Она вдруг впала в такую апатию, что я запаниковала. В эти ранние утренние часы Жозефина привыкла спать. Она была типичной «совой». Чтобы немного расшевелить ее, я опустила Жози на пол. Вместо того чтобы немного подвигаться, она свернулась клубочком и моментально уснула. Я была на грани нервного срыва.

Режиссер изумленно воззрился на Жозефину.

– Она хоть очухается, когда начнется передача?

Я кивнула, изображая уверенность, которой вовсе не чувствовала.

Стрелка часов остановилась на девяти. Все напряглись. Передача вышла в эфир. Через каких-нибудь пять минут наш с Жозефиной выход!

Бывают артисты, которые потрясают на генеральной репетиции, но почему-то скованно держатся перед объективом телекамеры или большой аудиторией. Другие, наоборот, без аудитории выглядят вялыми и безжизненными. И только очутившись лицом к лицу со зрителями или, на худой конец, операторами в студии, как по волшебству, обретают вдохновение, становятся другими людьми – нет, богами!

Жозефина принадлежала к их числу!

Как только ее представили и камера поехала на нее, она пришла в чувство, открыла свои прекрасные глаза и вся засветилась, излучая необыкновенное обаяние. Она вздернула головку как раз под нужным углом. Когда камера приблизилась, чтобы дать крупный план, во мне тоже проснулась актриса. До сих пор это был ее бенефис. Но если я немного подыграю, это не повредит. Я прижала ее мордочку к своему лицу. Так мы обе окажемся в кадре!

Могла ли я думать, что Жозефина в мгновение ока обернется настоящей Этель Берримор, не желающей ни с кем делить свою славу? Едва «мама с дочкой» очутились в кадре, «дочь» встрепенулась и начала покрывать лицо «мамочки» нежными поцелуями. Это была чрезвычайно трогательная сценка – если не считать того, что лицо «матери» на глазах начало терять краски, превращаясь в размытое пятно. Заметив это, режиссер сделал знак второй камере, чтобы снимали сзади. В кадре оказались сияющая мордашка Жози во всей красе и мой затылок.

После того как загорелось табло, нас сразу же обступили и забросали вопросами. Как ее правильно зовут: Жозефина или Жози? Что является сценическим псевдонимом, а что – ее настоящим именем? Сколько ей лет? Сколько у нее детей? Ну, в общем, все, что люди обычно хотят знать о звездах. И никому не было дела до моей скромной особы.

Когда мы приехали домой, телефон звонил не переставая. Джойс сказала, что Лэсси ей и в подметки не годится. Миссис Эйхенбаум заверила меня, что животика почти не было видно. Ирвинг же заявил, что Жозефина убедительно доказала: жгучим брюнеткам тоже есть место на телевидении! Жаль только, что в том единственном кадре, когда меня показали, я выглядела очень плохо.

Остаток дня я провела, принимая поздравления для Жози.

– Как именно? – поинтересовалась я.

– Да ничего особенного. Как будто тебя умыли.

Поздно ночью, когда Ирвинг уже почти заснул, я не выдержала:

– Ирвинг, объясни, пожалуйста, что означают слова «как будто меня умыли»? Умыли – в каком смысле?

Он широко зевнул.

– В буквальном. Спокойной ночи. Я люблю тебя.

Мое сердце пронзила тревога.

– Ирвинг! А вдруг это отразится на моей карьере?

– Ну что ты говоришь, это просто смешно.

– Почему смешно? Он еще раз зевнул.

– Ты выглядела таким страшилищем, что тебя никто не узнал. Так что кончай болтать и давай спи.

Глава 17. НОВОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

На следующий день позвонили со студии и предложили, чтобы Жозефина приняла участие еще в одной передаче. Как правило, они не приглашают дважды одного и того же гостя, но она имела такой успех, что они решили сделать для нее исключение.

Я не возражала. В конечном счете материнская гордость одержала верх над личным тщеславием. Ирвинг проявил озабоченность:

– Что ты собираешься предпринять, чтобы не потеряться на ее фоне?

– Попрошу их распределить тональность таким образом, чтобы Жозефина смотрелась чуточку бледнее, а я – чуточку ярче.

Ирвинг предложил другой выход:

– Купи рефлектор и каждый день по часу высиживай в парке. За неделю ты с ней сравняешься.

И я стала «высиживать», подставив лицо солнечным лучам и обдумывая предстоящую передачу. Как-то Жози справится? Нельзя же, как в прошлый раз, просто прийти в студию, сесть перед камерой и ослепительно улыбнуться. Для настоящей звезды каждое появление перед публикой – сражение со стереотипом. Эд Салливан, к примеру, еженедельно меняет имидж, а Джек Паар – объект критики, будь то новая страна или новая газетная статья.

Жози обязана продемонстрировать что-нибудь новенькое! К несчастью, на прошлой неделе она выложилась и показала все, на что была способна.

Значит, я сама должна что-нибудь придумать. Нужна какая-то броская деталь. Новый забавный трюк. Или новый партнер…

Новый партнер! Бобо Эйхенбаум!

Я спросила миссис Эйхенбаум, не хочет ли она, чтобы Бобо принял участие в телешоу. Она чуть с ума не сошла от радости. Да он будет просто счастлив выступить по телевидению – пусть даже в малюсенькой роли! Никто из Эйхенбаумов еще ни разу в жизни не выходил на сцену, и вдруг такая честь!

Я уточнила, что вообще-то гвоздем номера будет Жози. Бобо придется лишь оттенять ее. По-прежнему захлебываясь от счастья, миссис Эйхенбаум заявила, что это не имеет значения. Пусть только ей объяснят, что нужно делать.

Я попросила ее перед самой передачей совершить с ним продолжительную прогулку в парке. И все. Еще неизвестно, сколько времени нам отведут. В прошлый раз нас попросили уложиться в две минуты. Но если только у меня будет возможность, я обязательно упомяну его имя.

Миссис Эйхенбаум закатила глаза. Все услышат, как я произнесу с экрана имя ее любимца!

Этот разговор состоялся в среду. В четверг миссис Эйхенбаум уже нормально дышала и вообще проявила практичный подход к делу. Что Бобо надеть? Черный ошейник с блестками или из красной лайки, с его инициалами, выполненными из поддельных бриллиантов?

Я попросила надеть на него самый обыкновенный ошейник – и ничего блестящего, иначе появятся блики. Потом мне пришлось добрых десять минут объяснять, что такое блики. Она до конца отказывалась верить, что Перри Комо и Гарри Мур на самом деле появляются на экранах в голубых рубашках: ведь по телевизору они кажутся белыми.

В пятницу у миссис Эйхенбаум возникли дополнительные вопросы. Будет ли шоу транслироваться в Майами? У нее там родственники. Следует ли перед выступлением повести Бобо в салон красоты или в студии есть специальный парикмахер? Я не могла ручаться за трансляцию: все, что мне было известно, это что передача пойдет в эфир из маленькой студии на Шестьдесят седьмой улице. А что касается прически, то пусть будет его обычная.

Миссис Эйхенбаум не отставала. Как насчет Чикаго? У мистера Эйхенбаума много знакомых в этом городе. Нет, я не могла гарантировать Чикаго: похоже, это вообще местная программа. Так что можете вообразить мое облегчение, когда речь зашла о соседнем городке Патерсоне. Уж это-то я могла обещать!

Суббота и воскресенье не принесли новых осложнений (я уезжала к матери в Филадельфию). Зато в понедельник жизнь била ключом! До выхода в эфир оставались сутки.

Миссис Эйхенбаум подала первые признаки жизни в полдень. Это было как гром среди ясного неба.

Что ей надеть? Я изо всех сил старалась сдерживаться, хотя ощущение надвигающейся катастрофы с каждым часом становилось все сильнее.

– Что вы имеете в виду?

– Я не хочу, чтобы были блики. Как насчет хлопка?

– Хетти, – ласково произнесла я (близкие друзья звали ее Хетти), – можете надеть все, что душе угодно. В кадр попадет только Бобо, а не вы.

Последовала убийственная пауза. Затем:

– Как это он, интересно, попадет в кадр?

– Вы опустите его на пол и слегка подтолкнете по направлению к Жози.

Новая продолжительная пауза. После чего:

– С какой стати я буду толкать, если можно с достоинством доставить его туда, куда нужно?