— Граф, — прервал император, холодно посмотрев на Тайного советника, — давайте не будем удалятся в сферу мистики, то есть — непознанного и недоказанного, а займемся фактами. — Магнус не терпел пространных рассуждений, предпочитая конкретику и комплексный анализ событий.

— Хорошо, Ваше Величество. Вот факты: вам, а значит и империи, брак между Гуннаром и прионсой Илайной принесет гораздо больше преференций…

— Советник, может быть, вы посоветуетесь со мной тоже? А то я ощущаю себя безгласным объектом брачной сделки… Чем-то вроде манекена, который таскают туда-сюда… — нахмурился Гуннар. Ларс с легкой усмешкой глянул на кузена и, подойдя к окну, рассеянно взял механический ромбододекаэдр, оставленный императором на широком подоконнике.

— Не сердитесь, Ваше высочество, дослушайте, — нор Кербази поднялся с кресла, — дочь малхаза всего лишь амира, то есть, принцесса без права престолонаследия. А прионса Илайна, вступив в брак с вами, через месяц автоматически, если можно так сказать, становится королевой Лаара! У них такие законы.

Император прищурился, и не дав сыну отреагировать на речь советника, медленно кивнул:

— Это меняет дело. Я совершенно упустил из виду тот факт… что со времен Эпохи Рассвета властителем, то есть, властительницей Лаара может стать только женщина… И значит, при вашем влиянии на юную жену, Гуннар, мы сможем оказывать свое воздействие на всю государственную структуру нашего заокеанского соседа…

— Но неужели Красный король не боится утратить власть? — спросил Ларс, оторвавшись от головоломки.

— Он не на секунду не собирается ее утрачивать, Ваша светлость, — хмыкнул Советник, — считая, что останется фактическим властителем Лаара, царствуя вместе с королевой Элмерой, а его дочь, выйдя замуж, станет королевой лишь формально… И это так. Но лишь до поры до времени.

— … До поры, до времени… — повторил Ларс, крутя элементы головоломки, и усмехнулся, когда из правильно сложенного ромбододекаэдра зазвучала механическая мелодия старинной песенки. — Слышал, Гуннар… Господин Тайный Советник прочит тебе большое, прямо таки, многостороннее, будущее…

Магнус Первый чуть нахмурился, с удивлением посмотрев на «поющую» головоломку в руках племянника, затем перевел взгляд на сына, прищурив серые глаза и о чем-то напряженно размышляя:

— Ну что же… Время у нас пока есть…

Первые дни и недели в Казаросса слились в нескончаемый тяжелый сон, который не прерывался ни на минуту. Следующие были не лучше, а многие и хуже, но именно первый месяц изнурительного напряжения всех сил на грани смерти врезался в память бесконечным кошмаром.

Ежедневные дрессировки в воде и на берегу продолжались с зари до сумерек с получасовыми перерывами на скудные перекусы сырными лепешками и кислым молоком, — «чтоб брюхо при выдохе втягивалось аж до позвоночника, оно должно быть пустым», часто повторял Джерг Риган.

Когда солнце тонуло за горизонтом, их вели обратно — во мглу подземелий, и, только тогда слуги приносили в тазах обильный «вечерний корм» — вареную чечевицу с мясом, ячменную кашу, масляный хлеб и разбавленное кислое вино. В первые недели, прежде чем замертво упасть на жесткий топчан, Бренн с закрытыми глазами пихал в рот ложку за ложкой, заставляя себя глотать корм, заливая его вином, и опять глотать. Иначе — выжить, да еще и по его задумке — стать сильнее, было невозможно. Раз за разом он находил в себе силы встряхиваться, как Самсон, искупавшийся в морских волнах, и твердить себе, что он все еще жив и даже не покалечен… хотя тело, сплошь исхлестанное бичом, было покрыто свежими и подживающими ожогами.

Акулий Хрящ быстро наращивал темп дрессировок, до предела усложняя задания. Разминка всегда начиналась с бега, растяжки, прыжков и кувырков. Потом порхов гнали над углями по брусьям, которые ставили все выше, а искрящиеся красным черные дорожки вдоль них становились шире.

Наставник заставлял их нырять со связанными руками, хватать со дна ртом мелкие камни и поднимать их на поверхность. И, к сожалению, Микко оказался прав — теперь и в воде, и на суше свежаки постоянно несли на себе дополнительный груз в виде грузовых колец на поясе и на ногах. Каждый день Бренну приходилось, задерживая дыхание, бежать с утяжелителями по нижним ступеням бассейна, проталкиваясь сквозь толщу воды.

Теперь при выполнении заданий на Скотном дворе и в бассейне Бренн использовал учебное тупое оружие из дерева с железной сердцевиной, причем оно было гораздо тяжелее боевого меча, трезубца или копья. Все чаще приходилось драться под водой с другими парнями и на кулаках, и с тренировочным мечом. Травм становилось больше, но Бренн понемногу набирался опыта, и проигрывал все реже, однако справиться с Гайром и с Костой ему не удавалось.

— Живец или кортавида-надводник имеет дело с хищными рыбами-летунами, и чаще всего использует рубящий удар, чтобы выпотрошить их «в полете», пока они не вцепились ему в глотку или не сбили с ног… — объяснял Акулий Хрящ. — А под водой кортавида-ныряльщик обычно применяет короткий удар — колющий, тычковый или секуще-режущий. Долгий удар с замахом небезопасен даже на суше, поскольку боец открывается для встречной атаки, и уж тем более может стать роковым в воде, замедляющей движение. И потому, чем короче удар, тем скорее он достигнет цели и нанесет смертельную рану врагу. Если же ныряльщик начнет замахиваться… его сожрут!

С полудня дрессировки проходили в Колесе. Так называли сложную механическую конструкцию в отдельном бассейне, подобную той, что использовали в Аквариуме, только раза в три меньше. От небольшой центральной площадки, закрепленной на мощных опорах, в стороны веерной спиралью расходились обрезные доски и брусья не шире ладони, установленные на разных уровнях. Одни выступали из воды на локоть, другие были затоплены, третьи — поднимались на высоту человеческого роста. На небольших площадках, устроенных между ними, с трудом умещалось не более трех живцов. Колесо крутилось с разной скоростью то по солнцу, то против, и порой внезапно останавливалось, — потому удержаться на доске было той еще задачей.

Вместо «общения» с живыми смертоносными существами, свежаки тренировались на «рыбных куклах» — муляжах, обтянутых высушенной акульей шкурой. Сухая жесткая чешуя даже при скользящем касании оставляла на коже глубокие ссадины, и это заставляло Бренна дополнительно напрягаться и изворачиваться чтобы избежать ее прикосновения.

Для игр с рыбными куклами применялись особые механизмы, смонтированные над Колесом. При его вращении многочисленные муляжи, заменяющие живых хищников, опускались, поднимались и раскачивались, меняя направление и скорость движения. Чтобы свежаки не расслаблялись, на конце длинного рыла «куклы» торчали железные шипы, которые при ударе оставляли на теле неглубокие, но болезненные кровоточащие ранки — «рыбьи поцелуйчики». Бренн, как и остальные, с ног до головы был покрыт «поцелуйчиками» и ссадинами от колючей оболочки кукол. Очень часто стремительный сильный удар «рыбы» просто сшибал с ног, и сорвавшись, Бренн летел в воду. А на Колесе от каждого свежака требовалось одно — не падать и нанести как можно больше ударов по муляжам, уворачиваясь от их рыл любым способом.

Над водной поверхностью на горизонтальных перекладинах и поворотных рычагах были закреплены «подвески» — жерди, канаты и кольца, болтающиеся на разной высоте. Подпрыгнув и схватившись за них, порхи могли на несколько секунд зависнуть над «полем боя», поджав ноги и избегая атак хищников. Самые ловкие умудрялись таким образом даже перелетать с одной площадки на другую, если могли сильно оттолкнуться или раскачаться. Чтобы свободно пользоваться подвесками, Бренну не хватало роста, и он злился, ведь чем выше поднимешься над водой, тем дальше окажется твоя задница от рыбьих зубов. И он старался не избегать нагрузок при прыжках и беге, чтобы восполнить недостаток роста умением прыгать выше и дальше, чем рослые старшие парни.