– Тогда отпусти этот страх.

Стивен мягко взял меня за плечи и посадил на край кровати.

Натэниел издал какой-то протестующий звук, будто ему сделали больно.

Я открыла глаза.

– Закрой, – сказал Стивен. Такого близкого к приказу тона я никогда от него не слышала. Я закрыла глаза.

Он взял меня за руки и концами моих пальцев коснулся щек Натэниела.

– Как мягка кожа у него на висках.

Он провел моими руками по пушистой линии вдоль лица Натэниела, гладя моими пальцами его щеки, будто я слепая, которая пытается на ощупь запомнить черты лица.

Стивен положил мои руки на волосы Натэниела. Они были шелковистые, неимоверно мягкие. Как атлас. Я погрузила руки в эту теплую мягкость, приблизила лицо и вдохнула запах его волос. Они чуть-чуть отдавали лекарством. Я утонула лицом в этом атласе и почуяла более глубокий запах. Запах ванили, а под ним – запах леса, поля и меха. Он был не из стаи, но запах тот же. Родной запах. Что-то щелкнуло у меня внутри, как переброшенный выключатель.

Я открыла глаза и уже знала, что делать, как делать, и мне хотелось это сделать. Краем сознания я отметила, что Стивен давно уже убрал руки.

Я глядела в сиреневые глаза Натэниела и склонялась к этому манящему взгляду. Коснулась его губ своими в целомудренном поцелуе, и это легкое прикосновение вызвало прилив силы, покалывающей кожу. Она пролилась наружу теплой успокаивающей водой, заполняющей сосуд. Но одной только силы было мало. Ее нужно было направить, руководить ею, и я знала как, будто уже это делала. Я не сомневалась в этой силе, не хотела сомневаться.

Рукой я попыталась погладить его по груди, но мешала рубашка. Он был малорослый – как Стивен, как я. А рубашка была застегнута спереди, а не сзади. Рука нашла вырез и скользнула по голой коже. Я нащупала разрез.

Тогда я села верхом ему на ноги. Он чуть застонал от боли, и мне это понравилось. Я встала на колени, только внутренними сторонами ног касаясь его тела. Спустив с него простыню, я расстегнула ему рубашку, обнажая кожу. Швы темной тонкой полоской шли почти от одного бедра до другого. Страшная рана, смертельная рана.

Ниже талии у него ничего не было. В больницах тебя всегда раздевают, чтобы ты ощущал себя беззащитным. Вид его обнаженного тела должен был остановить меня сразу. Как-то исподволь он меня шокировал. Я не ожидала наготы, но было уже поздно. Силе – все равно. И я провела пальцами вдоль швов.

Натэниел кричал, но лишь наполовину – от боли. Я не успела опустить лицо к швам, как у него уже началась эрекция. Я лизала рану, как могла бы это делать собака – долгими, медленными, ласкающими движениями. Когда я подняла лицо и посмотрела ему в глаза, эрекция уже была полная. Я знала, что могу сейчас им овладеть, что он хочет, ждет от меня последнего шага.

Присутствие остальных я ощущала как гул, вибрирующий фон к той энергии, что бушевала у меня внутри. Я никогда не интересовалась случайными связями, но запах и ощущение тела Натэниела были почти неодолимы. Никогда я не испытывала такого соблазна перед незнакомцем.

Но соблазн – всего лишь соблазн. Ему не обязательно поддаваться.

Я встала на колени, положив руки на гладкие кости его бедер, и стала сдвигать ладони к середине разреза. Касаясь рукой, я клала сверху вторую и давила, но не мышцами, не плотью, а силой. Эту теплую, вздымающуюся силу я вбивала в его тело.

Он стонал, выгибая подо мной спину, хватаясь за меня руками, и пальцы его судорожно сжимались.

Это было похоже на устранение дефектов в теле зомби, только это тело было теплым и живым, и я не видела глазами, что делаю. Но ощущала. Ощущала гладкость и упругость этого тела, гладила места, куда не дотянется никакая рука. Я перекатывала дефекты между пальцами, наполняя Натэниела извергающимся из меня теплом. Оно лилось по рукам, по пальцам – прямо в него, и разливалось по его телу, по моему телу, переходя в лихорадку, обжигающую кожу, все тело, объединяя наши тела в единую суть плоти и жара, а ведь прилив тепла только начинал нарастать. Он нарастал, пока я не закрыла глаза, но даже тьму пронизывали вспышки света, белыми цветами взрываясь перед глазами.

Я дышала быстро, отрывисто, поверхностно. Открыв глаза, я глянула в лицо Натэниела. Он дышал точно так же. Я заставила нас дышать медленнее – заставила его дышать медленнее. Сердце его ощущалось, будто я касалась его рукой, держала в ладонях. Я могла коснуться любой части его тела, владеть любой частью его тела. Я слышала запах крови у него под кожей и желала ощутить ее вкус.

Он уже был исцелен, когда я опустилась на него сверху и впилась ртом в его рот. Отвернув ему лицо в сторону, я стала жевать шею, пока не ощутила под кожей пульс. Лизнула его, но этого было мало. Взяв бьющийся пульс губами, я чуть прикусила кожу, и пульс забился у меня во рту. Нестерпимо хотелось сдавить сильнее, еще сильнее, пока потечет кровь. Хотелось. Я смутно понимала, что Жан-Клод проснулся в подвале, и это его голод ощущала я, его потребность. Но потребность оседлать тело Натэниела исходила не от него. И даже не от меня.

Я помнила тело Натэниела, хотя никогда раньше с ним не была знакома. Я знала, каков он на вкус. Ощущала его, как можно ощущать только давнего любовника. Воспоминания не мои, и энергия не моя.

Я слезла с Натэниела, попыталась слезть с кровати и рухнула на колени. Стоять я еще не могла. Ричард говорил, что, пока существует стая, Райна не исчезнет. Я не поняла тогда, что это значит. Теперь поняла. Я послужила каналом из ада для этой суки и отличный сама при этом словила кайф.

Но я знала и еще одно. Знала, чего Райна не сделала, и обвинять в этом ее не могла. Я знала, как вылечить тело Натэниела, но знала, и как разорвать его на куски. Все, что ты можешь починить, ты можешь сломать. Когда я держала его сердце своей бесплотной рукой, на долю секунды накатило темное побуждение сжать руку, раздавить пульсирующий мускул, чтобы хлынула кровь и прекратилась жизнь. Мгновенный приступ побуждения столь злого, что испугало даже меня. Хотелось бы списать его на эту суку из ада, но что-то говорило мне, что она здесь ни при чем. Это мой темный угол.

Только рука Стивена, зажавшая мне рот, помешала мне завопить в голос.

Под рукой Стивена крик превратился в жалобное мычание. Он прижал меня к себе, сильно, будто опасаясь, что, если меня выпустить, я чего-нибудь натворю страшного. Да и я сама не была в себе уверена. Хотелось броситься бежать, бежать, пока не убегу от этой мысли, от ощущения, от себя самой. Но я, как и Ричард, от себя убежать не могу. Эта мысль заставила меня перестать отбиваться и сесть спокойно в кольце рук Стивена.

– Оклемалась? – спросил он тихо.

Я кивнула. Его рука медленно сползла с моего рта, будто он не был уверен, что я его правильно расслышала и правильно поняла.

Я привалилась к нему, почти соскользнув на пол.

Стивен гладил мне лицо, снова и снова, как успокаивают больного ребенка. Он не спросил, что со мной. Никто не спросил.

Натэниел присел рядом с нами. Он не выглядел исцеленным, выглядел просто здоровым. Улыбался, красивый своей незавершенной, мальчишеской красотой. Если обрезать волосы и поменять глаза, получится вид школьного хавбека, кумира девчонок.

То, что я две минуты назад чуть было на него не набросилась, вызвало такую волну жара, что я спрятала лицо на груди Стивена. Я не могла смотреть в юное лицо Натэниела, зная, как только что чуть его не изнасиловала. Не помогало и то, что я помнила его тело со всеми подробностями, к которым никогда не прикасалась. Райна ушла, но не была забыта.

В комнате почувствовалось движение, гудящая энергия оборотней стала ближе. Я и не глядя на них знала, что они сгрудились вокруг меня. Энергия их стягивалась петлей. Дышать было трудно.

Чья-то щека потерлась о мое лицо. Отодвинувшись, я увидела Кевина. Я думала, это будет Натэниел. Массивные ладони Тедди гладили мне руки выше локтей, потом он поднес ладони к лицу: