Фрейд был недоволен именно исторической частью работы. «Она не выдерживает моей собственной критики. Мне нужно больше определенности, и я не хочу подвергать опасности конечную формулу всей этой книги, которую считаю ценной, если окажется, что мое изложение мотивов покоится на шатком основании. Поэтому отложим данную работу в сторону». В то же время он сказал Эйтингону: «Я не гожусь для исторических романов. Лучше оставим их Томасу Манну». Но этими словами он, без сомнения, сообщил об окончании истории Моисея.
В январе 1935 года он послал Лу Саломе полное описание, длиной в несколько страниц, своих идей насчет Моисея и религии. Они были сосредоточены на том, что религия обязана своей силе не какой-либо реальной правде, а той исторической правде, которую она в себе содержит. Он заключил: «А теперь, Лу, Вы видите, что в настоящее время в Австрии нельзя опубликовать эту формулу, которая полностью меня очаровала, не рискуя тем, что католические власти официально запретят практику анализа. А ведь только католицизм защищает нас от нацизма. Кроме того, исторический базис истории о Моисее недостаточно солиден, чтобы служить основанием моей бесценной проницательности. Поэтому я остаюсь молчаливым. Достаточно того, что я сам могу верить в решение данной проблемы. Она преследовала меня на протяжении всей моей жизни». 6 февраля знаменитый французский этнограф и археолог Леви-Брюль нанес Фрейду визит, во время которого они обменялись книгами. Фрейд заметил: «Он настоящий savant[181], особенно в сравнении со мной». В тот же самый месяц он написал Арнольду Цвейгу в Палестину: «Ваше описание весны делает меня печальным и завистливым. Я все еще обладаю столь большой способностью к наслаждению, что недоволен теми ограничениями, которые обусловлены моим состоянием. Единственным светлым пятном в моей жизни является успех в работе Анны».
В апреле одна отчаявшаяся мать написала Фрейду письмо, прося у него совета. Я приведу здесь целиком его ответ как пример его доброты и стремления сделать все, что было в его силах, чтобы помочь незнакомому человеку, даже тогда, когда он сам очень сильно страдал.
9 апреля 1935. Дорогая госпожа… Из Вашего письма я заключаю, что Ваш сын— гомосексуалист. Я весьма поражен тем фактом, что сами Вы, сообщая о сыне, не упоминаете этого обозначения. Можно мне Вам задать вопрос, почему Вы его избегаете? Гомосексуализм, несомненно, не преимущество, но в нем нет и ничего постыдного, он не порок и не унижение; невозможно его рассматривать и как болезнь; мы его считаем разновидностью сексуальной функции, вызванной известной приостановкой сексуального развития. Многие лица древних и новых времен, достойные высокого уважения, были гомосексуалистами, среди них — ряд величайших людей (Платон, Микеланджело, Леонардо да Винчи и т. д.). Преследование гомосексуализма как преступления — большая несправедливость и к тому же жестокость. Если Вы мне не верите, прочтите книги Хэвлока Эллиса.
Спрашивая меня, могу ли я помочь, думаю, что Вы имеете в виду, в состоянии ли я устранить гомосексуализм и заменить его нормальной гетеросексуальностью. В ряде случаев нам удается развить захиревшие было зародыши гетеросексуальных устремлений, имеющиеся у каждого гомосексуалиста. В большинстве же случаев это уже невозможно. Это— вопрос свойств и возраста пациента. Результат лечения предсказать нельзя.
Что же касается пользы, которую психоанализ может принести Вашему сыну, то это другое дело. Если он несчастен, невротичен, раздираем конфликтами, затруднен в отношениях с другими людьми, психоанализ может дать ему гармонию, душевное спокойствие, полную эффективность, независимо от того, останется ли он гомосексуалистом или изменится.
Если Вы решите, чтобы он у меня подвергся психоанализу, — я не думаю, что это будет так, — он должен будет приехать сюда в Вену. Я не намерен отсюда уезжать. Во всяком случае, не откажите мне ответить.
Искренне Ваш, с сердечными пожеланиями,
Фрейд.
P.S. Мне не было трудно читать Ваш почерк. Надеюсь, что мое письмо и мой английский язык не будут для Вас более трудной задачей.
В этом году день его рождения прошел очень спокойно, посетителей было немного, но пришло очень много поздравительных писем, на которые следовало ответить. Фрейд заметил, что 79 является «абсолютно иррациональным числом». Но в личном плане этот день оказался очень трудным. В марте и апреле Фрейд перенес операции, а в день своего рождения он пытался до тех пор, пока не исчерпал все свои силы, вставить ужасный «монстр» себе в рот. Усилия Анны и Шура также закончились безрезультатно, так что пришлось позвать на помощь Пихлера.
В переписке этого года Фрейд делает много намеков на свою книгу о Моисее, мысль о которой не оставляла его. Он продолжал читать все книги, какие только мог найти, по еврейской истории. В мае он был взволнован, прочитав о раскопках в Тель-Эль-Амарне, так как при их описании упоминалось имя некоего принца Тотмеса. Фрейд очень желал узнать, не является ли этот принц «его Моисеем», и сожалел, что у него нет достаточного количества денег для продолжения исследований в данном месте.
В мае Фрейда избрали почетным членом Королевского общества медиков и сообщили о том, что эта резолюция была принята единогласно. Фрейд по-мальчишески спросил меня, значит ли это, что теперь он может писать ряд букв после своего имени, таких, как H.F.R.S.M.[182]
1 августа Анна Фрейд встретилась со мной и Эйтингоном в Париже, чтобы обсудить вопросы обучения, ибо в это время Фрейд явно находился в достаточно хорошем состоянии, чтобы обходиться без ее забот в течение пары дней, — редкая возможность.
Арнольд Цвейг только что закончил книгу «Воспитание под Верденом» в которой описывались его переживания по поводу немецкой жестокости во время первой мировой войны. В то время Фрейд был крайне возмущен поведением немцев в отношении евреев, и вот что он написал после внимательного прочтения этой книги. «Она похожа на долгожданное освобождение. Наконец сказана правда, тяжелая, окончательная правда, которую должен знать каждый. Нельзя понять сегодняшнюю Германию, если ничего не знать о „Вердене“ (и что из этого следует). Пелена иллюзий спадает слишком поздно, это так, как и у Вас… Сегодня можно сказать: „Если бы я вывел правильные заключения из своего опыта под Верденом, я давно бы уже знал, что с такими людьми нельзя жить“. Мы все полагали, что причиной такой жестокости была война, а не люди, но другие страны также воевали, однако вели себя абсолютно иначе. В то время мы этому не верили, но, оказывается, все то, что говорилось тогда о бошах, было справедливым».
В июне этого года издательство «Фишер» попросило Фрейда написать письмо в связи с празднованием 60-летия Томаса Манна. С высот своего восьмидесятого года Фрейд, должно быть, улыбался при мысли об этом юношеском праздновании.
Один из американских издателей его «Автобиографии» Брентано, попросил Фрейда этим летом написать к ним дополнение, что Фрейд тотчас же сделал. В нем он выразил свое сожаление по поводу того, что ранее опубликовал подробности своей личной жизни, и советовал своим друзьям никогда не делать того же.
В 1936 году Фрейд отмечал свое 80-летие. То, что данное событие повлечет за собой большое напряжение от празднований, за много месяцев до его наступления вызывало у Фрейда многочисленные тревожные мысли, и он делал все, что мог, чтобы сократить эти празднования до минимума. За год до этого события я планировал издать праздничный том эссе как подходящий подарок от его приверженцев. Каким-то образом он прослышал об этом и написал мне: «А теперь позвольте сказать Вам кое-что по секрету. До меня дошли слухи, что Вы подготавливаете особое празднование моего 80-летия. Кроме того что я могу до него и не дожить и моего убеждения в том, что единственным подходящим откликом на это событие была бы телеграмма соболезнования, я придерживаюсь мнения, что ни ситуация внутри наших аналитических кругов, ни положение в мире не оправдывают какое-либо празднество. Если нельзя целиком воздержаться от потребности некоего выражения своих чувств по этому поводу, следует направить их в такое русло, которое потребует минимум беспокойства, волнения и работы, например альбом с фотографиями членов объединения». Я содрогнулся от такого приводящего в изумление предложения, которое поразило меня как абсолютно непрактичное. Но, чтобы доставить Фрейду удовольствие, я был готов это сделать.
