— Шон…

Подойдя ближе, я отшатываюсь, напуганная внезапным движением. Это Шон — он вытягивает руку, что-то нащупывая. Найдя стремя, он пытается подняться, ухватившись за него. Но он слаб, как новорожденный жеребенок.

Я бросаюсь к нему и обнимаю. Не разобрать, кто из нас дрожит сильнее.

Хриплый голос Шона звучит чуть слышно:

— Ты это сделала?

Я не хочу ему отвечать, потому что это лишь половина того, что должно было случиться.

Шон чуть откидывается назад и всматривается в мое лицо. Я не уверена в том, что он там увидит, но он говорит:

— Да.

— Пенда пришла второй. А ты где был? Что случилось?

— Случился Мэтт, — отвечает Шон. Он оглядывается на океан, прищурив глаза. — Ты его видела? Нет, думаю, нет. Она его унесла. Пегая кобыла унесла его.

Мои раны начинают болеть, желудок превращается в тугой комок.

— Он и не собирался выигрывать, — говорю я. — Он просто хотел, чтобы ты…

— Корр ему помешал, — с изумлением говорит Шон. — Я должен был умереть. Корру незачем было…

И в это мгновение я понимаю: для Шона не имеет никакого значения то, что он не выиграл. Куда важнее тот факт, что Корр проявил свою преданность к нему, это даже важнее того, чтобы владеть красным конем.

А потом я вижу, как его глаза обегают Корра, отмечая опущенную голову, кровь на ноздре, изгиб задней ноги.

С близкого расстояния нога выглядит настолько плохо, что мне становится не по себе. Шон делает шаг вперед и осторожно касается пострадавшей ноги, легко пробегает по ней пальцами. Я точно знаю, когда именно эти пальцы останавливаются, потому что плечи Шона вдруг обвисают, и я понимаю, что нога действительно сломана.

Я помню, чего просил Шон у моря: получить то, что ему необходимо.

И я перестаю понимать, как вообще могла верить в каких-либо богов или богинь этого острова, а если и продолжаю верить, то знаю при этом: они чудовищно жестоки.

Шон отступает назад и дергает подпругу, перекосившееся седло падает на землю, обнажая темно-красную спину Корра, его взъерошенную влажную шкуру там, где лежало седло. Шон осторожно приглаживает ладонью красные шерстинки.

А потом берется за гриву Корра и прижимается лбом к плечу водяного коня. Шону незачем объяснять мне, что Корр никогда больше не будет скакать.

Пак

Остаток дня проходит в сплошной суматохе. Церемония вручения призов и денег, журналисты и туристы… Бесчисленные поздравления, и пожатия рук, и столько голосов, что я просто не могу уже их слышать. Кто-то занимается моей раной: «Ох, ну и ну, Пак Конноли, да как же лошадь могла такое проделать? Тебе повезло, что разрез неглубокий…» И все ласкают Дав. Это тянется час за часом, а я не могу сбежать, чтобы заняться делами поважнее.

Когда наконец заходит солнце, я узнаю, что для Корра пришлось устроить прибежище в одной из пещер на берегу, потому что он не в силах вернуться в конюшню Малверна. Я наконец умудряюсь удрать от толпы и пробираюсь вниз по тропе на склоне утеса. В сумерках я вижу Шона Кендрика, сидящего у камней, закрыв глаза, и мне хочется подбежать к нему, но меня опережает вездесущий Джордж Холли, который будит Шона и уговаривает его уйти. Даже издали я вижу, что лицо Шона искажено болью — он потерял все. Холли рассеянно кивает мне, желая, чтобы я ушла, — но только после того, как встречаюсь взглядом с Шоном, я наконец веду Дав домой.

По дороге меня догоняет Финн, он некоторое время подпрыгивает, как воробей, стараясь попасть со мной в ногу. Руки он засунул в карманы куртки. Некоторое время мы шагаем молча, и слышны только звуки наших шагов по дороге, да еще Дав время от времени поддает копытом камешек. В сумерках все вокруг нас становится как будто меньше.

— Ты хмуришься, — говорит наконец Финн.

Я знаю, что он прав; я и сама ощущаю морщинку между бровями.

— Я просто подсчитываю, вот и все.

Впрочем, особой радости в этом нет. Цифры получаются все время одни и те же: денег достаточно, чтобы сохранить наш дом, но не хватит на то, чтобы Шон выкупил Корра, даже если Малверн согласится его продать.

Финн говорит:

— Тебе положено сегодня праздновать! Гэйб говорил, что приготовит нам дома настоящий пир!

Даже после такого длинного дня Финн не в силах сдержать бьющую из него энергию. Он похож на жеребенка в ветреный день.

Я изо всех сил стараюсь, чтобы в моих словах не слышно было горечи и язвительности, потому что Финн тут вообще ни при чем, но все-таки мой голос звучит не слишком любезно:

— Я не могу праздновать, когда Шон Кендрик сидит там на берегу с погубленным конем, и все это из-за меня!

— Да с чего ты взяла, что он теперь нужен Шону Кендрику?

Но мне не нужно ничего объяснять. Я знаю, что Шон не мыслит себя без Корра. Дело не в бегах, они всегда были тут ни при чем.

Финн оглядывается на меня и видит ответ на моем лице.

— Ну ладно, хорошо, — говорит он. — А почему он не может себе позволить купить этого коня?

Оттого, что все это произносится вслух, становится еще хуже.

Я объясняю:

Шон должен был выиграть, чтобы у него хватило денег на выкуп. Сейчас у него нет такой суммы.

Долгое время опять слышится только шлепанье подошв, постукивание копыт Дав, шум ветра в ушах. Я гадаю, удалось ли Холли увести Шона с пляжа. И будет ли Шон ночевать рядом с Корром. Он ведь всегда такой практичный и рассудительный, но только не в том, что касается красного жеребца.

— А разве мы не можем дать ему денег? — спрашивает наконец Финн.

Я тяжело сглатываю.

— Я не так много выиграла, чтобы хватило и на дом, и на Корра.

Финн роется в кармане.

— Мы можем добавить вот это.

Когда я вижу толстую пачку банкнот в его руке, я останавливаюсь так резко, что Дав тычется носом в мое плечо. Я испуганно спрашиваю:

— Финн!.. Финн Конноли, где ты это взял?!

Я прекрасно вижу, как Финн старается удержать улыбку. От этого у него получается та самая лягушачья гримаса, хотя он и не думает о ней сейчас. Я не в силах оторвать взгляд от пачки денег в его руке, почти такой же толстой, как мой выигрыш.

Финн важно сообщает:

— Сорок пять к одному.

Я далеко не сразу соображаю, почему мне кажутся знакомыми эти числа… ну да, они были написаны мелом на доске в лавке Грэттонов. И тут вдруг я понимаю, куда пропали последние монетки, лежавшие в жестянке из-под печенья.

— Ты что, решил поставить…

Я не в силах договорить.

Финн снова трогается с места, и в его походке появляется некоторая важность. Он говорит:

— Дори-Мод сказала, на тебя стоит поставить.

Пак

Мама всегда говорила мне, что когда сильно разгневан — нужно надевать наилучшую свою одежду, потому что это больше напугает людей. Я не в гневе, но сама боюсь до ужаса, поэтому утром после бегов очень внимательно отношусь к своему наряду. Я провожу около часа перед овальным зеркалом мамы, в ее комнате, укладывая свои имбирные волосы так, чтобы они прикрывали синяк, и пальцами закручивая локоны. Я мысленно представляю себе прическу Пег Грэттон и пытаюсь соорудить нечто подобное. Приходится выпустить несколько прядей, а остальное заколоть на затылке; и когда заканчиваю, я вижу в зеркале лицо моей матери.

— Я открываю ее шкаф и рассматриваю ее платья, но ни одно из них не выглядит способным кого-то напугать. Поэтому вместо них я нахожу рубашку с воротником и надеваю бриджи и обычные свои ботинки, с которых предварительно отчищаю все то, что налипло на них на песчаном берегу. Еще беру мамин коралловый браслет и коралловое же ожерелье. А потом выхожу в коридор.

— Кэт! — изумленно восклицает Гэйб. Он сидит у кухонного стола и таращит на меня глаза. Я слышала, как он ночью укладывал вещи. — Куда это ты собралась?