Лучезарный дон вновь задал вопрос, на который Соль отвечал известным мне словом «д’миан», означающим «власть». «К’харрна», — закончил длинную фразу он, и кивком указал на донну. «К’харрна», прозвучало еще раз в потоке твердых, недоступных пониманию слов. «Эта женщина». Донна вскинула голову, колокольчики зазвенели, будто умоляя о чем-то. Дон мягко спросил, а Соль эмоционально и длинно ответил. Дон кивнул, показывая, что понял, и повернул закрытое маской лицо к донне.

— Душенька, — мягко обратился он к своей царственной племяннице, — мы совсем забыли о твоей помощнице. Пригласи ее к столу, душенька, у девочки наверняка с рассвета маковой росинки во рту не было.

Я заморгала, пытаясь выйти из образа статуи. Наставница ласково улыбнулась мне и поманила веером. Я встала, и на неловких, затекших от долгого сидения ногах, двинулась к столику, который, как я сообразила только сейчас, был накрыт на две персоны.

— Пусть мужчины посплетничают, — подарила мне донна новую очаровательную улыбку. — А мы, женщины, займемся делом.

Я открыла и закрыла рот, выдавила «Благодарствую, но…». Донна взяла меня за руку.

— Мороженое тает, — с шутливой обеспокоенностью заметила она. — Будет очень жаль, если такая красота напрасно пропадет.

Мягко, но настойчиво она усадила меня за столик, сама устроилась напротив. Свела перед грудью ладони и сказала:

— «Да благословят боги эту пищу», — мне не осталось ничего иного, как повторить за ней. Столовые приборы были сделаны из серебра и покрыты изысканным сезонным узором. Цветочная композиция, украшавшая столик, также напоминала нам о том, что на дворе — последний месяц весны. С трепетом накладывая в свою тарелку разнообразные вкусности с общих блюд, я не без сожаления подумала, что прохладным денькам скоро придет конец. Навалится жара, а с ней практика, отчет по дипломному проекту, а там уж и экзамены не за горами. «Настала пора возвращаться к обычной жизни», — подумала я. И сняла крышку с суповой тарелки, наслаждаясь дивным пряным ароматом. Вкус был, как убедилась я, проглотив первую ложку, не менее волшебным. Ах, до чего же прекрасна жизнь!

— Кстати, говоря о наших с тобой научных обязательствах, — как бы невзначай заметила донна, и я от неожиданности едва не подавилась новой порцией супа. — Как ты, Кора, смотришь на то, чтобы провести исследование источников в столичном архиве? Я могла бы выхлопотать для тебя неделю командировки в тамошний головной храм.

— Воистину, — переведя дух и не решаясь взглянуть в сочувственно улыбающееся лицо донны Фредерики напрямую, выдавила я, — для сей негодной послушницы это был бы царский подарок, госпожа наставница!

— Чудесно, дорогая моя, чудесно, — с этими словами донна заботливо подлила мне чая. — Будь готова ехать, как только праздники закончатся.

Я рассыпалась в благодарностях, приятно удивленная. Выходит, не одна я с нетерпением ожидала приезда Лучезарного дона! Похоже, донна Фредерика тоже вздохнула с облегчением, переложив груз ответственности за Соля на плечи старшего по рангу аристократа. И теперь, с появлением такой мощной поддержки в лице столичного верховного жреца, мы с ней можем вдоволь и в свое удовольствие заняться, наконец, наукой.

«Надо обязательно написать матушке», — подумала я. И, не чинясь, с удвоенным рвением принялась поглощать превосходный завтрак, не ломая уж более голову над тем, что не мне он, в общем-то, предназначался.

День прошел на приятной волне. Донна и я прикончили завтрак, и к этому времени Соль и Лучезарный дон успели обо всем поговорить. Я была освобождена от обязанностей помощницы до полудня, успела со смаком отдохнуть в своей, перешедшей в единоличное пользование комнате. Позже в зале светских приемов состоялась пресс-конференция, на которой я ассистировала наставнице, а Лучезарный дон любезно общался с представителями городских информационных структур. Он ни слова не упомянул о Соле, на вопрос, когда планируется возведение его царственной племянницы в ранг богини, также не ответил прямо. Ограничился формулировкой: «Вы будете своевременно оповещены». Отстояв положенные два часа за креслом наставницы, я была отпущена восвояси и присоединилась к девушкам со своего курса, чтобы помочь украсить храм к предстоящему ночью празднику.

Дел было много, но донна более не призывала меня к себе, и после ужина я сумела вздремнуть. Проснулась за полторы стражи до всенощной от деликатного стука в дверь. Отодвинув панель, увидала Лу.

— Велено забрать книги, госпожа, — прошелестела она.

Она казалась чем-то глубоко опечаленной.

Я впустила ее в комнату, помогла собрать бесчисленные древние тома, какие Соль умудрился скопить за время проживания у меня. Среди забранных в переплет книг попадались и современные свитки, и старинные дневники, часть из которых была написана чернилами, а не тушью. Разглядывая весь этот антиквариат, я вдруг увидала на пожелтевших страницах одного из них сделанные мастерской рукой наброски: лица людей, фантастические пейзажи. Сопровождались они пометками бисерным почерком, отчего-то знакомым.

— Это не библиотечное издание, — сказала Лу, когда я показала ей дневник.

— Что же прикажешь делать с ним?

Лу, пожав плечами, поклонилась.

«Спрошу у Соля», — решила я, и отложила тетрадь в сторону.

Нагруженная книгами, вампирка вскоре покинула меня.

В задумчивости я приняла душ и переоделась. Донна ожидала меня к полуночи в своих покоях, но сейчас у меня еще оставалось немного свободного времени. Есть мне не хотелось, спать уже не было смысла. Я уселась за столик, за которым коротал время под моим кровом Соль, и повторно взялась за диковинный дневник.

Первые страницы были покрыты рисунками. Неведомый художник скупыми, но точными штрихами создал настоящие шедевры. Он рисовал карандашом, а подписи ставил тушью, из чего я сделала вывод, что автор жил уже в Посткупольную эпоху. Страницы были старые, желтые, но знаки свежи, и это наводило на мысль о том, что автор может быть моим современником. Я попыталась прочесть, что написано, но, хоть и выведенные четко, буквы были невероятно мелки. Ленясь доставать лупу, я принялась просто разглядывать рисунки.

Комната, возможно, больничная палата, крупным планом кровать, на которой, укрытый по пояс, лежит человек. У него вихрастые темные волосы, тонкие руки ровно лежат поверх одеяла, от них к некому устройству сбоку от кровати тянутся причудливо переплетенные нити. Глаза у человека закрыты. На картине, укрепленной на стене рядом с устройством, не изображено ничего, кроме слабой, изогнутой подобно волне, пунктирной линии. Я пробую прочесть самую крупную надпись, но не понимаю смысла знаков, вероятно, с их помощью записано имя. «Млах», «молок», «молх»?.. Далее следует пояснение, длинной в два абзаца, но его я разобрать не могу. Впрочем, здесь и так все кажется понятным. На картинках из учебника «Виды уголовной ответственности» в разделе «Посмертные наказания» мне попадался подобный сюжет при описании процедуры, когда попавших в прикупольную лабораторию вампиров подключали к аппарату для того, чтобы откачать излишек накопленной неупокоенной тварной душой энергии.

На следующем рисунке изображен горящий город. С высокой точки видно, как на фоне темных закрученных спиралью облаков пылают в огне пожара столпившиеся на горизонте башни. Низкоэтажные домишки, с привычной мне формой остроконечных крыш, тоже змеились языками пламени. Что это за город, что за события? Времена эпохи Беззакония, когда Купол еще не был воздвигнут, а божественный порядок не утвержден? Я не только не видела, но даже и не слышала, чтобы где-то на территории Империи встречались такие высоченные башни. Впрочем, едва ли их стали бы отстраивать после того, как они сгорели до основания во время пожара.

Далее — убранная занавесками конусовидная комната, ковер с кисточками и подушки, на которых, сгорбившись, сидят двое. Один, с черными всклокоченными волосами, худ и длинен, и облачен в черное. Сидя вполоборота к собеседнику и зрителям, взмахнув рукой, он объясняет что-то. На темном фоне рельефно проступает его плоский удлиненный профиль. Вампир?.. Второй персонаж изображен схематично: хотя он повернут к зрителям, лицо его — просто овал, волосы стянуты на затылке, вместо одежды лохмотья, причем явно с чужого плеча. Есть что-то неестественное в его позе: положение рук ли, головы, — суть я ухватить не могу, но кажется, что живые люди так не сидят. Подобная статика, думается мне, характерна для насекомых.