На лондонской конференции 1994 года, посвященной вопросу восстановленных воспоминаний, касающихся совращения малолетних, протестующие женщины периодически включали пожарную сирену, чтобы продемонстрировать свою враждебность. Они раздавали всем брошюрки с критикой «синдрома фальшивой памяти», «термина, который изобрели мужчины, чтобы опровергнуть обвинения в свой адрес в совращении своих детей (обычно дочерей)». О Фрейде, «первом настоящем защитнике синдрома фальшивой памяти», говорят или ложь, или полуправду. "Он признавал, что девочки подвергаются сексуальным преследованиям в семье со стороны мужчин, но под давлением коллег и благодетелей [ложь] пересмотрел свою теорию совращения и стал утверждать, что девочки фантазируют о том, что их насилуют отцы, но что на самом деле этого не происходит [полуправда].

В сентябре 1897 года для Фрейда имел значение только мир бессознательного. Тема совратителей была лишь отклонением от цели. Еще за девять лет до этого он придумал эпиграф к своей будущей книге: «Flectere si nequeo superos Acheronta movebo», что означает: «Если я не могу подчинить себе высшие силы, я сдвину с места ад». Позднее Фрейд отрицал свое авторство, но похоже, что эта фраза принадлежит именно ему. Если он не мог воздействовать на мир в целом, он был готов обратиться к темным областям разума, души, психики. И он обратился к самому себе.

Процесс, который Фрейд назвал «самоанализом», начался в 1897 году и был описан в длинных письмах Флису. Изо дня в день Фрейд подробно рассказывал о своих воспоминаниях и снах, а впоследствии эти рассказы легли в основу книги «Толкование сновидений». Самоанализ не был простым открытием тайн «земного» Фрейда. Он продемонстрировал сложность психоанализа и произвольный характер выводов, к которым этот анализ приводит.

Первые намеки на самоанализ появляются весной и летом 1897 года. Как мы уже знаем, Фрейд в то время все больше сомневался в истинности своей теории совращения. До того как вместе со всей буржуазной Веной отправиться на отдых, он рассказал Флису о «невротическом моменте» с «сумеречными мыслями» и «прикрытыми сомнениями», который вызвал у него умственный ступор. «Никогда раньше я и не представлял себе такого интеллектуального паралича. Каждая строчка становится пыткой», — пишет он и добавляет: «Мне кажется, что я в каком-то коконе, и одному Богу известно, что за зверь выйдет из него на свет». Еще одно письмо, написанное вскоре после этого (7 июля), сообщает о «чем-то таящемся в самой глубине моего невроза», что «не дает мне продвигаться вперед в понимании неврозов».

Играла роль и потребность Фрейда понять свою сексуальную сущность. В мае он рассказал Флису о том, как ему снились «слишком теплые чувства» к своей девятилетней дочери. Он также сообщил ему об эротическом сне, в котором он поднимается по лестнице и видит женщину. Истоки этого сна находились в детстве, во Фрейбурге, а женщина была няней по имени Рези. Согласно символизму сновидений Фрейда (который в то время еще не был разработан), лестница означала соитие.

Фрейд рассказывал этот сон в нескольких версиях. В варианте, представленном Флису, он был полуодет, за ним следовала какая-то женщина, а он оцепенел и не мог пошевелиться, но чувствовал лишь сексуальное возбуждение и никакой тревоги. Этот сон был вызван его мыслями в тот вечер, когда он поднимался наверх после работы. На нем не было воротничка и галстука, и он опасался, что в таком виде его могут увидеть на лестнице соседи. Фрейд решил, что за этим сном скрывается «эксгибиционистское желание».

В версии, рассказанной в книге «Толкование сновидений», он шел вверх по лестнице, а служанка спускалась ему навстречу. В опубликованном варианте о сексуальном возбуждении умалчивается. Служанка была старше Фрейда и непривлекательна, а лестница находилась вовсе не на Берггассе, а в каком-то доме, куда он ходил каждый день, чтобы делать уколы пожилой даме. Фрейд обычно прочищал горло и сплевывал прямо на лестницу, потому что там не было плевательницы. Консьержка громко жаловалась, убирая за ним; ворчала и служанка старушки, потому что его туфли оставляли грязь на коврах (Фрейд как будто изо всех сил старается представить себя невоспитанным человеком). Сон с лестницей, заключил Фрейд, связан с остальными, посвященными няне, и за ним стояла именно она, «доисторическая старая няня», напоминая ему о соблюдении чистоты.

В этой версии он не говорит о том, что самоанализ показал, будто эта няня имела сексуальную значимость для его детского "я". Он рассказал об этом Флису, но больше никому, так что опубликованная версия этого сна — лишь часть правды.

«Много лет спустя он рассказал об этом сне еще больше своей пациентке, принцессе Марии Бонапарт. Фрейд сказал, что за плевками на лестнице крылось презрение к бедным людям, которые жили в этом здании. Поэтому он не плевал в свой носовой платок, „как воспитанный человек“. Ему не нравилась его работа, он стремился достичь большего, но был вынужден ходить в дома, где даже не было плевательницы.»

Теперь, когда Фрейд мог позволить себе более долгий отдых, на лето он уезжал из Вены. Практика не прекращалась, хотя была ограничена малым числом пациентов, которых он мог принять за неделю. Впрочем, они предположительно платили ему по пятнадцать флоринов в час; кроме того, иногда он давал консультации в других городах. В письмах к Флису он приводит свой годовой доход — сорок пять тысяч фунтов.

В середине июля 1897 года, все еще пребывая в сомнениях относительно теории совращения, он гуляет в окрестностях Зальцбурга вместе со свояченицей Минной, компания которой нравится ему все больше и больше. Потом Фрейд возвращается в Вену, чтобы позаботиться о памятнике на могиле отца, а после этого присоединяется к жене и детям в Аусзее, модном курортном и торговом городке, расположенном на высоте шестисот метров над уровнем моря, среди гор и озер Зальцкаммергута, в двухстах пятидесяти километрах от Вены. Бедекера свое время восхищали виды Аусзее, Фрейда — «чудесный лес» с папоротниками и грибами, где он мог бродить с детьми.

Летние грозы затопили железнодорожные пути и прервали на долгий период связь города с внешним миром. «Мрачные сомнения» о теории совращения не покидали Фрейда. Он надеялся, что Италия, куда он собирался после этого, его немного отвлечет. К концу августа он уже был с Мартой в Венеции.

В один «волшебный и прекрасный день» они стояли у окна своего номера и смотрели на голубой залив, куда должны были приплыть английские корабли. Марта, словно маленькая, восторженно закричала: «Смотри, английский корабль!» Воспоминание об этом стало частью его «вещего» сна год спустя.

В начале сентября — когда Марта никуда не смогла поехать из-за менструации, что Фрейд учел в своих планах, — он начал путешествие по Северной Италии с Александром и доктором Феликсом Гаттелом, нерадивым учеником, вероятно, посланным ему Флисом. Фрейд написал Флису, что ищет «напиток из воды Леты». Классическое прошлое Италии увлекало его. Фрейд всегда любил древности, и с годами его кабинет и приемная в Вене стали походить на жилище археолога, полное античных средиземноморских статуэток из камня и металла. Эту беспорядочную коллекцию сравнивают с миром бессознательного. Психология для Фрейда была чем-то вроде археологии событий в прошлом человека.

Отношение Фрейда к Италии осложнялось римским неврозом, который, как он считал, произошел от его детского поклонения перед семитом-Ганнибалом, приблизившимся к Риму, но так и не вошедшим в него. Фрейду-еврею Рим как столица католицизма был не менее враждебен. Фрейд хотел пойти дальше, чем Ганнибал, и все-таки оказаться в Риме, но это было не так просто.

Это нежелание было совершенно реальным. Особенность Фрейда заключалась в его чувствительности к психологическим нюансам: атмосфере городов, течению времени, снам и внутренним голосам. За чинным фасадом скрывался внутренний мир, полный ярких фантазий. Поездка в Рим (город античных памятников древности, которыми он восхищался) стала метафорой для описания других «страстных желаний».