— Вон та, старшая, — Дарена, то есть Дарья теперь, после крещения, — поясняла Анна, показывая глазами на дородную, с властным выражением лица бабу, что оказалась сейчас ближе всех к жене Лавра и что-то ей втолковывала. Хотя боярыней и старшей по положению в лисовиновском роду из них двоих была Татьяна, но кабы Арина этого заранее не знала, так и ошиблась бы: уж больно не соответствовало этому их поведение, Татьяна скорее подчиненной выглядела. — Она же большухой в роду была, а тут Таньке подчиняться приходится, младшей дочери, — усмехнулась Анна. — Поначалу-то радовались, что благодаря этому родству в холопы не попадут, но когда первый испуг прошел, думать стали, вспоминать да прикидывать: Славомир-то из-за Татьяны мстить начал; из-за нее, значит, они и лишились всего — мужей, хозяйства да и свободы. Были сами себе хозяевами, а сейчас у нас из милости живут. Дарене это хуже ножа острого, она и со мной порой забывалась — распоряжаться пробовала. А может, только вид делала, что забылась, а сама меня испытывала.
Анна помолчала, потом удовлетворенно улыбнулась, видимо вспоминая какое-то особо яркое столкновение.
— Ну да у меня не покомандуешь, я ей быстро хвост прищемила. Меня виноватить — самой себе боком выйдет, Корнея — страшно, Славомира — невместно, да и грех это — мертвого предка плохо поминать, а Татьяна-то вот она… Как я в крепость перебралась, так она и вовсе за старшую здесь осталась, и опять им это поперек горла — мне скорее подчинятся или еще кому. Но открыто это не показывают, не смеют, а за спиной шипят.
Да и промеж них неразбериха получается: из четырех родов, считай, народ собрался. Славомиров — самый многочисленный: его самого семья да его младшего брата. У них Дарена заводила, они ее по старой памяти слушаются, и она среди них душу отводит. Правда, баба-то она разумная, когда в чужие дела не лезет, и хозяйка хорошая, тут ничего не могу сказать, — отдала должное новоявленной родственнице боярыня.
Еще два рода, в которые ушли сестры Славомира. Их самих уж и в живых нет, но те семьи батюшка Корней тоже за кровную родню признал. Их Славомировичи… верней, Славомировны, — ехидно уточнила Анна, — под себя пытаются подгрести, тем более что и в Куньем их род самым сильным был, почти как у нас тут Лисовины, но это не так-то просто сделать — мало ли что там было? Те тоже бабы не промах, одна Гостена, то есть теперь, после крещения, Глафира, чего стоит…
А еще у нас теперь несколько молодух вдовых есть. Вон, видишь, какие справные? — Анна с усмешкой кивнула в сторону стайки молодых баб, что шли чуть в стороне от старших. — Вдовы старших Славомировых внуков, почитай, все с младенцами, а тут Лавр… тот еще кобель, чего уж скрывать. У них же в обычае было брать за себя вдову погибшего родича, ибо в одиночку ей детей не поднять, знаешь небось. Вот они и решили, что самый простой и вполне законный способ судьбу свою и своих детей исправить — второй женой Лавра стать. Кто же откажется? Тем более он наследник. И никак не могут привыкнуть, дурищи, что с языческими обычаями покончено. А в придачу к этому до сих пор не разберутся, у которой из них на то больше прав и которая более достойна Лавра осчастливить. Пока тишком друг с другом меряются, но чую я, скоро шум до небес поднимется. — Анна хмыкнула. — Тут вот и задумаешься, за бабами Лавр на выселки мотается или от баб… Здесь-то у него глаза разбегаются, да сил на всех хватит ли? Любая из них охотно родила бы Лавру ребенка, а Корнею внука. Даже и без венчания не постыдились бы… тем более что Татьяна несколько раз не смогла дитя доносить. А сейчас и с этим пока непонятно. Родит, даст бог, Таня здоровенького, — обе женщины перекрестились, — все перемениться может.
И еще есть Вея, то есть Василиса теперь, по крещению-то, родная сестра Татьяны — старшая жена наставника Стерва. Он в Куньем пришлым считался, только лесом жил, его Славомир воином не признавал, с собой не взял, вот он и жив остался. У них семья самая малочисленная — две жены да пятеро детей всего. Старший, Яков, в Академии обучается, да Ива, Евой окрещенная, у нас в девичьем десятке, а трое малы пока. Они из-за Стерва теперь в самом выгодном положении: наставник как-никак, скоро всю семью к нам в крепость перевезет. У нас на посаде жить и хозяйствовать будут, им и помощь в обзаведении на первых порах уже обещана, а эти тут в приживалах так и останутся, разве что отроки возмужают да тоже свою семью заведут и матерей с собой заберут. Ну так это когда еще случится.
Вот вся эта орава Татьяной вертеть и пытается, как им надобно, особенно Дарена, а в этом деле и прочие с ней заодно окажутся, все свои распри забудут — дело-то всех касается. Мигом сообразили: Корней Андрея не обидит, выделит вам долю, не скупясь, а они-то с чем тут останутся? Самой Тане оно и лучше, конечно: если Андрея Корней отделит, то Лавр остается единственным наследником, это просто она еще не сообразила. А то ведь уже поговаривали кумушки у колодца, что коли Лавр слаб, так Корней может и Андрея наследником назвать. Тем более теперь, если он женится. Но это Татьяне ваше отделение выгодно, а ее снохам да племянницам?
При этих словах Анны у Аринки сердце ухнуло и краска к щекам прилила, она даже споткнулась на ходу, с трудом взяла себя в руки и снова стала слушать. Мало того что Корней мысли растревожил, ну да что с мужа взять — привык рубить сплеча, а тут боярыня… Ведь как о решенном говорит… Ну что ж они все спешат-то, за них все решили. А сам Андрей? Он-то что про все это думает?
А Анна покосилась на Аринку, хмыкнула и, понизив голос, добавила:
— Да не переживай ты так, никто вас силком к алтарю гнать не будет. Понимаю я, что в делах сердечных поспешность только вредит, а с Андреем вдвойне-втройне осторожной быть надо, по шажочку к нему приближаться. Домой вернемся, улучим свободное время, расскажу я тебе, как он таким стал да почему от него все бабы шарахаются. Длинная то история, а у нас сейчас не о том разговор.
И снова у Аринки сердце ухнуло — вот этого она и ждала. Понимала уже, что не на пустом месте появилось такое отношение к Андрею, но пока что и в самом деле не об этом думать надо было. Она благодарно кивнула боярыне и стала слушать рассказ Анны дальше.
— У Татьяниных снох племянников полно, всех родней назвали, кто сиротами остался, чтоб в холопы не попали. Батюшка Корней глаза на это закрыл, нам в семью молодежь не лишняя, всех в род принял по их слову, только глядел, чтоб очень уж не наглели, а то им волю дай — пол-Куньева родней скажется. Вот теперь у них и заботушка: и девок замуж выдавать, и отроков женить придется — тут уж что им Корней Агеич по своей милости выделит. Они уже сейчас готовы за каждую плошку в горло вцепиться, но самим вслух про то говорить невместно, их и слушать никто не станет, да и понимают, что, не приведи, Господи, до батюшки Корнея хоть полслова дойдет — такой им разгон устроит, что захват Куньева как сказку вспомнят… Ну они теперь Таньку и накручивают.
Арина слушала внимательно, не перебивая, понимала — все это ей теперь надо знать и учитывать, недаром же Анна такой разговор по дороге затеяла, в усадьбе некогда будет.
В усадьбе и правда было не до разговоров. Корней сразу кивнул Анне с Андреем, чтобы шли за ним в горницу. Там с ними и закрылся. Татьяна, подталкиваемая Дареной, попыталась было сунуться вслед, но тут же выскочила за дверь с пламенеющими щеками, сопровождаемая рыком свекра, и скрылась где-то в глубине двора. Толпа родичей, вернувшаяся из церкви, как-то незаметно рассосалась, рассеялась среди многочисленных построек. И то сказать — дел у всех невпроворот было, да тут еще глава рода новую заботу подкинул.
Корней с Андреем и Анной втроем обсуждали хозяйственные дела, девчонки сразу же после возвращения в усадьбу убежали куда-то с Елькой — не иначе опять с чудными куклами поиграть. Арина по хорошей погоде сидела во дворе одна и чувствовала, как взгляды домочадцев так и прожигают ее. Любопытные, завистливые, возмущенные. И только один одобряющий. Нет, не одобряющий даже, а оценивающий и понимающий, отдающий дань ее ловкости. Листвяна… ну да эта по себе судит. Небось все тут уверены, что она сейчас мысленно добро лисовиновское считает! Сами-то только про то и думают.
