Сначала на «Этюды по истерии» обратили мало внимания; некоторые из мнений оказались неблагоприятными. Немецкие ученые сомневались в правоте авторов; в частности, один ведущий невролог вопрошал, вправе ли уважающий себя врач копаться в личной жизни пациентов. Лучше отнесся к книге профессор-гуманитарий из Вены, фон Бергер. По его мнению, книга «пронизана бессознательной и ненамеренно созданной красотой» и содержит идеи, которые можно назвать «античной поэтической психологией, ни больше ни меньше». Предваряя литературный психоанализ, он пишет о леди Макбет как о женщине во власти «настоящего защитного невроза», которая ходит во сне потому, что ужасы, изгнанные ею из сознания, все еще существуют внутри ее. Фон Бергеру были ни к чему извинения Фрейда по поводу литературности историй, лишенных «научного вида». Он заявляет: «Ученый, пустившийся в плавание по океану человеческой души, не может претендовать на холодную и трезвую объективность суждений, как бы он к этому ни стремился».
Фон Бергеру и некоторым другим удалось заметить в книге способность Фрейда понимать людей и их странное поведение. Его вклад в книгу выходит за рамки темы — даже в примечаниях. В одном из них, посвященном фон Либен-Цецилии М., он рассуждает, что человек высказывается слишком оптимистично о своих делах — которые вскоре оказываются в плачевном состоянии, — потому что его подсознание уже предчувствует печальное будущее, с которым человеку трудно смириться. Анна фон Либен подала ему идею, с которой он согласился, о том, что этим может объясняться примета, будто хвастовство может привести к беде. Фрейд писал:
С одной стороны мы не должны похваляться своим успехом, а с другой — не стоит говорить и о худшем, чтобы оно не случилось. Дело в том, что мы начинаем гордиться счастьем лишь при приближении беды, и это предчувствие беды принимает форму хвастовства. В таких случаях сначала появляются факты, а затем чувства.
Личная жизнь Фрейда по-прежнему шла своим чередом. В марте 1895 года Марта снова забеременела. "Период воздержания закончился, и он сообщил Флису, что снова стал «человеком с человеческими чувствами». Он заказал дюжину фотографий себя и Флиса и целыми вечерами играл в карты.
На Пасху, в 1895 году пришедшуюся на середину апреля, он снова был в окрестностях гор Ракс и Шнееберг с Оскаром Рие. В письме Флису от 20 апреля упоминается эта поездка, а также то, что он провел «один день в Аббации».
Для однодневной поездки это было довольно большим расстоянием. Аббация в то время входила в состав Австрийской империи и была модным адриатическим курортом на восточной стороне Истрийского полуострова, в сорока пяти километрах от Триеста (что находится в западной части полуострова). Экспресс шел туда из Вены тринадцать часов, так что поездка туда на день напоминала перелет из Калифорнии в Лондон на обед. Такое Фрейд мог сделать только ради важного пациента. Известно, что в Аббации часто бывала одна из героинь «Этюдов по истерии», Эмми фон Н., в действительности Фанни Мозер. Она с сестрой провела зиму 1889-90 годов в Аббации (именно там они узнали о трагедии в Мейерлинге). В апреле 1895 года Фрейд все еще правил книгу; возможно, он хотел по какой-то причине поговорить с госпожой Мозер, например, уточнить, не будет ли она против публикации своей истории.
В конце весны Марта с детьми переехали на несколько месяцев с Берггассе, «Улицы холмов», на Химмельштрассе, «Небесную улицу», в «Бельвю». Едва ли ее радовала шестая беременность, и отдых в «Бельвю», возможно, являлся чем-то вроде компенсации. Фрейд приезжал к ней, когда ему позволяла работа. В ночь с 23 на 24 июля там ему приснился сон об инъекции Ирме. Флис впоследствии усомнился в точности даты, но Фрейд настаивал, что она верна. Его собственный анализ этого сна занял почетное место в вышедшей пять лет спустя книге «Толкование сновидений». С тех пор многие ученые пытаются определить, что за мысли бродили в голове Зигмунда в ту ночь в «Бельвю».
В сне, который он записал по пробуждении, Фрейд беспокоился, что его обвинят в болезни Ирмы. С ним был «доктор М.» (на самом деле Брейер), «друг Отто» (Оскар Рие) и «друг Леопольд» (некий педиатр). Предполагалось, что инфекция Ирмы была вызвана инъекцией, которую сделал ей Отто — возможно, грязной иглой. Подробный, но не слишком яркий сон состоял только из одного события — медицинского осмотра, во время которого доктора стояли в кругу и обсуждали болезнь пациентки. Предположительно, Ирмой была пациентка Фрейда Анна Лихтхайм, молодая вдова. Но вполне возможно, что это Экштейн, укоряющая Фрейда за ошибку.
По словам Фрейда, это был первый сон, который он истолковал подробно. Работа началась сразу же, 24 июля. После того как он разобрал сон на составные части и попытался проанализировать, какие мысли о самом себе и о своей жизни они у него вызывают, Фрейд заключил, что в абсурдных картинках сна скрывается простая идея. Сон как бы говорил ему, будто он невиновен в состоянии Ирмы, и, таким образом, «его содержание было выполнением желания, а его мотив был самим желанием».
Начав развивать свою теорию после 1895 года, Фрейд пришел к выводу, что сны поддаются рациональному анализу, если знать, как это делать, и являются серьезными посланиями от подсознания. В них можно разобраться, если позволять пациентам самостоятельно переходить от одной фразы к другой по «принципу свободных ассоциаций» — с «первым, что приходит вам в голову». Понимание того, что сон (а также обычные фантазии) предназначен для исполнения желаний (часто таких, в которых порядочный человек не мог себе признаться), предупреждало аналитика, что сны его пациентов неясны и уклончивы. Правку можно узнать только преодолев это сопротивление.
Некоторые считают сои об Ирме моментом откровения в психоанализе, временем его рождения. Фрейд никогда об этом публично не говорил, но многие годы спустя признался Флису, что именно тогда он впервые «осознал общие принципы» исполнения желаний. Это было на него похоже — придать эпизоду драматическую окраску, чтобы подчеркнуть момент открытия «тайны сна» — это выражение он использовал тоже в письме к Флису в 1900 году.
В действительности откровение пришло не так быстро. Его уже давно занимала проблема снов. В начале 1895 года Фрейд спал несколько недель на более жесткой кровати, чем обычно (возможно, из медицинских соображений). Новый матрас (по его словам) стал источником неожиданно ярких снов, которые он записал и постарался проанализировать. Эти странные сведения он сообщил в одном из длинных примечаний к «Этюдам по истерии», за несколько месяцев до сна об Ирме. 4 марта 1895 года он рассказал Флису о племяннике Брейера, молодом враче по имени Руди, которому так не хотелось просыпаться, когда его будила служанка, что ему приснился больничный журнал с его фамилией и он решил, что уже на работе, и снова заснул. Таким образом, он думал об исполнении желаний во сне еще до Ирмы, а в письме Флису от 24 июля, сразу же после этого сна в «Бельвю», он ни словом не упоминает об исполнении желаний.
«Некое положение вещей», которого он хочет достичь, — желание считаться образцовым врачом — скромное желание. Фрейд ничего не говорит о случае с Экштейн или о шестой беременности жены. Возможно, они тоже беспокоили его в этот момент. Сам Фрейд говорил, что в анализе сна есть пропуски. Это стало стимулом для фрейдистов, чтобы попытаться обнаружить пропущенное, хотя некоторое время после его смерти фактор почитания, на который он, возможно, рассчитывал, заставлял его верных последователей отворачиваться от этой проблемы. Новые письма к Флису показывают, почему Экштейн могла появиться в его снах, но это всего лишь одно новое предположение а ряду многих.
Вот что предполагают фрейдисты. Фрейд оправдывал неудачу Флиса с Экштейн. Пациентка, о которой он беспокоится, — это не Экштейн, а его собственная жена. Он думал о неудовлетворительных интимных взаимоотношениях с Мартой, которая, в частности, не любила оральный секс, которым он хотел бы заниматься. Его охватывало чувство вины по поводу последней беременности Марты. Он спасался от грозящего ему (появившегося еще в детстве) образа всемогущей Женщины, нашедшего выражение в беременной Марте и страдающей от кровотечений Экштейн. Он предпочитал общество мужчин. Он заново пережил случай эротической агрессии, совершенной им в пять лет по отношению к трехлетней сестре Анне. Это был сон о мести. Он пытался разрешить проблему бездумного использования разных препаратов, в том числе кокаина (который Фрейд в 1895 году все еще использовал), и содержал смутные намеки и на презервативы, и на прерванное половое сношение.
