Тонкие пальцы Джулио медленно поворачивали и поворачивали фишку. Красное, синее; красное, синее; красное, синее; наконец, протянув руку, он спокойно опустил ее на доску. Кончик указательного пальца задержался в задумчивости на фишке и оставил ее.

На экране вспыхнул синий огонек; и по залу пробежал звук — шепот ли, вздох, — зрители, затаившие дыхание, выпускали воздух из легких. А потом откуда-то снизу, из невидимого Роджеру сектора, где располагались игроки премьерского класса, донеслись одинокие рукоплескания. Через мгновение рукоплескания распространились по залу, словно лесной пожар, и прошло не менее минуты, прежде чем страстные призывы распорядителя утихомирили зрителей.

— Что случилось? — Роджер обратился к соседу. — Что он сделал?

— Не знаю, сынок. С моей точки зрения — сущее безумие. Однако, коли премьеры так восхитились, значит, в этом ходе есть нечто особое.

Обернувшись к экрану, Роджер увидел крупным планом лицо Мастера. Он улыбался… как мог бы улыбаться конкистадор, который, спустившись с гор, обнаружил прямо перед собой Эльдорадо. Склонившись над доской, он что-то шепнул бесстрастному Амато. Скрытые микрофоны немедленно уловили голос, и весь мир услышал единственное слово:

— Великолепно!

В полном соответствии с правилами Мастер потребовал тридцатиминутную паузу, которая немедленно была ему предоставлена. Часы остановили, соперники обменялись рукопожатием, Мастер поднялся со своей подушки и, жестом пригласив Анну, исчез вместе с нею за занавесом по другую сторону помоста.

Микрофоны уловили шепот: Амато переговаривался со своими секундантами. Камера показала сразу обоих, и Роджер заметил, что оба мужчины взирают на Джулио с выражением, которое можно было назвать трепетом. Молодой человек пожал плечами, как бы показывая, что все это к нему не относится.

Этот ход Амато вполне справедливо заслужил название «бессмертного», хотя по нынешним стандартам его следует признать достаточно легкомысленным. Дело в том, что даже по прошествии тридцати лет просто невозможно передать, насколько исключительным был этот ход в момент своего совершения. Чтобы оценить его в полной мере, нужно воссоздать заново наэлектризованную атмосферу турнира и как будто бы неприступную позицию, которую Мастер, казалось, обеспечил себе в том матче. Девяносто второй ход Амато в третьей игре тридцать третьего турнира на первенство мира дал известное основание утверждать, что человечество наконец созрело. Однако, наверное, ближе всех к истине был сам Амато, сказавший по завершении матча одному из репортеров:

— Видите ли, я просто понял, что через дверь, на которой написано ВХОД, можно и выйти.

Через двенадцать лет в предисловии к своему монументальному труду «Тысяча игр» Джулио так развил эту тему: «В тот момент я понял, почему Мастер выбрал в качестве эпиграфа к своей «Игре Игр» именно эти слова Св. Иоанна от Креста. Вплоть до того самого мгновения мое отношение к калире основывалось на всепоглощающем желании победить. Чтобы стать тем, кем я не являлся (в данном случае победителем жизненно важной третьей партии), мне нужно было пройти путем, которого я не знал. И мне был доступен лишь один подобный путь. Мне нужно было желать не победы, но достижения такого состояния ума, когда победа или поражение перестают иметь какой-либо смысл. Иными словами, я должен был занять такое положение, откуда Калиринос и Ариманос кажутся одним существом. В то бесконечное мгновение, когда я вертел фишку в пальцах, я успел понять смысл утверждения, брошенного Мастером мимоходом и услышанного мною тем утром: «Нет ни красного, ни синего, есть только сама вещь». И сама эта вещь оказалась не чем иным, как чистой квинтэссенцией Игры — вечной гармонической красотой, повинующейся кодексу собственных законов, чью возвышенную и бесконечную утонченность мы, быть может, замечаем всего лишь раз или два за всю жизнь. Назовем эту истину просто «правдой Игры». И в тот миг я заметил ее и опустил фишку на место, повинуясь лишь одному желанию — навсегда сохранить этот рисунок для своего умственного взора».

Так вихрь времени рассеивает и заново соединяет формы. Все меняется — и остается неизменным. Теперь мы знаем, кем являемся, и кое-кто предполагает, что имеет представление о том, какими будем.

Прошло тридцать четыре года с тех пор, как Джулио Романо Амато победил Мастера и сам стал Мастером. Он удерживал свой титул семь лет, а потом уступил его Ли Чену, но через два года вернул в эпической битве 57-го года. В 62-м году учредили звание Универсального гроссмейстера, и Игра приняла свой нынешний облик.

Теперь остается лишь коротко рассказать о последующей истории лиц, упомянутых в этом коротком мемуаре.

Сперва о самом Мастере. Он мирно скончался в своем собственном доме в Пасадене через три года после расставания с титулом. Мастер умер в возрасте 273 лет, если считать по календарю, или в 91 год, если говорить о его физическом возрасте. Невзирая на завещание, в котором он просил избавить его тело от погребальных церемоний, похороны ознаменовались недельным трауром вс всех мировых столицах, а заупокойную службу, состоявшуюся в Академии, посетили лидеры и послы двухсот стран.

Джулио Амато оставил активное участие в соревнованиях в 61-м году и после этого посвятил всю свою энергию надзору за работой Академии, которую возглавил после смерти Мастера. Лучшей среди известных его работ — если не считать уже упомянутую «Тысячу игр», — вне сомнения, являются комментарии к «Чемпионским играм» самого Мастера, представляющим, наверное, самое глубокое исследование игры в калире на Земле.

После смерти Мастера Анна Гендерсон вернулась в театр, где пользовалась успехом вплоть до второго брака, состоявшегося в 59-м году. Теперь она живет в Италии со своей семьей. Ее восхитительные «Мемуары о Мастере» были опубликованы в 64-м году.

Роджер Герцгейм так и не стал капитаном клиппера. В пятнадцать лет он поступил в Академию, где обнаружил выдающиеся способности к Игре. Свой первый крупный турнир он выиграл в 21 год, на целых четыре окна опередив всех соперников. В 25 он уже был признанным Мастером и стал секундантом Джулио Амато в его последнем чемпионском матче. Мантию гроссмейстера он заслужил в 67-м году и неудачно претендовал на мировой титул два года спустя. Добился его в 71-м году и с тех пор был бессменным чемпионом мира. Но его дни тоже, конечно, сочтены. Sic itur ad astra[5].

(Этот фрагмент автобиографии был обнаружен среди бумаг экс-чем-пиона мира Роджера Герцгейма. Он умер 23 марта 2182 года в возрасте 68 лет.)

Грегори Бенфорд

ТАЙНОЕ ЗНАНИЕ

Я в это не верю, — жестко сказал Кент.

Клер взяла его за руку и потянула за собой по дремучему, пропахшему плесенью коридору.

— Ну, давай же, выключи Голос. Я свой уже выключила… Я ведь показывала, помнишь?

— Какая-то мазня на стенах! Как она может что-то?..

— Здесь нужно свернуть.

Узкий и темный коридор привел их к углублению в глухой стене.

— Видишь: еще один знак.

— Вот это? Какие-то царапины… А что такое «знак»?

— Тут сказано… — она пристально вгляделась в буквы, шевеля губами, — ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН.

Кент нетерпеливо ткнул пальцем в сенсор Голоса. И моргнул.

— Но… Голос именно это и сказал.

— Вот видишь!

— Понятно: ты уже была здесь раньше и спросила у Голоса.

— Но ведь ты сам выбрал этот коридор! Все по-честному.

— Ты сжульничала.

— Нет! Я это прочитала!.

Прочитала. Выговорив это странное слово, Клер почувствовала, как зачастило сердце.

Кент смолк на несколько секунд. Она знала, что Кент снова обратился к Голосу.