— Они устроятся в твоей комнате, — говорит Пег Бичу, как только тот входит.

Теперь, в ярком свете, я вижу, как Бич вытянулся и стал похож на отца. Он выглядит так, словно сделан из дерева, а поскольку дерево — материал негибкий, Бичу требуется некоторое время, чтобы изменить выражение лица. И когда ему это удается, становится ясно, что он недоволен.

— Еще чего, — отвечает он.

— Да? В таком случае где нам их разместить, как ты думаешь? — спрашивает Пег Грэттон.

Мне странно видеть ее в таком окружении, а не в лавке мясника, — это не та женщина, которая способна вырезать любое сердце, и не та, что приезжала к нам, чтобы уговорить меня отказаться от участия в бегах, и не та странная особа в необычном головном уборе, которая надрезала мой палец. Здесь она как будто стала меньше, аккуратнее, хотя ее рыжеватые кудри растрепаны, как всегда. Я слегка озадачена тем, как легко и беспечно Пег, Бич и Гэйб снова и снова спорят о том, где именно мы будем спать, — но потом понимаю, что Гэйб, должно быть, проводит здесь какое-то время… может быть, очень много времени. И тогда уже до меня доходит, почему Гэйб привез нас именно сюда: в этом доме он чувствует себя в безопасности. Меня охватывает странная грусть, как будто Гэйб заменил нас с Финном другой семьей.

— Где Финн? — спрашиваю я.

— Моет руки, конечно, — отвечает Гэйб. — Лет через десять закончит.

И это тоже кажется мне странным — то, что Гэйб так спокойно и свободно говорит о слабостях Финна, мне ведь всегда казалось, что это очень личное, то, о чем знают только Конноли. Гэйб произносит это без насмешки в голосе, но мне все равно чудится, будто он насмехается над младшим братом.

— А где здесь туалет?

Томми, а не Пег и не Бич показывает мне на лестницу в другой стороне кухни. Как будто это общий дом, а не дом Грэттонов. Хмурясь, я ухожу из кухни. Поднявшись по лестнице, я попадаю в крошечный темный коридорчик с тремя дверями, но только из-под одной сочится свет. Я стучу. Никакого ответа до тех пор, пока я не окликаю Финна по имени, — тогда после небольшой паузы дверь наконец открывается. За ней — маленькое помещение, в котором хватает места только для ванны и унитаза, и еще раковины, и все это расположено так близко друг к другу, словно здесь устроилась компания близких друзей, которые ничего не имеют против того, чтобы толкаться плечами. Финн сидит на унитазе, опустив крышку. На кафельной плитке пола — следы больших, мужских ног.

Я закрываю за собой дверь и, проверив, сухо ли в ванне, забираюсь в нее и сажусь на дно.

— Он все время сюда приходит, — говорит мне Финн.

— Знаю, — отвечаю я. — Уже догадалась.

Это здесь он пропадает.

Ощущение предательства тяжело повисает в воздухе между нами. Мне хочется сказать что-нибудь такое, способное утешить Финна, он ведь обожествляет Гэйба, готов все сделать ради старшего брата, — но я не в силах ничего придумать.

— Как ты думаешь, Паффин умерла? — задает Финн следующий вопрос.

— Нет, она убежала, — говорю я.

Финн внимательно рассматривает свои руки. Суставы на них немного шершавые от бесконечного мытья.

— Ну да, и я тоже так думаю.

Я отвожу взгляд и смотрю на сверкающие краны ванны, сияющие так, что напоминают решетку автомобиля отца Мунихэма.

— Ну, это ведь на один день? — предполагаю я.

Финн серьезно кивает.

— На один день. Хуже всего будет завтра, рано утром. Мне так кажется.

— Конечно, само собой. А откуда ты знаешь?

В глазах Финна мелькает нетерпение.

— Да от верблюда! Если бы люди как следует пользовались своими глазами, они бы и сами все знали.

Дверь вдруг распахивается без стука, в проеме появляется Гэйб. У него явно настроение куда лучше, чем все последнее время.

— Вы тут что, вечеринку устроили?

— Да, — соглашаюсь я. — Она началась в ванне, а теперь продолжится в унитазе. Если хочешь присоединиться, тебе остается только раковина.

— Ну а там все гадают, куда вы подевались. Рагу из барашка почти готово, можно садиться за стол, но только если вы освободите ванную комнату.

Мы с Финном переглядываемся. Я гадаю, думаем ли мы об одном и том же. Мне кажется, что Гэйб делает вид, будто ничего плохого не происходит, будто он не бросал нас и вот-вот все станет таким же, как прежде. Мне раньше казалось, что достаточно было бы услышать от Гэйба доброе слово, но теперь я знаю: он должен завоевать мою благосклонность. Если я не получу нижайших извинений, то мне и вовсе ничего от него не нужно.

Когда мы спускаемся по лестнице, Гэйб говорит:

— Боюсь, Финн, тебе придется спать на кушетке, потому что ты самый короткий.

— Смотря по чьим меркам! — огрызаюсь я.

Гэйб пожимает плечами.

— Ну, строго говоря, ниже всех ростом, конечно, ты, но Пег думает, что ты должна спать в комнате с дверью. А мы — в комнате Бича.

— А Бич где?

— Они с Томми устроятся на матрасах в гостиной. Пег говорит, это в самый раз.

Мы возвращаемся в кухню, где громко спорят парни. Бич и Томми что-то держат, стараясь не отдать это друг другу, потом откуда-то появляется шотландская овчарка и тоже претендует на этот предмет. У Пег в одной руке ложка, другой она держит за шкирку кошку. И отчаянно ругает спорщиков.

— Выкинь ее на улицу, — велит Пег Гэйбу, он забирает у нее кошку и выставляет за дверь.

Пег хмуро смотрит ей вслед.

— А где Том? — спрашивает Гэйб.

Я не сразу соображаю, что он имеет в виду Томаса Грэттона. Я никогда не думала о том, что дома Томаса Грэттона могут называть Томом.

— Он пошел проверить, все ли Макки делает как надо. Бич, убирайся отсюда! И все вы тоже. Отправляйтесь в гостиную, пока я тут не закончу. Вон отсюда!

Бич и Томми повинуются и уходят, унося с собой шум, и Финн тащится следом за ними, его заинтересовало присутствие собаки.

Я поворачиваюсь, чтобы выйти из кухни, но в дверях задерживаюсь и оглядываюсь через плечо. Пег Грэттон уже отвернулась к большой черной плите и помешивает в кастрюле, а Гэйб стоит рядом с ней, очень близко, и что-то говорит ей на ухо. Я улавливаю только два слова: «Достаточно силы», и тут…

— Пак, лови! — кричит Томми.

Я поворачиваю голову к гостиной — как раз вовремя, чтобы поймать набитый бобами носок, летящий прямо мне в лицо.

Бич гогочет, но у Томми вид огорченный и виноватый. Собака уже тычется мне в ноги с самым добродушным видом, ей очень хочется заполучить носок, и только теперь я догадываюсь, что именно этим предметом забавлялись Бич и Томми в кухне.

— Ты пожалеешь, — строго говорю я Томми, все так же стоящему с побитым видом по другую сторону потрепанной зеленой кушетки, которой предстоит служить ложем для Финна.

А потом швыряю носок в него.

Довольный тем, что его так легко простили, Томми ухмыляется и мгновенно бросает носок в Бича, но тот не успевает его поймать, и носок достается собаке. Томми не желает выглядеть дураком и бросается к собаке, а та с радостным видом удирает от него, и даже Финн смеется при виде этого. Я пытаюсь понять, что заставляет Томми стремиться к бегству с острова; он совсем не такой задумчивый, как Гэйб, и не угрюмый, как Бич. Я никогда не видела его недовольным хоть чем-нибудь, он словно самая безупречная часть нашей островной жизни.

Томми наконец добывает носок, тот опять перелетает из рук в руки, и даже собаке достается еще разок, пока наконец Финн не спрашивает:

— А где Гэйб?

И только тогда мы замечаем, что он так и не вышел из кухни.

Я делаю шаг в сторону двери, но Томми хватает меня за руку.

— Я сам.

Томми просовывает голову в кухню, и мне не слышно, что он говорит. Потом снова оборачивается к нам, улыбаясь.

— Хорошие новости. Ужин готов.

Рядом с ним в дверях появляется Гэйб, и они обмениваются взглядом, который бесит меня, потому что это еще один тайный язык мужчин.

Наконец и Пег выходит и обращается ко всем нам:

— Если хотите есть, придется самим о себе позаботиться и все разложить по тарелкам.