Одежда женщин отличалась эксцентричностью. Иные кутались в пышные шелка, иные носили коротенькие юбочки с соблазнительными разрезами или не носили почти ничего, но все без исключения украшали иссиня-черные волосы цветами. Несмотря на все свое врожденное отвращение к мутантам, Хешке не мог отвести восторженных глаз от этой чуждой красоты. Подкупали и грациозные, полные достоинства движения, в равной мере свойственные как женщинам, так и мужчинам.

С каждой секундой его «просвещенное» отношение к низшим подвидам терпело все более ощутимые удары. Утверждать, как лейтенант Ганн, что все это создано инопланетянами, было бы нелепостью. С неохотой он признал, что чинки не чужды пониманию законов красоты — а ведь, согласно учению титанистое, эстетические чувства присущи только Человеку Истинному.

Аскар сидел, не поднимая взгляда и не расставаясь с обычной мрачной ухмылкой.

«Да он же не замечает ничего вокруг, — сообразил Хешке с изрядной долей изумления. — Интеллект в чистом виде, слепой и глухой ко всему, кроме абстракций…»

Экипаж подъехал к вертикальным направляющим и, пронзая благоухающую листву, взвился на другой уровень. Здесь не было садов, и тем не менее перспектива напоминала нескончаемый летний домик, отдельные помещения которого разделены легкими, богато украшенными раздвижными ширмами. Хешке обратил внимание на скудную меблировку и осознал, что излишек мебели сразу испортил бы эффект легкости, воздушности обстановки. А в этом городе все было устроено так, чтобы создавать ощущение безупречной гармонии.

Покинув экипаж, они очутились в небольшой комнате, где их поджидал высокий бородатый старик, осмотревший гостей внимательно, но с холодной отчужденностью. Рядом с ним на столе стоял набор сосудов и лежали тонкие иглы, золотые и серебряные. В дальнем конце стола расположился аппарат непонятного назначения, а на стене висел вполне нормальный телевизионный экран.

Старик произнес вполголоса несколько слов и жестом, исполненным достоинства, предложил Хешке откинуться на ближайшем кресле-кушетке. Археолог послушался, хоть и без большйй охоты, но вскочил в ужасе, когда чинк взял со стола одну из длинных тонких игл. Прежняя антипатия к мутантам вспыхнула с новой силой, из недр памяти поднялись легенды о практикуемых ими отвратительных, беспредельно изощренных пытках. Увидев, что Хешке испугался, старый чинк замер, чуть склонив голову.

И тут заговорил Аскар, мучительно борясь с непривычной артикуляцией. К безграничному восхищению Хешке, физик ухитрился изучить этот невероятно трудный язык. Он вслушался в ответ чинка и, кивнув, обратился к Хешке:

— Не волнуйтесь, он не собирается вас истязать. Это просто урок. Они намерены научить нас своему языку…

Ничуть не успокоившись, Хешке тем не менее откинулся на спинку кресла. Старик приблизился, пробормотал что-то неразборчивое и дотронулся до головы пациента за ухом. Место, которого коснулись пальцы, мгновенно онемело. Туда и вонзилась приготовленная игла, и по движениям чинка Хешке мог судить, что она уходит под кожу все глубже и глубже.

Со сноровкой и бережностью искусного врача чинк разместил еще дюжину игл — главным образом на голове, шее, на тыльных сторонах ладоней и предплечьях. И по мере того как шла процедура, Хешке охватывало странное чувство успокоения, страхи угасали. В конце концов старик отступил от пациента, но вскоре вернулся, надел на него что-то наподобие наушников, а затем и темные очки, погрузившие Хешке во тьму. До археолога донесся щелчок переключателя.

И он мгновенно уснул.

Когда он очнулся, проспав неведомо сколько, старик ловко вынимал иглы из-под кожи. Физик, поднявшись с соседней кушетки, послал Хешке ехидную улыбку.

— Приветствую вас, — сказал старик. — Да пребудете вы оба почетными гостями нашего города…

Старик говорил на певучем чинкском языке — и тем не менее Хешке понимал абсолютно все.

Ввиду серьезности преступления премьер- министр Вэн By председательствовал в судебном заседании лично. С ним были еще два министра, а за боковым столом расположились судебные советники, эксперты в области логики и права.

Ху Шао ввели первым и предложили ему зеленого чая, от которого подсудимый отказался. Он признал себя виновным в попытке прервать одиночное заключение и добавил, что намеревался укрыться в Зоне Труда, где рассчитывал на помощь своего сына. Голос его выдавал напряжение и усталость, но выступал он спокойно и хладнокровно.

Вэн By пришел к тревожному выводу, что судебное слушание нарушит его внутренний покой. По такому делу можно вынести единственный приговор — а ведь этот человек был некогда его другом.

— Считаю необходимым сделать перед судом еще одно заявление, — продолжал Ху Шао, — а именно: моего сына Сюменя следует освободить от ответственности. Он согласился отвести меня в Зону Труда при моем прямом подстрекательстве и был движим при этом чувством сыновнего долга. Более того, если он отклонился от правильного пути, то вследствие моих поступков. Не соверши я предыдущего преступления, он вел бы счастливую жизнь производственного работника. Подвергать его наказанию несправедливо.

Эксперт в области логики поднял руку, получил слово и возразил:

— Утверждение обвиняемого, что это он побудил своего сына отвести себя в Зону Труда, — заявил эксперт тихо и мелодично, — противоречит фактам. Вину за помраченное состояние Ху Сюменя действительно следует возложить на его отца. Но можно ли отсюда сделать вывод, что младший не заслуживает наказания? Нельзя столь легко отказываться от принципа персональной ответственности…

Премьер-министр выслушал доводы логика с большим вниманием и наконец обратился к обвиняемому:

— Я нахожу тебя виновным в том, что ты не остановил попытку побега, хотя план разработал не ты. Однако суть вопроса в другом. Суть в том, что проявились новые последствия твоего первоначального и действительно серьезного преступления. Ты создал личность с неисправимыми криминальными наклонностями — в своем предварительном заявлении твой сын уже признал, что является решительным противником нашего общественного устройства.

Он потрогал себя за кончик бороды, размышляя.

— Твое преступление непростительно, ибо подрывает самые устои общества, — провозгласил он. — В свое время вынесенный тебе приговор был относительно мягким, поскольку мы столкнулись с первым делом такого рода за много столетий. Ныне же, зная последствия, о снисхождении не может быть и речи. С прискорбием извещаю, что вынужден приговорить тебя к потере жизни. — Он хладнокровно глянул Ху Шао в глаза. — Согласен

литые

И Ху Шао кивнул. Он мог почти зримо распознать ход мыслей премьер-министра. Приговор был нацелен не только на него одного — такой приговор давал Вэн By возможность покарать Сюменя, не прибегая к прямому наказанию. Принципы совести и права были соблюдены в равной мере, хотя казалось, что в данном случае они находятся в неразрешимом противоречии.

— Да будет приговор приведен в исполнение незамедлительно.

Ху Шао резко повернулся и вышел в неприметную дверь справа.

Спустя минуту-другую перед судом предстал Сюмень. Выслушав формальное обвинение, он признал себя виновным, а в последующем заявлении добавил в категорических выражениях, что его отец решительно ни в чем не виноват.

Тем временем в одной из соседних комнат Ху Шао расслабленно возлег на кресло-кушетку, и ему подали чашку освежающего зеленого чая.

Чашка была из лучшего фарфора, с выпуклым рисунком того стиля, каким Ху Шао особенно восхищался, — пальцы художника оставили на фарфоре едва заметный след. Приговоренный отхлебнул чаю, оценив его тонкий аромат. И почти сразу по конечностям потекла немота: в чай был подмешан яд. Ху Шао поставил чашку, не допив, на ближайший низкий столик и тихо скончался.

Выслушав Сюменя, Вэн By бесстрастно повторил и объяснил приговор, вынесенный отцу обвиняемого.

Реакция Сюменя заставила всех испытать что-то похожее на брезгливость. Оказывается, между двумя подсудимыми, которым вообще не следовало бы знать друг друга, действительно существовали тесные эмоциональные узы. Сюмень смертельно побледнел и скрючился, будто его ударили в живот. С трудом придя в себя, но все еще бледный, он выпрямился и бесстрашно посмотрел премьеру прямо в глаза.