Таким образом можно объездить весь континент, переходя, как эстафетная палочка, из рук в руки местных станций, настроившись на географию ночи.
Я прокрутил это воспоминание в голове три раза, отделывая и оттачивая фразы. Потом труба внезапно кончилась. Вытянув перед собой руку, я ощупал пустоту — и ничего не обнаружил.
Значит, я достиг основной трубы. На миг я запаниковал, испугавшись, что она окажется бетонной или керамической, а может, дал?е кедровой (в XIX веке их в городе проложили немало, и эти отрезки кое-где уцелели под тротуарами). Но мне редкостно повезло: водопровод здесь провели в краткий период моды на чугун. Я стал ползать вдоль основной трубы, сначала с одной стороны, потом с другой, в поисках отвода к дому Вдовы. Оказалось, что под мостовой прячется форменный лабиринт. Несколько раз я натыкался на газовые трубы или на те, по которым под высоким давлением нагнеталась вода к пожарным гидрантам. Приходилось долго тыркаться в поисках обходного пути. Наконец я отыскал нужное ответвление и возобновил свое мучительное подземное путешествие.
В подвале Вдовы я вынырнул законченным невротиком. До меня дошло, что я больше не в силах припомнить, как зовут моего отца. Вот уж, действительно, «ошметки в лохмотьях»! Я взобрался по проводке, осматривая все комнаты и невольно шпионя за семейством, которое купило дом после смерти Вдовы. На кухне перед мойкой стоял одутловатый мужчина в пижаме с засученными рукавами. Запустив руки по локоть в воду, он яростно драил тарелки при свете свечки. Женщина — очевидно, его жена, — повернувшись к нему спиной, демонстративно курила, то гневно затягиваясь, то выдыхая дым, буквально пышущий ненавистью. На втором этаже девочка лет двенадцати, горько рыдая, крепко прижимала к себе трехцветную кошку, которая тщетно пыталась вырваться. Слезы капали на кошачью спину. В соседней комнате мальчик помоложе в наушниках (плеер лежал у него на коленях) сидел на кровати и смотрел невидящими глазами в окно, где пылал трансформатор. Ни на первом, ни на втором этаже Вдовы не было.
Как только она выдерживает в этом семействе — в духовке, где вместо пирогов выпекается хаос? Жалкая судьба — быть вечной наблюдательницей на чужом пиру, видеть, как живые безрассудно проматывают то, что ты сама уже истратила… Следы Вдовы были всюду, но сама она ускользала от меня. Я уже начал предполагать, что она, отчаявшись, бросилась в небо, но тут обнаружил ее на чердаке. Вдова цеплялась за кабель, ведущий к антенне. Она встрепенулась, удивленная моим неожиданным появлением.
— Пошли, — сказал я. — Я знаю выход.
Однако на обратном пути я долго не мог найти дорогу. Проблема была даже не в замысловатом лабиринте подземных труб, хотя заблудиться в нем было легче легкого, а в том факте, что Вдова заявила: «Никуда не пойду, если ты не будешь держать меня за руку».
— Ты и не представляешь, как это для меня трудно, — возразил я.
— Иначе я просто не решусь, — сказала она нервно и невесело рассмеялась. — У меня топографический идиотизм.
И вот, собравшись с духом, я схватил ее за руку и нырнул в стену.
В голове у нее творилось черт те что, я еле пробирался вперед, делая огромные усилия над собой, чтобы не соскользнуть с трубы. Мы проползли сквозь сотню ее воспоминаний, и все они относились к ее женатому любовнику, и все были одного сорта. Вот вам образчик:
Резко нажав рычажок, Дэниэл включил в машине радио. Салон затопила печальная музыка — что-то из классики.
— Не дури, крошка. Знаешь, сколько денег я в тебя вбухал? — чтобы указать на ее платье, он больно ткнул ее своим толстым пальцем в грудь. — Вместо этой тряпки я мог бы купить двух первоклассных шлюх.
«Так чего ж не купил? — подумала она. — Садись на свой «метролайнер» и катись к себе в Нью-Йорк, к своей жене, деньгам и двум первоклассным шлюхам». Вслух, вполне цивилизованным тоном, она сказала:
— Дэнни, между нами все кончено, неужели ты сам не видишь?
— Послушай-ка, крошка. Давай-ка не будем спорить, идет? Мы на автостоянке, мимо люди ходят, всем все слышно. Поехали к тебе, присядем и все обсудим, как культурные люди.
Она вцепилась в руль, глядя прямо перед собой.
— Нет. Мы решим этот вопрос прямо здесь и сейчас.
— Черт подери, — одной рукой Дэниэл вытащил из кармана куртки пачку «Кента», выдавил из нее сигарету. Взял губами за кончик, выдернул. Щелкнул зажигалкой. — Ну говори, говори.
Ощущение безнадежности захлестнуло ее зловонной волной. А еще считается, что от женатиков легко отделаться. Иначе бы с ними вообще дела никто не имел.
— Отпусти меня, Дэнни, — взмолилась она. И затем, зная, что лжет, добавила:
— Если хочешь, мы останемся друзьями.
Он раздосадованно хмыкнул.
— Я старалась, Дэнни, честно, я старалась. Ты даже представить себе не можешь, сколько сил я положила. Но все это зря.
— Ладно, я тебя выслушал. А теперь поехали, — перегнувшись через нее, Дэнни переключил передачу на задний ход. И наступил ей на ногу, больно вдавливая ее ступню в педаль акселератора.
Машина резко поехала назад. Будущая Вдова Чарли, вскрикнув, панически вывернула руль, а свободной ногой нажала на тормоз.
Машина подпрыгнула и с треском замерла. Послышался звон бьющейся пластмассы. Оказалось, что они врезались в «хёндай» фисташковой расцветки.
— Все, как по заказу! — процедил Дэниэл. Зажигалка погасла. Дэниэл вновь щелкнул колесиком, прикурил, распахнул дверь. — Пойду посмотрю, что там.
Оглянувшись через плечо, она увидела, как Дэниэл, подтянув брюки, сидит на корточках около «хёндая». Внезапно ей захотелось развернуть машину и сбежать. Нажать на газ и вперед, не оглядываясь! Увидеть, как уменьшается в зеркале заднего вида его обескураженное лицо. Обливаясь слезами, она тихонько засмеялась.
Дэниэл вернулся:
— Все нормально, поехали.
— Я же слышала, там что-то разбилось.
— Ерунда, задняя фара, — он странно покосился на нее. — Ты чего смеешься? Совсем сбрендила?
Она беспомощно покачала головой, тщетно пытаясь отделить слезы от смеха. Затем, она сама не помнила как, они очутились на Экспресс-вее. Тихо гудел мотор. Машина катила по безликому извилистому шоссе. Она была за рулем, но Дэниэл по-прежнему решал все за нее.
Тем временем мы окончательно заблудились. Всерьез и надолго. То, что я счел отводом основной водопроводной трубы, завело нас невесть куда. Следуя за извивами, мы наверняка преодолели уже несколько кварталов. Я остановился, выдернул свою руку из ее пальцев. Мне никак не удавалось сосредоточиться. Когда сквозь тебя кипящим потоком льется едкое, ядовитое чужое прошлое….
— Послушай-ка, — сказал я. — Нам надо кое о чем договориться.
Ее голос раздался ниоткуда, тихий, настороженный.
— Что?
Как тут лучше выразиться? Ужас этих воспоминаний заключался не в их неприглядности, но в их индивидуальных приметах. Они удобно входили в пазы, оставшиеся от моих подлинных воспоминаний. Они были привычны, как разношенные ботинки. Сидели, как влитые.
— Если б я хоть что-то об этой мути помнил, — сказал я, — извинился бы. Елки, разве я могу ставить тебе в вину твои же переживания? Разумеется, ты на меня зла. Но разве ты сама не понимаешь, все это прошло. Сгинуло. Пора тебе об этом забыть. Не надо спрашивать с меня за то, чего я даже не помню, идет? Все эти гадости случились двадцать, тридцать лет назад. Я был молод. С тех пор я переменился!
Осознав абсурдность своих слов, я чуть не рассмеялся, если б только мне было до смеха. Господи ты Боже, я вообще уже мертвец!
Долгое молчание. Затем:
— Значит, догадался.
— А ты знала с самого начала, — горько проговорил я. — Как только я спустился с высоковольтных проводов в Мейнеюнке.
Она не стала ничего отрицать.