Автобус увез Горьку, а Журка подумал, что Горькина мать сегодня не на работе. Суббота. И уехал Горька потому, что с ним что-то не так. А может быть, просто не захотел больше обижать Валерика? Или подумал, что Журку с Валериком надо оставить одних? Зачем? Чтобы он, Журка, мог принять какое-то решение?

Троллейбусная остановка была рядом с автобусной. Журка спросил у Валерика:

– Деньги у тебя есть?

– Зачем?

– На дорогу.

– У меня талоны есть… – Валерик потянулся к синему кармашку с колечками.

– Ну и хорошо. Садись на "шестерку" и кати домой.

Валерик широко открыл глаза – не черные, а темно-темно-коричневые. Шепотом спросил:

– А как… твой папа?

– Ну зачем ты моему папе? – со вздохом сказал Журка. – Ты что, всерьез думаешь, что он будет на тебя в суд подавать?

Валерик низко опустил голову и проговорил:

– Правда не будет?.. Мама за стекло уже деньги заплатила… И за лечение может, если надо…

– Вон идет "шестерка", садись, – сказал Журка. Троллейбус распахнул двери, но оттуда сердито донеслось:

– Дрынка!

Валерик будто обрадовался:

– Мне на этом нельзя.

– Подождем.

Валерик переступил тонкими ногами и опять спросил нерешительно:

– А он правда… он мне… ничего?

Журка подумал.

– Ты где живешь?

– Я? На "Сельмаше".

– Адрес какой?

– Я… Механизаторов, четыре. Квартира два.

– Ну и ладно. Если чего, я тебя найду… Да не бойся… Только не вздумай связываться опять с этим Репой и с другими дураками. А то снова вляпаешься.

– Не… я не буду, – сказал Валерик.

Потом он уехал в тяжелом пузатом троллейбусе, а Журка пошел домой. С облегчением, но в то же время с досадливым чувством, будто недоделал что-то важное. А что – не знал.

– Это ты, Журавель? – спросил отец из кухни, когда Журка вернулся. Журка заулыбался: чуть ли не впервые в жизни он услыхал от папы свое журавлиное прозвище. Не слишком точное, правда, но разве в этом дело?

– Угу, – откликнулся он и остановился в дверях кухни. Отец, нагнувшись над раковиной, мыл тарелки: видимо, он только что пообедал.

Журка несколько секунд смотрел на отцовскую спину. Потом весело сказал:

– Ты удобно стоишь…

– Чего?

– Ничего-ничего. Так и стой, – засмеялся Журка. И с разбега прыгнул отцу на спину. Тот крякнул, тряхнул плечами, но Журка вцепился прочно.

– Ты что, обалдуй! Чуть тарелку не грохнул. – запоздало закричал отец. – Вот мама бы дала нам… Ну-ка слазь!

– Не-а… – отозвался Журка. – Ты меня лучше прокати.

– Ю-рий…

– Ну что "Юрий"? Почти двенадцать лет Юрий. А ты прокати, ты меня давно не катал. Все равно не слезу.

– Орясина, – проворчал отец, и Журка понял, что он старается не улыбаться. – Тебя уже на прицепе возить надо…

Потом отец покорно вздохнул, подкинул Журку на спине и ухватил под коленки. Журка взвизгнул – пальцы были мокрые и холодные. Отец тяжелыми шагами грузчика понес его через квартиру. Посреди большой комнаты Журка вдруг сказал:

– Постой, папа… – И прямо в ухо отцу прошептал: – Помнишь мальчика, который сегодня с нами был?.. Папа, это он бросил камень в машину.

Широкая спина затвердела. Журка медленно съехал с нее, встал перед отцом и, глядя ему в грудь, перебирая пуговки на его рубашке, рассказал все, что было. Потом поднял глаза.

– Я, папа, сказал ему, чтобы ехал домой, не дрожал больше. Он и так намучился.

Отец хмыкнул, потирая украшенный заплаткой подбородок. Сказал растерянно:

– Вот ведь, надо же… А с виду такой цыпленок.

– А он такой и есть, – отозвался Журка. – Просто все у него получилось как-то… будто все против него.

– Ну и ладно, что уехал, – задумчиво сказал отец. – Я с ним как бы стал говорить? Это дело тонкое… педагогическое. Только у меня вот какая мысль…

– Какая? – встревожился Журка.

– Может, ему лучше было бы, если бы его от матери забрали? Если она с ним… так вот обращается.

– Не знаю, папа… – нерешительно проговорил Журка. В самом деле, откуда он мог знать? – Папа, он же ее любит. Если его заберут, она совсем… А он будет думать: как она там без него? Что у него будет за жизнь – каждый день в тоске…

– А сейчас у него хорошая жизнь?

– Ну, нет, конечно… Но все-таки не один. – Журка опустил глаза и, подавив смущение, признался:

– Я бы без мамы не смог…

Отец моргнул, неловко улыбнулся, шевельнул губами, словно хотел спросить: "А без меня?"

Журка молча ткнулся лбом ему в грудь.

Маленький Максимка боком сидел на трехколесном велосипеде и насупленно поглядывал на подходившего Журку.

– Почему Федота не пхинес?

– В дхугой хаз…

– А ты не дхазнись…

– Не буду, – согласился Журка. – А ты чего сердитый?

– Жизнь такая, – меланхолично откликнулся Максим. – Одни непхиятности… В велосипеде тохмозов нет. На дом наехал, колготину похвал. Видишь, дыхка… – Он дернул коленкой.

– Чепуха, – утешил Журка.

– Тебе чепуха, а мне от мамы влетит.

– Не влетит, пойдем.

Лидия Сергеевна обрадовалась Журке и Максима ругать за "дыхку" не стала.

– А Валерий как раз фотокарточки глянцует, которые на вашем спектакле снимал, – сообщила она. – Иди посмотри. По-моему, неплохо получилось.

Но Валерий Михайлович сидел, запершись, в ванной и попросил Журку подождать. А то следом за ним проникнет в ванную некая личность, а здесь провод у глянцевателя не заизолирован…

– "Некую личность" я пойду поить молоком, – сказала Лидия Сергеевна. – Журка, а может быть, и ты хочешь?

– Ой, правда хочу! – сознался Журка. – Я сегодня пообедать позабыл. Столько было дел.

Лидия Сергеевна дала ему, кроме молока, макароны с сыром и поинтересовалась:

– Что за дела?

– Всякие разные, – вздохнул Журка. Подналег на макароны и стал рассказывать по порядку: про утреннюю репетицию и Эмму Львовну с телевидения; про Валерика и его мать; про то, как ходил в поликлинику. Только про смутный разговор с Горькой и про неясное беспокойство, которое осталось после Валерика, рассказывать не стал. Он вовсе не хотел что-то скрывать от Лидии Сергеевны, но не знал, как объяснить ей свою тревогу… Зато он охотно и весело рассказал про последний разговор с отцом.

– Ну вот… Значит, совсем помирились с папой? – тихонько спросила Лидия Сергеевна.

– Угу… – смущенно сказал Журка. И вдруг пришло к нему громадное облегчение. Только сейчас. Словно именно в эту минуту растаяла, испарилась тяжелая ледяная корка, которая привычной холодной тяжестью давила на него столько месяцев подряд. Он сам поразился этой неожиданной и небывалой легкости. Удивленно и обрадованно глянул на Лидию Сергеевну.

Она поняла его радость, улыбнулась навстречу, ласково сказала:

– Ну и славно… Все теперь будет хорошо.

Но в ее голосе Журка уловил усталость. Лидия Сергеевна, видимо, догадалась об этом. Качнула головой, провела по лицу ладонями, виновато призналась:

– Ох, и устала я, Журка…

– А почему? Что случилось? – Он быстро повернулся к ней вместе с табуреткой.

– Да ничего особенного. Просто сессия на носу, зачеты пошли, а я в этом семестре закрутилась с хозяйством, лекций напропускала. Теперь столько учить приходится, просвета не видно… Ох, уйду я, Журка, на заочное.

– Куда? – испугался он.

– На заочное отделение. Чтобы работать в школе, а в институте только экзамены сдавать и контрольные работы.

– Но тогда еще труднее будет, – рассудительно заметил Журка.

– Труднее… и легче. Я, Журка, по школе скучаю. Ты рассказываешь про все ваши дела в классе, а я так бы и побежала туда. Понимаешь, я как будто в чем-то виновата…

– В чем? – удивился Журка.

– Трудно объяснить… Наверно, у меня такой нелепый характер. Все кажется, будто я ребят бросила.

– Кого? Нас? Но ведь все равно же…

– Да нет, вообще ребят… Ну, вот будто война идет, а я в тылу сижу. Вроде бы делом занята, да не самым главным… Хотя это, конечно, очень громкое сравнение…