К вечеру мы готовы отправиться в путь. Парни важничают из-за того, что им снова придется ехать в машине Томми, но я наскоро пропускаю корду под уздечку Дав, сооружая поводья, и готова скакать за ними без седла.

Входная дверь дома хлопает, и через мгновение я вижу, что это Пег Грэттон вышла наружу и стоит около меня. Сложив руки на груди, она молча наблюдает за тем, как я чищу шкуру Дав.

— Спасибо еще раз, — говорю я наконец, поскольку нужно же что-то сказать.

Пег не отвечает, лишь слегка приподнимает брови, как будто кивает, не шевельнув головой.

Потом она наконец говорит:

— Все равно слишком многие не хотят, чтобы ты появилась на бегах.

Я стараюсь не злиться на Пег.

— Я уже тебе говорила, я не собираюсь все это обсуждать.

Пег смеется, и ее смех похож на воронье карканье.

— Я же не себя имею в виду. А вот мужчинам не нравится участие в бегах девушки.

Мои губы произносят: «Ох», но голос в этом не участвует.

— Я просто хочу сказать: будь поосторожнее. Никому не позволяй подтягивать за себя подпругу. И не давай кормить твою кобылку.

Я киваю, но думаю, что легко, конечно, представить кого-то, недовольного моим участием в бегах, но гораздо труднее вообразить, что кому-то хочется из-за этого совершить гнусную подлость.

Я спрашиваю:

— А что там с Шоном Кендриком?

Пег Грэттон улыбается мне осторожной, сдержанной улыбкой, она так же скрыта от меня, как под птичьим головным убором.

— Тебе явно не хочется идти самой легкой дорогой?

Я отвечаю честно:

— Я просто не знала, что это такой трудный путь, когда вступала на него.

Пег вынимает из гривы Дав соломинку.

— Убедить мужчин любить тебя совсем нетрудно, Пак. Все, что тебе нужно, так это выглядеть горой, на которую они должны взобраться, или стихами, которые им предстоит осмыслить. Главное — заставить их чувствовать себя сильными или умными. Именно поэтому они любят океан.

Я совсем не уверена, что Шон Кендрик именно поэтому любит океан.

Пег продолжает:

— А когда ты уж слишком похожа на них, тайна исчезает. Нет смысла искать Грааль, если он смахивает на твою чайную чашку.

— Я и не добиваюсь, чтобы меня искали.

Пег поджимает губы.

— Я говорю только, что ты добиваешься, чтобы они обращались с тобой как с мужчиной. Но я вообще-то не уверена, что тебе самой этого так уж хочется.

Меня тревожат ее слова, хотя я и не знаю, отчего это: оттого ли, что я с ней не согласна, или оттого, что согласна. Я думаю об Айке Паллсоне, отводящем от меня свою лошадь, и о том, как именно Пег высказала свою мысль, и некое воспоминание потихоньку наплывает на меня.

— Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое, — сообщаю я.

— Ну что я и говорила, — бросает Пег. — Ты требуешь, чтобы с тобой обращались как с мужчиной.

Пег отступает назад. И похлопывает Дав, когда мы с моей лошадкой отправляемся следом за отъезжающим автомобилем Томми.

Я оглядываюсь. Пег стоит все на том же месте, провожая нас взглядом, но рукой не машет.

По мере того как увеличивается расстояние между нами и белым домом Грэттонов, мое настроение улучшается. После такого долгого пребывания в доме, битком набитом людьми, воздух кажется особенно чистым, отлично промытым. А остров похож на нашу кухню — слишком много всякого барахла и слишком мало порядка. Обломки деревянных заборов разлетелись далеко-далеко в разные стороны, дранка и черепица застряли в зеленых изгородях, по полям разбросаны ветки деревьев, прилетевшие невесть из какой дали. Овцы свободно бродят прямо по дороге, в чем, конечно, нет ничего необычного, но я замечаю и нескольких ухоженных кобыл, которые тоже щиплют травку вдали от своих загонов. Водянистый вечерний свет — как осторожная улыбка сквозь слезы…

Нигде не видно никаких признаков кабилл-ушти, выходивших на берег во время шторма, и я думаю, что они, наверное, снова вернулись в море. И на какое-то мгновение наш остров кажется бесконечно мирным, не знающим ни тревог, ни водяных лошадей, ни дурной погоды. Если бы Тисби действительно всегда был таким, думаю я, к нам приезжали бы совсем другие туристы.

Вот только я слишком хорошо знаю, что этот Тисби — не настоящий. А настоящий Тисби снова вернется завтра на рассвете. До бегов осталось чуть больше недели. Вряд ли я к ним готова. И очень трудно представить, что вся история закончится именно так, как я говорила Финну. Похоже, удача — это не то, что сопровождает семейство Конноли в последние дни.

Но когда я возвращаюсь домой, то вижу сияющее, радостное лицо Финна. А за его спиной в кухне — Паффин, амбарная кошка. У нее откушен хвост, и она полна негодования и жалости к самой себе, но жива-живехонька.

Этот остров — местечко коварное и полное тайн. И я не знаю, что он готовит для меня.

Шон

Этим вечером, когда постепенно угасает последний свет, я делаю то, что обычно делал мой отец, и отправляюсь через поля на тот пляж, который смотрит на запад. И пока солнце бросает последние низкие, красные лучи на волны, я вхожу в воду. Вода еще стоит высоко, она коричневая и темная после шторма, поэтому если в ней и есть что-то, мне этого не узнать. Но в том-то и суть, чтобы не знать. Отдаться на милость возможного. В конце концов, не океан ведь убил моего отца.

Вода настолько холодная, что ноги у меня немеют почти мгновенно. Я опускаю руки вдоль тела и закрываю глаза. Я прислушиваюсь к тому, как вода бьется о воду. К резким крикам крачек и кайр в скалах на берегу, к пронзительным, хриплым вопросам чаек над моей головой. Я ощущаю запах водорослей и рыбы и сумрачный запах птиц, гнездящихся на берегу. Соль покрывает мои губы, хрустит на ресницах. Я чувствую холодное давление на тело. Песок движется под ногами, засасывая их. Но сам я совершенно неподвижен. Сквозь веки краснеет солнце. Океану не сдвинуть меня с места, холоду не одолеть меня. Все вокруг точно такое же, каким было пятьсот лет назад, когда жрецы острова Тисби вот так же стояли в холодном темном море, полностью вручая себя острову.

Я добиваюсь того, чтобы внутри меня воцарилась такая же неподвижность, как снаружи. Мне больше не мешает чайка, кружащая прямо надо мной. Заботит меня лишь то, как бы пережить вот это самое мгновение, а потом следующее…

Я трижды шепотом обращаюсь к морю. В первый раз прошу, чтобы Корр стал смиренным и кротким, чтобы у них не было причин использовать колокольчики и магию, к которым он относится с таким презрением.

Но потом я дважды прошу о том, чтобы Корр вел себя похуже, — и тогда им придется умолять меня вернуться.

Пак

На острове творится сумасшествие.

Поскольку накануне вечером я скакала на Дав от самого Хастуэя, то утром даю ей отдохнуть и велю съесть побольше дорогого сена. И еще добавляю немножко зерна — совсем чуть-чуть, потому что от избытка она просто заболеет, — а сама отправляюсь наблюдать за тренировкой и делать свои заметки. У меня нет больше ноябрьских пирожных, а дома печь не из чего, так что мне придется удовольствоваться горстью залежалого печенья.

Мне не требуется много времени для того, чтобы понять: Тисби полностью изменился теперь, когда начало фестивалю уже положено, а шторм закончился. Если не обращать внимания на разбросанную кругом дранку и сломанные ветки, все выглядит так, будто ветром на остров нанесло множество людей и палаток. Вся та часть дороги от Скармаута, где не торчат камни, окружена навесами и лотками всех возможных видов. Там, где я недавно помогала Дори-Мод установить ее палатку, теперь этих палаток целый город, и он населен местными, которые пытаются соблазнить туристов своим товаром. Кое-где я замечаю торговцев, которых уже видела, когда мы с Брайаном Кэрролом пробирались сквозь праздничную толпу. Но много и незнакомых лиц; в палатках и на лотках продаются разные вещицы, раскрашенные в цвета наездников, кое-как намалеванные портреты фаворитов, подушки, чтобы наблюдать за бегами, сидя на утесах, и не подмочить при этом задницу.