— Тебе следует знать, что мужчины не все одинаковы. Когда имеешь дело с таким, как Гавриэл, нужно проявлять побольше гордости и ни в коем случае не бегать за ним. Кто-нибудь другой счел бы подобный избыток внимания очаровательным, он же скорее сочтет его удушливым.

Ее голос очень ласков, но слова попросту режут: это лезвие, смазанное медом. Если Дюваль когда и сочтет меня «удушливой», то разве только в момент, когда я прижму к его лицу подушку и предам его дух в справедливые руки Мортейна. Эта мысль несколько утешает меня.

Она чуть хмурится и продолжает свои наставления:

— Ну вот скажи, откуда забрела в твою глупенькую головку мысль последовать за ним сюда, причем именно сегодня? Неужели у вас, селянок, принято так себя вести?

— Мадам, но я за его милостью вовсе даже не бегала! Я хотела всего лишь записочку ему передать! Ее принесли, когда его милость уже уехали, вот я и решила.

Она в шутливом ужасе вскидывает ладони:

— Ты его любовница, но ни в коем случае не служанка! Не пытайся следовать за ним, как собачка за любимым хозяином!

Мои пальцы стискивают ножку бокала. Как хорошо, что он сделан из серебра! Стеклянный, пожалуй, я сейчас раздавила бы. С этой женщиной с ума сойти можно!

— Мадам, уверяю вас…

— Милочка, для тебя я просто Антуанетта, договорились? Уверена, скоро мы станем добрыми подругами!

— Вы думаете, это хорошая мысль? Учитывая охлаждение между вами и вашим сыном.

Тень ярости омрачает ее лицо, но лишь на миг.

— Быть может, — говорит она, — именно ты и поможешь нам заново навести мосты.

Я ставлю бокал на столик и смотрю на мадам Иверн самыми что ни на есть невинными глазками.

— Так вот, значит, почему вы его там искали! Хотели с ним помириться?

Она не может скрыть раздражения и принимается обшаривать глазами зал, словно желая отвлечься. Я вижу, как ее лицо внезапно смягчается, а глаза в самый первый раз загораются искренним чувством.

— Дорогой мой! — с явным удовольствием окликает она кого-то. — Подойди скорее сюда, я хочу кое с кем тебя познакомить!

К нам подходит высокий, стройный мужчина. У него точеное лицо и темные глаза. Он определенно слишком юн, чтобы быть ее любовником, и все же она называет его «дорогой мой». Он смотрит на меня — опасливо, изучающе — и наклоняется поцеловать мадам Иверн в щечку.

— Исмэй, — произносит она, — я рада представить тебе моего сына, Франсуа Авогура. Франсуа, это Исмэй, новая подруга Гавриэла.

Не знаю, слышал ли он о новой подруге старшего брата, — по его лицу ничего сказать невозможно. Он галантно целует мне руку:

— Очарован вами, госпожа. Все, с кем дружит мой брат, становятся и моими друзьями.

Я бормочу какую-то подобающую чепуху. Мадам Иверн похлопывает по сиденью подле себя:

— Присядь, побудь с нами, мой милый.

— С удовольствием. — Франсуа устраивается рядом с матерью, оказываясь таким образом напротив меня. — Могу ли я противиться двум прекраснейшим дамам этого двора?

Мне бы сейчас презрительно закатить глаза, но вместо этого я этак по-девичьи поглядываю на него из-под ресниц.

— Подруга Гавриэла еще не привыкла к таким изящным манерам, Франсуа. Она слишком долго прожила в глуши. Твой брат занят важными делами, так почему бы тебе не сопроводить Исмэй? Она первый раз оказалась одна во дворце.

Я встречаю взгляд его ясных карих глаз.

— Ничто не доставит мне большего удовольствия, юная госпожа.

— Вы слишком добры, — тихо и смущенно произношу я.

Кажется, меня уже приняли в семью! Полагаю, они спят и видят, как бы выведать секреты Дюваля. Ну что ж, я тоже не отказалась бы узнать их подноготную.

— Мой сын родился и вырос при дворе, — говорит мадам Иверн. — Он станет вам надежным и верным лоцманом в этих непредсказуемых водах.

— Но господин Дюваль, наверное, тоже сможет, — отнекиваюсь я.

— Дюваль сможет что? — интересуется знакомый низкий голос.

— Гавриэл! — Голос мадам Иверн полон радости, столь же фальшивой, как и все ее сердце. — Какой приятный сюрприз! А мы тут с твоей подругой понемногу знакомимся. Что за прелестное существо!

На мое плечо опускается тяжелая теплая ладонь. Дюваль наклоняется и целует меня в макушку. Я теряю дар речи.

— Милая Исмэй, — говорит он, — я, конечно, очень рад тебя видеть, но что ты тут делаешь?

Проклятье! Я так увлеклась состязанием в остроумии с мадам Иверн, что не удосужилась придумать никакого достойного объяснения своему появлению при дворе!

— Она любезно приняла мое приглашение, Гавриэл, — искоса глянув на меня, отвечает мадам Иверн. — Видишь ли, я решила, что нам пора познакомиться поближе!

На миг рука Дюваля болезненно сдавливает мое плечо, потом он отпускает меня. Не знаю уж, как ему удается подпустить иронии в формальный поклон, но — удается.

— Великодушие моей достопочтенной матушки поистине не знает границ. — Тут он обращает взгляд на меня. — Идем, радость моя, я как раз покончил с делами.

Он подхватывает меня под локоть и ставит на ноги, после чего, не удостоив свое семейство лишнего взгляда, ведет прочь.

Дюваль явно рассержен. Я вижу это по глазам, да и воздух вокруг него прямо-таки потрескивает грозовыми разрядами. Однако к раздражению примешивается что-то еще, и это что-то удивительным образом похоже на страх.

— Это что, одно из наставлений, которые тебе дали в монастыре? — произносит он сдавленным от ярости голосом. — Попасться на глаза моему брату и предложить ему себя?

— Нет, господин мой, — отвечаю с холодком.

А сама думаю: лишь потому, что аббатисе подобное в голову не пришло!

Дюваль самолично доставляет меня домой. Будто бы он просто не желает, чтобы я заблудилась дорогой, но меня-то не проведешь! Он просто хочет увериться, что я не развернусь и окольными путями не проберусь назад во дворец. Когда, проводив меня, он уходит обратно, я думаю, не последовать ли, но отметаю эту идею. Два раза — это уже перебор, причем бесполезный, ведь примерно этого он от меня и ждет. Кроме того, очень неохота снова повстречаться с мадам Иверн. Я ощущаю ее лицемерную заботу, точно яд, впрыснутый мне в кровь. Интересно, как воспринял бы Дюваль ее смерть от моей руки, ибо именно это мне сейчас больше всего хочется сделать? Может, он еще спасибо скажет?

Войдя к себе в комнату, я обнаруживаю там Луизу, занятую распаковкой моих наконец-то прибывших вещей. Пожилая женщина оглядывается на меня, и я вижу румянец у нее на щеках.

— О, моя юная госпожа! Сколько у тебя всяких очаровательных вещиц!

И в самом деле, комната буквально завалена нарядными платьями. Вот это да! Похоже, ради меня монастырь опустошил сокровищницу сестры Беатриз. Чего тут только нет: и бархат, и парча, и невесомые шелка. А какие цвета! Темно-синий, изумрудно-зеленый, пурпурно-красный.

Некий звук, раздавшийся от порога, заставляет меня обернуться. Входит Агнез. Она несет на вытянутой руке большую плетеную клетку. Внутри сидит крупная ворона самого злодейского вида.

— Прислали вместе с вашими чемоданами, госпожа, — объясняет Луиза. — Мы было отнесли ее на конюшню, но она сразу перепугала всех лошадей, и конюх велел ее убрать. Это… твоя домашняя любимица, госпожа?

— В некотором роде. Поставь клетку у окна, — велю я Агнез.

Она опускает клетку на пол. Ворона издает мерзкий вопль и пытается ухватить ее за палец. Пискнув, девушка поспешно отскакивает и едва не падает.

— Что за поведение, — выговаривает ей Луиза, хотя Агнез ничем не провинилась.

Агнез уходит, пугливо косясь на ворону. Луиза неодобрительно качает головой.

— Тебе помочь переодеться? — спрашивает она. Я недоуменно смотрю на нее, и она поясняет: — Ну, перед тем, как отправишься вечером ко двору?

— Быть может, через часок, — говорю я. — Спасибо.

У двери она медлит:

— Ах да, чуть не забыла. Еще с чемоданами прибыли два письма, они вон там, на столе. И самый маленький чемодан так и стоит запертый, к нему не передали ключа. Хочешь, я лакея пришлю, чтобы он крышку сломал?