Устроил общий смотр — что ж, неплохо. Вся армия единокупно, в пятидесяти с лишним тысячах — даже не сила, а силища! Было немного жаль, что придется ее опять разделить. На военном совете именно это вызвало наибольшие разногласия.
— Господа генералы, вам должно быть уже известно, что чаемое турками окончание персидской войны поныне ими не достигнуто. Мятеж в Грузии, затеянный ксанским эриставом Гиви Амилахвари, перешедшим из-под шахской власти на сторону турок, втянул османское войско в затяжные, хотя и мелкие, столкновения с многочисленными вассалами Надира. Две сильных армии персиян стоят в Дербенте и Мосуле, угрожая новым походом: одна под предводительством самого шаха, другая — его сына Насраллы.
— Вот уж имечко, — вздохнул кто-то из генералитета, — воистину Бог шельму метит…
— Какой ни есть, а союзник. Вместе с батюшкою, сей юноша не позволяет султану Махмуду употребить против нас превосходящие силы, как тот надеялся, когда объявлял Российской империи войну. По новейшим сведениям о неприятелях, войска в европейской части владений Порты примерно равночисленны нашим и заведены в крепости на молдавской границе. Дополнительные силы султан собирает под Адрианополем, но им до готовности далеко. Месяца три-четыре, самое меньшее. Может, и пять: все зависит от французских субсидий. До этого, насколько можно судить, османы предполагают обороняться, всячески укрепляют города на Днестре и ждут, что мы их будем атаковать. Лучше, если эти ожидания так и останутся напрасными. В меру возможного, конечно.
— Ваше Высокопревосходительство предлагает бездействие?
— Я же сказал: в меру возможного. Увлечься осадами означало бы растратить силы, и ко времени подхода новонабранной турецкой полевой армии, чего следует ожидать в конце лета, потерять имеющееся ныне преимущество. Из четырех главных днестровских крепостей вполне достаточно взять одну, причем расположенную на фланге.
— Ак-Кермен?
— Именно так. Миних прошлый раз начал с Хотина, однако сейчас путь к нему через польскую Украину недоступен. Король Август готов нас пропустить лишь под обещание защитить его от пруссаков. Ея Императорское Величество сей алианс за благо не почитает. При заключении подобного трактата, две отдельных войны слились бы в одну: вообразите коалицию Британии, Венского двора, Персии и России против Франции, Пруссии и Порты. Слишком громоздкая выйдет махина, подверженная великому множеству не зависящих от нас влияний. Война неизбежно получится затяжной, чего мы в силу денежных причин позволить себе не можем. Атаковать южный фланг побуждает еще и то обстоятельство, что из находящихся перед нами крепостей Ак-Кермен — слабейшая. Даже в Сороках вокруг допотопного замка возвели бастионную линию, хотя плохонькую. А здесь — ничего. Явно, что на поддержку с моря закладывались. Теперь положение перевернулось, и морем владеем мы: не знаю, надолго ли, но владеем. Нельзя упускать сей авантаж! Одновременно следует занять городки в устье Дуная…
Вот тут-то и начались споры. Румянцев возразил, что лучше в обоих местах действовать полною силой — и последовательно. Я настаивал на одновременном нападении:
— Обложение Ак-Кермена даст предупредительный сигнал гарнизонам дунайских городков. А это не столько крепости, понеже укрепления там никуда не годные, сколько провиантские и амуничные магазины. Если османы успеют вывезти в безопасное место содержимое амбаров, атака сия теряет смысл.
— Разделение армии грозит затяжкою осады. Турки могут снять гарнизоны других крепостей и угрожать осадному корпусу.
— Коли осмелятся, это будет праздник: выманить неприятелей в поле и там разбить — гораздо лучше, нежели выковыривать из-за тяжелых укреплений. Меньше людей потратим. Повторю, что численного перевеса враги не имеют, а в равных силах мы их всегда одолеем. Не скажу, что легко — но одолеем.
— В прошлую войну цесарцы тоже так думали. Да вышло иначе.
— Тогда бошняки сражались с цесарцами у себя дома и в полной мере использовали преимущества такого положения. Не думаю, чтобы татары буджацкие сумели повторить сей успех. Степь — не горы. Кстати, диспозиция османского войска раскрывает ход мысли его начальников: они тоже готовятся к прошлой войне. Ждут от нас примерно таких же действий, какие видели со стороны Миниха в кампании тридцать девятого года. Не дождутся. Впрочем, давайте выслушаем все мнения, начиная с младших по чину.
Конечно, можно было обойтись без совета — но сие генералитет воспринял бы как неуважение и мог затаить против меня обиду. Кроме того, непонимание и разномыслие между участниками любого предприятия лучше бывает обнаружить заранее, когда все еще поддается исправлению. В бою объясняться будет поздно. К тому же, не всех подчиненных генералов я знал достаточно хорошо. Половину из них составляли мои ровесники, с коими вместе начинал службу при Петре Великом; Леонтьев так и старше, хотя для своих лет все еще удивительно бодр и крепок. От старичков понятно, чего ждать. А вот которые выдвинулись при Минихе… Наблюдать за чьими-то действиями со стороны — одно, а иметь этого человека под своим руководством — совсем иное.
Вопреки ожиданию, меньше всего загадок относительно собственной сущности задавал самый титулованный из них. Петр Август Фридрих Гольштейн-Бекский, пятый сын мелкопоместного немецкого герцога (ежели считать сестер, так и вовсе десятый ребенок) являл собою живой пример нищеты, в какую ввергает знатные фамилии чрезмерная плодовитость. До престолонаследия сему отпрыску было, как до Луны, из семейных доходов доставались жалкие крохи, посему любящие родители постарались как можно раньше, с нежных лет, пристроить дитя офицером в гессенскую армию. Там он дослужился до полковника. Во время польской войны принят был у нас тем же чином. Воюя против турок и шведов, благополучно дорос до генерал-поручика; показал себя простым и честным служакой, звезд с неба не хватающим, но надежным. И то сказать: будучи сорока восьми лет, тридцать пять из них принц отдал Марсу, и не ради одной только славы, потому как жил жалованьем. Сейчас меня полностью поддержал: во-первых, убедившись в правильности расчета; во-вторых, в надежде отличиться под моим началом и получить заслуженную награду.
Другой иноземец, Джеймс Кейт, был более хитрозакрученной особой. Наши с ним жизненные пути и прежде несколько раз пересекались. Принадлежа к высшей шотландской знати, он совсем еще молодым человеком участвовал в якобитском бунте пятнадцатого года. После подавления оного, лишившись титулов и поместий, жил изгнанником в Париже и занимался науками. Там мы с ним и встретились первый раз: я состоял в свите Петра Великого, он же, в числе прочих шотландских рефюжье, получил предложение государя вступить в русскую службу. Но отказался — потому как был восторженным поклонником Карла Двенадцатого и не желал против него воевать. Вместо этого предложил свою шпагу испанскому королю. Оборонял Сеуту от марокканцев, безуспешно осаждал Гибралтар под командою графа де ла Торрес. Претерпев конфузию от бывших соотечественников, решился-таки отправиться в Россию и по протекции моего покойного друга, герцога Лирийского, получил генерал-майорский чин. Это было еще до Анны — поэтому нам с ним довелось познакомиться ближе. Но только во время мира: сражаться рука об руку случай не представился. В последующих войнах Кейт служил с отличием и вполне заслуженно сделался полным генералом. По замирении с турками некоторое время был наместником в Малороссии, успешно выполняя обязанности упраздненного гетмана. Однако полного доверия не внушал.
Почему, спросите вы? Виноват мой старый приятель Жан Теофил Дезагюлье: ведь это он создал «общество вольных каменщиков», как-то неожиданно быстро пронизавшее своими тентаклями всю Европу. Измена правящей династии не поставила Кейта во враждебные отношения с лондонской ложей: он принят был в полноправные члены оной, а в скором времени назначен «великим провинциальным мастером» в России. Будучи о том уведомлен от своих лондонских друзей, я занял нейтральную позицию: любить мне сих «каменщиков» не за что, но как-нибудь использовать в будущем — Бог знает. Может, и доведется. Сам «провинциальный мастер» надобен безусловно: людей, способных управить в бою хотя бы дивизией, у нас очень мало; а умеющих делать это хорошо — и вовсе наперечет. По пальцам пересчитать возможно. Упомянув в разговорах с шотландцем знакомых членов ложи и пару раз поименовав Всевышнего «Великим Архитектором Вселенной», намекнул о своей близости к пресловутому обществу. Но далее обозначил дистанцию: дескать, невместно в тайной иерархии подчиняться тому, кто по государственным установлениям ниже. Кейт, будучи со мною в равном чине, значительно уступал по сроку производства, а главное — по степени приближения к императрице.
