос: каким образом на Марсе оборудовали точно такой же экран, как и в нашей лаборатории? — не отвечая ему, продолжал Камарели.

Вайсман отозвался не сразу.

— На объяснения потребуется очень много времени, боюсь утомить вас, проговорил он после паузы.

— Неужели я так уж плох?

— Значит, вы разрешаете?

— Я весь — внимание.

Вайсман вынул из портфеля, который он принес с собой, несколько книг и тетрадей, разложил их на столе и, закинув ногу на ногу, обратил на Камарели сверкающие стекла очков.

— Ваша гипотеза о прямолинейном излучении электромагнитных волн навела меня на мысль, что проблема телевидения между двумя планетами[12] может быть разрешена с большим успехом, нежели даже между двумя точками земного шара. Прямолинейное движение лучей затрудняет их использование для телевидения на Земле. Поэтому я построил свою работу по иному принципу. Как известно, расстояние между Землей и Марсом сокращается часто весьма значительно. Именно в это время, не теряя своей первоначальной силы, пучок параллельных лучей с Земли легко дойдет до Марса. Но, чтобы уловить эти лучи, необходимый передатчик и приемник.

— В этом-то все дело! — оживившись, воскликнул Камарели.

— Я ни на минуту не сомневался в том,[13] — продолжал Вайсман, — что на Марсе есть жизнь. Действительно, как можно думать, что в необозримом просторе Вселенной, в мире стольких небесных систем, бесчисленных планет, среди которых, безусловно, есть сходные с Землей по своим химико-физическим свойствам, — как можно думать, повторяю я, что во всей Вселенной жизнь ограничена только Землей, что только Земля является каким-то необыкновенным феноменом? Больше того, ученые давно уже пришли к выводу, что среди многих планет нашей солнечной системы именно на Марсе существуют наилучшие условия для развития жизни.

— Да, наши ученые уже не первый год бьются над изучением Марса, но, к сожалению, практические результаты пока не очень велики, — прервал его Камарели. — Ну, а в последнее время… — Он махнул рукой — Вы помните, в августе 1924 гола, когда Марс приблизился на расстояние пятидесяти пяти миллионов километров и телескопы всех обсерваторий мира тщательно ощупывали каждую складку марсианского рельефа, им не только не удалось обнаружить ничего нового, но вдруг исчезли и те удивительные каналы,[14] которые прежде были видны даже на большом расстоянии.