— Очистить, — шепнула она и, надвинувшись сверху, прижалась к роботу всем телом, стукнувшись зубами о его зубы.

— Что?.. — хотел недоуменно спросить он, но ее влажный и прохладный, душистый от росы рот вдруг накрыл его рот, затолкав нерожденные слова обратно, и вся скверна, весь черный шум, который они вдвоем вынесли из тумана, вспыхнул между ними в белой очистительной вспышке.

Мгновение, слившее стук двух сердец, и девушка откатилась прочь, не выпуская его руки, а старый шаман, кряхтя и по-прежнему лежа лицом вниз, пролаял в корни травы ворчливо:

— Эх, молокососы, кто бы мне грудную хворь-то отвел?

…А потом они плясали втроем в дыму огромного костра, и старый шаман, громко топая, взмывал в небо, как огромная всклокоченная серая птица, а Волчица смеялась и скалила острые зубы, встряхивая белой гривой волос. Втроем мчались они наперегонки с ветром, и, оставив старика далеко позади, боролись, свалившись в высокую прибрежную траву, вымазавшись в глине и тине с головы до пят. А под утро вернулись в стаю, к кострам, чадящим на речной отмели, где женщины отмывали в воде от соли рыбу, готовясь ее закоптить.

— Соль, — сказала тогда Волчица, стоя по бедра в холодной воде и с фырканьем очищая себя от грязи.

— Что? — поднял голову робот, убирая с лица прилипшие мокрые пряди.

— Ты сказал, у тебя нет имени. Теперь есть. Соль, — с этими словами она шагнула глубже, нырнула, разбросав брызги.

— Почему? — недоуменно спросил он, дождавшись, когда над темной водой покажется ее голова.

— Ты похож. Не нравится? — она подплыла, церемонно перебирая руками, и, схватив за запястье, опрокинула на себя. Он не сопротивлялся.

— Нравится, — вынырнув, отвечал он, терпеливо оставаясь на плаву, пока она, обхватив ногами за талию, обмывала твердыми ладошками его шею и плечи. — Спасибо.

— На здоровье! — засмеялась она, и, потеряв равновесие, они оба погрузились с головой в торопливый речной поток».

Я откинулась на спинку дивана.

— Соль, — сказала я, мучительно мысля, — потому что — соль?

— Да, — отвечал Соль, пронзительно на меня глядя. — Именно.

— Но постой, а как же… — начала я, и замолчала, вперив в него взор. Я не знала, как спросить так, чтобы ничего не испортить. Вся моя картина представлений об этом человеке?.. существе? — сидящем напротив, рушилась, как карточный домик.

— Это случайность, что по звучанию оба имени совпали, — глядя на мои страдания, доброжелательно объяснил Соль. Нахмурился. — Или не случайность. Она была мудрой, слышавшей голоса тех, кто обитает в кроне мирового древа. Она слышала их, и они говорили ей больше, чем она могла осознать. Может быть, они рассказали ей будущее. Наверняка, ведь она знала, чем закончится для нее эта игра в жрицу и ее бога.

— Игра? — недоуменно переспросила я. Множество вопросов, начинающихся со слов «А почему тогда?..», вертелось у меня на языке, но вот Соль сказал гоп, и снова увлек меня, и теперь я с замиранием сердца ждала, когда же он прыгнет. А все эти «Почему же тогда?..» я смогу задать и позже. — Разве это была игра?

— Ты ведь видела рисунки, — Соль вздохнул. — И прочла, чем все закончилось.

— Да, но… — я поймала себя на том, что говорю шепотом. Соль, сгорбившись, слушал. — Она погибла в схватке, а он… ты похоронил ее, и дал обещание спасти ее стаю, спасти всех, и отыскать источник всех вещей, эту, как она читается, сейчас… — я листнула лихорадочно страницы, — вот, по знакам «первооснова, отец десяти тысяч вещей», «ала… алсаш… аласактия»?..

— Алсатия, Кора, — устало произнес Соль. — Или Аласта, как называют здешние исконные люди.

Я уставилась на него во все глаза. Так он обещал своей Волчице найти этот диковинный источник? Так он, этот источник, способен спасти всех? Тот самый столичный источник живой воды, о котором говорила однажды донна Фредерика?!

— Не может быть, — сказала я потерянно. Соль смотрел — с любопытством и плохо скрытой жалостью. Словно бы приглашая посетовать: «А что я говорил?!» — Но зачем? И как… даже если источник — та самая Аласта и есть, как ты собираешься спасти стаю? Ведь они… я хочу сказать, ведь они снаружи Купола…

— Стаи больше нет, Кора, — возразил Соль столь угрюмо, что мне сразу расхотелось суетиться и задавать какие-то еще вопросы. — С тех пор, как она… умерла, прошла почти сотня лет. И тогда, когда она… умирала, от стаи мало что оставалось. Больше никогда… ни разу с той ночи не приходил туда, но те, кто бывал в тамошних краях, говорили, что туман закуклился. Они лежат там вдвоем, Молох и она, и они до сих пор сражаются, их бой не прекратится до той самой поры, пока Аласта не будет найдена и освобождена. Понимаешь? Единственная, в этом мире и в том, жрица обречена вечно держать бой со змеем, и, даже если она ошиблась в выборе бога, даже если она выбрала совсем не того, совсем даже не бога, — все равно надо попытаться, надо найти Аласту и освободить, ее, и всех, кто заточен, понимаешь?! — устало дыша, Соль уронил лицо в ладони, массируя пальцами. «Сколько же ему лет? — подумала я, дивясь несоответствию его пухлощекой юношеской внешности и этих исполненных бессильного отчаяния монотонных стариковских движений. — И за все это время он ни слезинки не сумел пролить?»

Я попыталась представить себе, каково это — жить, не умея плакать, но не смогла и сдалась. Я попыталась сложить в связную картину, все, что знала — из дневника, и из тех слов, какие Соль сказал мне только что, — но поняла, что трагическая финальная мозаика не складывается. Соль прожил в своей стае довольно долго, волки сумели раздвинуть с его помощью границы тумана и вернуть жизнь в оскудевшую почву. Но потом… произошло нечто, из-за чего туманная граница была разрушена, а вампиры прорвались на территорию стаи и уничтожили род Волчицы почти целиком. На последнем наброске с участием волков изображен огромный кедр, в корнях которого старый лохматый старик роет яму одной рукой. Справа от него, на переднем плане, лежит закутанная в косматую шкуру женщина: худые ноги ее изранены, кое-где из-под лопнувшей кожи проступают мышцы и кости, а левая рука изогнута под странным углом. В кулаке другой руки женщина сжимает за волосы длинную змеиную голову: пусть ничего, кроме головы нет, морщинистые веки монстра приоткрыты, а щель острозубого рта оскалена в ухмылке. Лица женщины не видно: она лежит на боку, голова запрокинута, вверх торчит острый подбородок; но совершенно ясно, что она мертва — на горле ее четко проступают следы от пальцев.

В левом углу рисунка, из-за кедрового ствола, робко выглядывает человек: плечо его прижато к морщинистой коре, волосы всклокочены, на лице — впервые — огромные глаза и сжатые в ниточку губы. Это Соль, и, хотя изображен он в манере газетных картинок — только глаза и рот, сейчас, после всех подсказок, мне это очевидно. Он смотрит на закутанную в шкуру мертвую женщину и, кажется, кричит, хотя губы его плотно сжаты. «Единственная, в этом мире и в том, жрица», — передернув плечами, вспоминаю я его слова, и тут же думаю, сама себе удивляясь: а как же донна? Донна, которая его прикрывает, донна, которая ему помогает, донна, которая отправляет его в столицу с Лучезарным доном Августом, признаваясь при этом: «…Видят боги — я не хочу тебя отпускать». Твоя Волчица, Соль, была превосходной жрицей, возможно, первой и единственной жрицей для тебя, но она умерла, ты сам похоронил ее, и неужели теперь ты не замечаешь другой женщины, для которой, быть может, первым и единственным стал ты? Неужели ты настолько стар, что живешь одним только прошлым, и мертвые для тебя дороже живых?!

— Расскажи мне, Соль, — мягко попросила я, и он опустил руки, послушно взглядывая мне в глаза своим пронзительным стариковским взглядом, — расскажи, как она умерла, твоя жрица?

«Расскажи, и я смогу решить, что мне с полученным знанием делать».

«Не зная, от чего и как, он дал обещание спасать, и жил в стае, собирая с тумана гнойные плоды скверны каждое новолуние. Явилась зима, и три семьи сошлись на берегу незамерзающей горной реки, чтобы вместе скоротать морозное время. Как Волчица и обещала, пришла пора показывать бога соседям. «Они не будут приветливы», — предупредила она, когда они втроем с шаманом шли от общего стойбища в один из укромных прибрежных гротов, где при свете костра дожидались их появления вожаки других стай.