Возможно, идет один треск — кто знает, Джон мог разбить и динамики, с него станется. Я не в силах проверить. Но, поверьте, я стараюсь — каждое слово произношу про себя медленно и четко. Чтобы и гусеница поняла, ха-ха-ха!

Я очень рада вашему приходу, честное слово. Одиночество мое длится так долго — поневоле возблагодаришь судьбу даже за иллюзорное общество. Только не обижайтесь. Раз я не могу убедиться в вашем присутствии, то должна воспринимать вас как иллюзию. Независимо от того, реальны вы или нет. Парадокс. Как бы то ни было, я приветствую вас — широко распахнутыми дверями.

Пятнадцать лет прошло. Пятнадцать лет четыре месяца двенадцать дней… и три часа. В чем, в чем, а уж во времени я никогда не сомневаюсь. В меня встроены часы. Порой дни напролет я только и слушаю собственное тиканье.

А ведь когда-то я была человеком. Представьте: замужняя женщина с двумя детьми, магистр английской литературы. Много мне от этого пользы… Моя диссертация была посвящена Мильтону, точнее, некоторым его письмам, которые он написал в бытность секретарем Кромвеля. Скучно? О, еще как!

И все же… Я бы всю эту проклятую планету отдала, чтобы вернуться в академическую беличью клетку, крутить скучное, прекрасное колесо.

Вы любите Мильтона? У меня есть полное собрание сочинений, там все, кроме написанного им на латыни. Могу вам почитать, если хотите.

Я иногда читала Джону, но он этого не любил. Увлекался только детективами. Или в крайнем случае полистает какую-нибудь брошюру по электронике. Поэзия нагоняла на него тоску. Даже хуже: он ее просто терпеть не мог.

Но, возможно, у вас другие вкусы. Откуда мне знать? Вы не возражаете, если я почитаю вслух — так, для себя? Стихи нужно читать именно вслух.

«Il Penseroso». Знаете? У меня каждый раз мурашки по коже… Образно выражаясь.

Вы слушаете, гусеницы? «Коль ждет меня судьба такая, / Твой, Меланхолия, слуга я».[13]

…Все это чушь собачья. Так говорил мой дорогой Джон. Он много всякого говорил, и каждый раз я в конце концов с ним соглашалась. Но какая очаровательная чушь! Джону этого было не понять. Он вообще был слеп к красоте мира — разве что поспать любил. И обнаженную женскую натуру. Простой такой парень. Без затей. Скорее всего он не понимал и половины из того, что я ему говорила. Более неподходящую пару трудно вообразить.

Считается, что первооткрыватели и космонавты превосходят по интеллектуальному развитию среднего человека. Но к Джону это явно не относилось. Да и зачем ему интеллект? Всего и дел-то: забираешься в трясину и ищешь личинок гусениц. Каждые три недели за ними прилетал корабль и оставлял провизию.

Не знаю, что они там с ними делали. Личинки выделяли какое-то наркотическое вещество, но как оно использовалось, понятия не имею. Шла война, и, по моей теории, все это было как-то связано с бактериологическим оружием.

Возможно, война продолжается до сих пор. Но почему бы не поведать вам мою историю? Такой же способ коротать время, как и любой другой.

Собственно, рассказывать о том периоде моей жизни, когда я была человеком, практически нечего. Не скажу, что я самая обыкновенная — кто ж о себе такого мнения? — но в толпе не выделялась. По крайней мере я прилагала к этому все усилия.

В тридцать два года у меня обнаружили лейкемию. Мне прочили максимум шесть месяцев. Единственный выход — это.

Естественно, я не отказалась. И еще была счастлива, что подошла; у большинства вовсе нет выхода. По сути, чем не загробная жизнь? Во всяком случае, вся эта процедура чертовски напоминала смерть.

После операции мое тело обработали какими-то хитрыми, избирательно действующими кислотами. Анестезирующие средства… да разве от такой боли спасешься? Меня обглодали до нервов, бросили в бак и запечатали.

Вуаля, получился киборг! А потом долгие месяцы монтировали вспомогательную память и учили вновь пользоваться «двигательной системой». Весьма травмирующий опыт, надо сказать, — потерять тело, и реальная опасность — кататония. Естественно, я мало что помню из того периода.

Меня вывели из ступора шокотерапией, и я очнулась вот в этой комнате. Тогда она была холодной и бездушной. Полагаю, она и сейчас холодная и бездушная, но тогда была еще холоднее и бездушнее. Я ненавидела ее всей душой. Стены пресно-салатовые — якобы для глаз полезно. А мебель — мечта пожарника, сплошной алюминий. И надо было еще ухитриться так эту комнату обставить, что она казалась набитой битком. Теснота, как в гробу. Я сразу захотела оттуда убежать — и поняла: не могу. Я и есть эта комната, эта комната — я.

Говорить я научилась очень быстро — хотелось высказать им свое мнение. Сперва они спорили. «Миссис Хоффер, — причитали они, — мы не можем взять ни одной лишней унции груза. И кроме того, обстановка помещения строго отвечает инструкции». Это имя их бога — Инструкция. Я заявила, чтобы они все меняли, даже если потребуется особое решение Конгресса. И в конце концов своего добилась. Сейчас, оглядываясь назад, я подозреваю, что все это было устроено нарочно, чтобы меня отвлечь. Знаете, первые месяцы, когда осознаешь себя машиной… страшно вспоминать. Многие киборги сходят с ума: без конца поют гимн или читают молитву… Ну, как машины.

Говорят, что это разные вещи — кибернетический организм и машина, но откуда им знать? Они же не киборги.

Даже когда я была человеком, в технике я не разбиралась ни капельки. Не могла, представьте, запомнить, в какую сторону надо закручивать винт. А тут мне предстояло управлять чертовой уймой каких-то механизмов. Мой указательный палец контролирует настройку радиосвязи. Мой средний палец на правой ноге включает замки дверей. Мой…

Кстати. Я, кажется, вас заперла? Прошу прощения, совершенно машинально. Да и зачем вам выходить? По моим часам сейчас полночь. Что делать ночью среди венерианских болот?

Ну вот и вся история моей жизни. Когда своими рефлексами я смогла соперничать с вымуштрованной крысой, они вложили еще несколько миллионов долларов и отправили меня на Венеру. А пользоваться библиотекой микрофильмов научили в самый последний момент. Я читаю прямо с катушек. Когда я поняла, какая бедная у меня библиотека, жаловаться было поздно. К кому взывать в венерианских топях? Кроме того, у меня появился жилец — Джон Джордж Клей. Что мне библиотека? Я была влюблена.

А кстати, что вам-то до всего этого? Впрочем, если вы кибернетик, прилетевший меня ремонтировать… Может, статейка выйдет.

Простите. Я, наверное, не даю вам спать. Все-все, умолкаю. Мне и самой нужен сон. То есть в общем-то не нужен, но подсознательно я мечтаю улететь

Никак не заснуть? Мне тоже не спалось; я читала. Может, хотите послушать? Я прочитаю вам «Il Penseroso», прекраснейшие стихи. Автор — Джон Мильтон.

О боже, я вас всю ночь промучала этой поэмой? Или мне это только снилось? Так или иначе, извините меня, хорошо? Вот если бы на вашем месте был Джон, он бы уже взбесился от ярости. Он не любил, когда я будила его строками:

О-о, как не любил! Просто терпеть не мог! У него вообще была странная, ничем не объяснимая неприязнь к этой чудесной поэме. По-моему, он просто ревновал. Не чувствовал себя хозяином. Хотя во многих других отношениях я была его рабом. Или вежливее сказать — домоправительницей?