Абрахам питал надежды на выздоровление, но болезнь продолжалась, а врачи не могли обнаружить ее причину. Фрейд находил это сверхъестественным и все больше тревожился. В октябре Абрахам жаловался на боли в печени. Он приписывал это болезни желчного пузыря и настаивал на операции, дату которой следовало выбрать в соответствии с подсчетами Флисса. Операция была проведена, но принесла больше вреда, чем пользы. В письме Абрахам передал Фрейду выражение симпатии от Флисса. Фрейд ответил, что «такое выражение симпатии через двадцать лет оставляет меня довольно холодным». Такой ответ звучит так, как если бы Фрейд все еще обижался на то, что Флисс отошел от него.

Уже несколько недель спустя Фрейд почти потерял надежду на выздоровление Абрахама. Позже, учитывая новые медицинские исследования, мы все согласились, что заболевание Абрахама, которое не смогли диагностировать в то время, должно быть, являлось раком легких, который неминуемо привел к концу чуть больше чем через шесть месяцев. 18 декабря я был ошарашен телеграммой Захса: «Состояние Абрахама безнадежно». Неделю спустя, в рождественские праздники, наступил конец. Это известие достигло Фрейда в тот же день, и в этот же день он написал краткий биографический очерк об Абрахаме. Позднее более подробный биографический очерк был написан мной. Относительно процитированной им строки из Горация «Integer vitae, scelerisque purus»[176] Фрейд написал мне: «Я всегда находил преувеличения по поводу смерти особенно бестактными. Я их тщательно избегал, но мне кажется, что эта цитата абсолютно справедлива в данном случае». За много лет до этого, присутствуя на открытии мемориальной доски Фляйшлю-Марксоу в 1898 году, Фрейд слышал, как профессор Экснер, последователь Брюкке, сказал эти же слова о своем покойном друге. Фрейд не знал других мужчин, которые более чем эти двое заслуживали бы такие слова памяти.

Он продолжил в этом же письме: «Кто бы мог подумать, когда все мы вместе находились на Гарце, что Абрахам будет первым, кто покинет эту бессмысленную жизнь! Мы должны продолжать работать и держаться вместе. Никто не может заменить эту личную потерю, но для работы никто не должен быть незаменимым. Вскоре я выпаду из нашей цепи — остается надеяться, что другие сделают это лишь много времени спустя, — но работа должна продолжаться, в сравнении с ее величием, все мы в равной степени малы».

Самым заметным произведением 1925 года была «Автобиография» Фрейда, самая полная из всех, которые ему приходилось писать в различных случаях. Она является одним из самых важных книжных источников для студентов, изучающих Фрейда. Написанная для серий медицинских автобиографий, она свидетельствует о научной карьере Фрейда, о развитии его идей больше, нежели о его личной жизни.

В этом же году было написано еще одно эссе. Фрейд согласился выступить в качестве члена редколлегии журнала «Revue Juive» который издавался в Женеве. Его редактор, Альберт Коэн, попросил у Фрейда материал для журнала, используя в качестве лестной приманки утверждение, что Эйнштейн и Фрейд являются двумя самыми великими живущими ныне евреями. Статья «Сопротивление психоанализу» появилась в данном журнале в марте 1925 года. После интересного исследования амбивалентного отношения к чему-либо новому, боязни этого нового и желания его исследования Фрейд привел соображения, по которым он приписывал сопротивление психоанализу аффективным мотивам, базирующимся в основном на вытеснении сексуальности. Так как цивилизация зависела от контроля над нашими примитивными инстинктами, открытия психоанализа казались той угрозой, которая может подорвать данный контроль. Под конец Фрейд предположил, что антисемитские предрассудки относительно его персоны могли оказаться содействующей причиной тому, почему оппозиция психоанализу была столь обширной и почему она столь часто принимала такую неприятную форму.

Небольшая статья с любопытным заголовком «Заметка о чудо-блокноте» появилась в январском номере «Zeitschrift» 1925 года. Двумя другими клиническими работами, опубликованными в 1925 году, были «Отрицание» к «Некоторые психические последствия анатомического различия полов».

Смерть Абрахама была невосполнимой утратой, кроме того, она повлекла за собой много серьезных проблем. Прежде всего встал вопрос о его замене в Комитете. Я предложил кандидатуры Джеймса Гловера, ван Офюйсена, Радо и Джоан Ривьер, но было принято решение оставить Комитет в прежнем составе. Затем было два претендента на место президента. Ференци претендовал на то, чтобы его избрали следующим президентом Международного объединения, но Фрейд, когда мы сообщили ему об этом, посчитал, что это явилось бы серьезным неуважением к Эйтингону, который, находясь в должности секретаря, намеревался в свое время стать преемником Абрахама на этом посту. Мы не были уверены в том, согласится ли Эйтингон на этот обременительный пост, который, среди прочих вещей, помешает его привычке совершать длительные зарубежные поездки в разное время года. Однако он не только выразил свою готовность занять данный пост, но также с этого времени проявлял высокое чувство ответственности, которое для многих стало до некоторой степени неожиданностью. С другой стороны, он твердо отказался занять место Абрахама как президента Немецкого общества, и после длительного обсуждения наш выбор пал на Зиммеля, который также полностью оправдал наши ожидания. Анна Фрейд сменила Эйтингона на посту секретаря Международного объединения.

Со времени своей большой операции Фрейд перестал посещать собрания Венского общества, но счел для себя обязательным присутствовать на собрании, посвященном памяти Абрахама, которое проводилось 6 января. Следующий номер «Zeitschrift» собирались ранее посвятить празднованию семидесятилетия Фрейда, но Фрейд порекомендовал Радо, издателю этого журнала, посвятить следующий номер воспоминаниям об Абрахаме, которые тот намеревался опубликовать в конце года. «Нельзя справлять празднество, пока не исполнен долг траура».

17 и 19 февраля с Фрейдом случались легкие приступы стенокардии на улице; боль не сопровождалась какой-либо одышкой или страхом. Во время второго приступа Фрейд оказался всего в нескольких шагах от дома своего друга доктора Людвига Брауна, хорошо известного врача, поэтому ему удалось до него добраться. Браун поставил диагноз — миокардит и посоветовал двухнедельное лечение в санатории. Фрейд противился этому и с самого начала оптимистически относился к своему состоянию, которое, абсолютно справедливо, приписывал непереносимости организмом табака. К этому времени он уже курил несколько лишенных никотина сигар в день, но даже такое курение вызывало некоторое расстройство; Фрейд считал это зловещим знаком того, что вскоре его ожидает полное воздержание от курения. Ференци был убежден, что такое состояние Фрейда является психологическим, и предложил приехать в Вену на несколько месяцев для анализа Фрейда. Фрейд был тронут данным предложением и, благодаря за него, добавил: «Здесь очень даже может быть психологический корень, и крайне сомнительно, можно ли держать его под контролем посредством анализа; но когда человеку 70 лет, неужели он не имеет права на любой вид отдыха?»

Некоторое время Фрейд ограничивался ведением спокойного образа жизни, принимая лишь трех пациентов в день. Но настойчивость Брауна, подкрепленная консультацией с доктором Лайошем Леви из Будапешта, завершилась тем, что 5 марта Фрейд переехал в санаторий, состоящий из нескольких разбросанных коттеджей, где продолжал лечить трех своих пациентов. Его дочь Анна жила в соседней комнате и выполняла обязанности медсестры в течение первой половины дня, во второй половине дня ее сменяли жена и свояченица Фрейда. Фрейд вернулся домой 2 апреля.

К этому времени Фрейд относился к своему состоянию более серьезно и написал Эйтингону следующее письмо: