Так. Значит, они говорят то, что он хочет услышать.

Он взял кубик сына.

— Ты мертв. Марка больше нет. Это я — думающий его умом, говорящий его голосом…

Войтленд открыл люк конвертера и швырнул туда кубик Марка. Затем кубик Лидии, Линкс. Отца. Александра. Аттилы. Шекспира. Платона. Овидия. Гете.

Он взял кубик Хуана и вложил его в паз.

— Скажи мне правду. Что случится, если я вернусь к Миру Бредли?

— Ты благополучно доберешься до подполья и возглавишь борьбу. Ты поможешь нам скинуть Макаллистера. С тобой мы победим.

— Ерунда! — отрезал Войтленд. — Я скажу тебе, что будет на самом деле. Меня перехватят еще на орбите и отдадут под трибунал. А потом расстреляют. Верно? Верно? Ну скажи мне правду, хоть один раз! Скажи, что меня расстреляют!

— Ты ошибочно представляешь себе динамику ситуации, Том. Твое возвращение возымеет такое действие…

Он вынул кубик Хуана и бросил его в конвертер.

— Ау! — позвал Войтленд. — Есть тут кто-нибудь?

Корабль молчал.

— Как хорошо в вашем обществе… Мне его будет недоставать. Но я рад, что вас нет.

В рубке он ввел программу «Возвращение к пункту отправления». Его руки дрожали, но программа пошла. Приборы показали изменение курса. Корабль поворачивался. Корабль нес его домой.

В одиночестве.

Альфред Бестер

ВЫБОР

Рассказ прекрасно исцеляет душу. Зря мы думаем, что живем в эпоху подлых политиков и повсеместной продажности. В другие-то времена было — и будет — только хуже.

* * *

Эта история — предупреждение пустым фантазерам, подобным вам, мне или Адьеру.

Не можно ли вы потратить на одна чашка кофе, достопочтенный сэр? Я есть несчастный голодающий организм.

Днем Адьер был статистиком. Он занимался средними величинами и распределениями, гомогенными группами и случайными отборами. Ночью же Адьер погружался в сложные и тщательно продуманные фантазии. Либо он переносился на сотню лет назад, не забыв, разумеется, прихватить энциклопедии, бестселлеры и таблицы с результатами скачек; либо воображал себя в Золотом Веке совершенства далекого будущего. Пока вы, и я, и Адьер очень похожи.

Не можно ли пожертвовать одна чашка кофе, дрожайшая мадам? Для благословенная щедрость. Я признателен.

В понедельник Адьер ворвался в кабинет своего шефа, размахивая кипой бумаг.

— Глядите, мистер Гранд! Я открыл нечто!..

— О черт, — отозвался Гранд. — Какие могут быть открытия во время войны?

— Я поднимал материалы Внутреннего департамента… Вам известно, что численность нашего населения увеличилась? На 3,0915 процента.

— Это невозможно. Мы потеряли столько, что… Должно быть, где-то вкралась ошибка, — пробормотал Гранд, пролистав бумаги. — Проверьте.

— Есть, сэр, — затараторил Адьер, покидая кабинет. — Я знал, что вы заинтересуетесь, сэр. Вы образцовый статистик, сэр.

Во вторник Адьер обнаружил отсутствие связи между отношением «рождаемость-смертность» и ростом населения. Адьер представил данные шефу, заработал похлопывание по спине и отправился домой к новым фантазиям: проснуться через миллион лет, узнать разгадку тайны и остаться там, в будущем, припав к лону земли и всяким другим, не менее прекрасным лонам.

В среду Адьер выяснил, что в окрестностях Вашингтона численность населения упала на 0,0029 процента. Это было неприятно, и ему пришлось искать прибежища в мечтах о Золотом веке королевы Виктории, в котором он изумил и покорил мир потоком романов, пьес и стихов, позаимствованных у Шоу, Голсуорси и Уайльда.

Одна чашка кофе, благородный сэр?! Я есть бедная личность, нуждающаяся в жалость.

В четверг Адьер проверил Филадельфию. Прирост на 0,0959 процента! Так!.. Литл-Рок — 1,1329. Сент-Луис — 2,092. И это несмотря на полное уничтожение района Джефферсона, происшедшее из-за досадной ошибки военного компьютера.

— Боже мой! — воскликнул Адьер, дрожа от возбуждения. Чем ближе к центру страны, тем больше прирост численности. Но ведь именно центр пострадал сильнее всего! В чем же дело?

Этой ночью он лихорадочно метался между прошлым и будущим, а следующим днем по имеющимся данным начертил на карте останков США концентрические окружности, цветами обозначая плотность населения. Красный, оранжевый, желтый, зеленый и синий круги образовали идеальную мишень, в центре которой оказался Канзас.

— Мистер Гранд! — вскричал Адьер в высокой статистической страсти. — Ответ таится в Канзасе!

— Поезжайте туда и добудьте этот ответ, — велел Гранд, и Адьер удалился.

Можно ли уделить цена один кофе, почтенная мисс? Я есть изголодный организм, требующий к себе питания.

Поездки в те дни, надо вам сказать, были связаны с немалыми трудностями. Корабль, шедший в Чарлстон (в северных штатах железных дорог не осталось), налетел на мину. Семнадцать часов Адьер держался в ледяной воде, бормоча сквозь зубы:

— Если бы я только родился на сто лет раньше!

Очевидно, эта форма молитвы оказалась действенной.

Его подобрал тральщик и доставил в Чарлстон. Там Адьер получил почти смертельную дозу радиоактивного облучения в результате рейда, не повредившего, по счастью, железнодорожного полотно. Он лечился весь путь: Бирмингем (бубонная чума), Мэмфис (отравленная вода), Литл-Рок (карантин) и, наконец, Лайонесс, штат Канзас.

Выплески лавы из шрамов на земле; выжженные дороги; тучи сажи и нейтрализующих веществ; радиоактивное свечение в темноте.

После беспокойной ночи в гостинице Адьер направился в местный Статистический центр, вооруженный до зубов всякого рода документами. Увы, центр не был вооружен данными. Снова досадная ошибка военных. Центра просто не существовало.

Весьма раздраженный Адьер направил стопы в Медицинское бюро, предполагая получить сведения о рождаемости у практикующих врачей. Бюро было на месте, и был даже акушер, который и сообщил Адьеру, что последнего врача забрали в армию восемь месяцев назад. Возможно, в тайну посвящены повивальные бабки, но их списков не имеется. Придется ходить от двери к двери, интересуясь у каждой дамы, не практикует ли она это древнее занятие.

Адьер вернулся в гостиницу и на клочке оберточной бумаги написал: «Столкнулся с дефицитом информации. Ждите дальнейших сообщений». Он засунул послание в алюминиевую капсулу, прикрепил ее к единственному выжившему почтовому голубю и с молитвой выпустил его. Потом сел у окна и загрустил.

Его внимание привлекло странное зрелище. На площадь внизу только что прибыл автобус из Канзаса. Эта старая колымага со скрежетом затормозила, с большим трудом открылись двери, и вышел одноногий мужчина с забинтованным обожженным лицом — очевидно, состоятельный фермер, который мог позволить себе приехать в поисках медицинского обслуживания. Автобус развернулся для обратного пути в Канзас и дал гудок. Тут-то, собственно, и началось странное.

Из ниоткуда… абсолютно ниоткуда… появилась толпа людей. Они выходили из переулков, из-за развалин… они заполнили всю площадь. Здоровые, веселые, счастливые, они болтали и смеялись, забираясь в автобус. Они походили на туристов — с сумками и рюкзаками, ящиками, картонками и даже с детьми. Через две минуты автобус был полон. Когда он тронулся, из салона грянула песня, и эхо ее еще долго блуждало среди разрушенных зданий и груд камней.

— Будь я проклят, — пробормотал Адьер.

Он не видел беззаботной улыбки больше двух лет. Он не слышал веселого пения больше трех лет. Это было жутко. Это было невообразимо.

— Эти люди не знают, что идет война? — спросил он себя.

И чуть погодя:

— Они выглядят здоровыми. Почему они не на службе?