Министерство получило этот доклад и прошение о назначении, и для Фрейда началось долгое ожидание. Иногда он вел себя нарочито дерзко. Он рассказал Флису, что в январе 1898 года однажды днем он мечтал («от чего я еще не избавился»), что ставит министра образования на место: «Вы не можете меня испугать. Я знаю, что по-прежнему буду читать лекции в университете, когда вы уже перестанете быть министром» Временами он был полон надежд. В феврале до него дошел слух, что его сделают профессором на юбилей императора Франца Иосифа, в декабре (император восседал на троне с 1848 года). Фрейд утверждал, что не верит, и удовлетворялся «восхитительной мечтой» о своем повышении. Но это оказалось только мечтой. Министерство молчало и в тот год, и на следующий, и даже два года спустя.

К 1898 году Фрейд уже заканчивал книгу о сновидениях. С тех пор как он увидел знаменитый сон в «Бельвю», прошло три года, но он знал, что его тайна никем не может быть раскрыта. «Никто и не подозревает, что сон — не бессмыслица, а исполнение желаний», — писал он Флису. Это было не совсем верно. Некоторые современники Фрейда считали, что сон имеет некое значение — так, Крафт-Эбинг считал, что во сне может найти выражение скрытое сексуальное давление. Однако никто не думал о том, чтобы сделать сны основой теории. Бессознательное Фрейда принялось услужливо предоставлять ему сны для всех случаев, которые можно было использовать в книге. К февралю 1898 года он «погрузился в написание книги о снах». После «истерической пытки» (предположительно, имеется в виду фиаско с теорией совращения) для Фрейда это стало облегчением. Перед ним были «Только сны, сны».

На Пасху он с братом Александром снова посещает Италию, точнее северо-восточную часть страны, места возле Триеста и Адриатики. Они посетили римские развалины в Аквилее, «свалке» с музеем, по выражению Фрейда, и видели там статуи Приапа. Фрейд напомнил Флису довольно тяжеловесным стилем, что именно этот бог «символизировал вечную эрекцию, исполнение желаний, представлявшее противоположность психологической импотенции».

Братья посетили известняковую пещеру со сталактитами, но Фрейда больше заинтересовал экскурсовод, в пьяных похвалах пещеры которого он видел невротическое замещение эротических действий. Когда Александр спросил, как глубоко внутрь можно пройти, тот ответил: «Это как с девственницей — чем глубже проникаешь, тем приятнее». В другой пещере они оказались в одной компании с Карлом Люгером, «хозяином Вены».

Несколько недель спустя Фрейд видел во сне замок у моря. Он стоял у окна с его хозяином и обсуждал какую-то войну. Неожиданно тот упал замертво. По синей воде моря, ставшего каналом, быстро проплывали корабли, и из их пушек поднимался коричневый дым. Его брат был с ним. Они вместе воскликнули: «Вот военный корабль!»

Этот сон произвел на Фрейда мрачное впечатление. Он состоял из воспоминаний о прошлогоднем отдыхе с Мартой в Венеции, о посещении Аквилеи (с каналом) с братом и об испано-американской войне. «Нойе фрайе прессе» от 10 мая сообщила об уничтожении испанского флота. Сон, казалось, ассоциировался с беззаботным отдыхом, но при более глубоком анализе обнаруживал страх Фрейда перед безвременной смертью и беспокойство о том, как будет жить его семья. Умерший владелец замка — это он сам, и «именно за воспоминанием о самых веселых днях во сне скрывались мрачнейшие мысли о неизвестном и жутком будущем».

Похоже, Фрейд не мог нейтрально воспринимать ничего, что с ним происходило, даже прогулки или сон.

Часть летнего отдыха он провел в поездках с Мартой, часть — с Минной в прогулках по ледникам и отдыхе в шезлонгах. С Мартой он снова отправился на Адриатику и остановился в Рагузе (теперь Дубровник), городке на побережье Далматии, последнем оплоте Австрийской империи на юге. Этот городок с церквушкой и аллеями шелковичных деревьев был очень живописным.

У Марты, которая была далеко не так вынослива, как Минна, когда речь шла о путешествиях, снова началось расстройство желудка. В это время Фрейд в компании немецкого юриста, с которым познакомился на отдыхе, провел день в Боснии-Герцеговине, тогда входившей в состав Австрии. Они говорили о живописи, и Фрейд упомянул о фресках, изображавших конец света и Страшный суд, которые произвели на него большое впечатление год назад в Орвьето (в Италии). Он не мог вспомнить имя художника. Ему удалось сказать только «Боттичелли», но лишь через несколько дней кто-то смог подсказать ему правильный ответ: «Синьорелли».

Почему, спросил себя Фрейд, он вспомнил лишь часть слова, и подавил в себе остальное? Немногие стали бы задаваться этим вопросом. Но Фрейд разработал объяснение и представил Флису предварительную версию. Они с юристом говорили не только о живописи. «В разговоре, который вызвал воспоминания, явно вызвавшие это забывание, мы упоминали смерть и секс». Одна фраза, содержавшая слово «синьор», заставила эту часть слова «Синьорелли» выпасть из его памяти. «Как заставить кого-то в это поверить?» — задал он вопрос, который оказался риторическим, потому что вскоре Фрейд написал об этом статью под названием «Психические механизмы забывания», вышедшую в свет в 1898 году.

В этой статье история обросла новыми деталями. Фрейд объяснял, что он с компаньоном обсуждал боснийский национальный характер с его «турецкими» (то есть мусульманскими) элементами. Какой-то коллега еще давно говорил о безропотном отношении боснийцев к смерти, приводя слова пациента «Господин, что тут еще говорить?» Фрейд пересказал это своему спутнику, но (как он писал) подавил в себе еще один рассказ коллеги о том, какую важность боснийские мужчины придают сексуальному удовольствию, а также слова его пациента: «Господин, вы должны знать, что если этого больше нет, жизнь теряет цену». Вскоре после этого он и забыл имя итальянского художника.

Объяснение Фрейда, как всегда, изобретательно. Оба рассказа о «сексе» и «смерти» были связаны словом «господин», с которого начинались обе цитаты. А господин — это «синьор». Подавление рассказа о сексе подавило и часть необходимого имени, так что ему осталось только «елли», к которому он смог добавить разве что «Боттич».

Тема, которую ум Фрейда подверг цензуре, была связана с мыслями, чрезвычайно его интересовавшими, но вызывавшими некое сопротивление. «То, что в то время меня действительно занимала тема смерти и сексуальности, я могу доказать многими способами, полученными при самоанализе, которые здесь не стоит приводить».

Фрейд редко говорил так открыто о своей сексуальности, а в будущем он делал это еще реже, разве что случайно. По поводу «смерти и сексуальности» нам остается лишь строить догадки. Беспокоило ли его то, что его супружеские удовольствия подходят к концу? Или он в мыслях замещал Марту Минной, с которой у него были общие интеллектуальные интересы, и мечтал о половой близости с ней? Или же побережье Адриатики вызывало сексуальные ассоциации с тем юношеским летом в Триесте?

Все возможно в толковании по методу самого Фрейда. Турецкий плащ, который Фрейд носил во сне, увиденном им вскоре после возвращения в Вену из Далматии, как говорят, символизирует презерватив или что-то подобное — все это кажется маловероятным. Впрочем, возможности, которые Фрейд открыл для творческого анализа снов и повседневных разговоров, оказались бесконечными.

Человеческий мозг, по словам Фрейда, — странная среда. И он упорно работал над книгой о сновидениях в стремлении доказать это.

Книга «Толкование сновидений» была посвящена исполнению желаний — по сути дела, Фрейд отчасти писал ее для исполнения своего собственного желания добиться признания. Сны, как заявил он, не просто бессмысленные версии того, что произошло вчера, а замаскированные события, произошедшие много лет назад, в раннем детстве. За ними скрываются примитивные желания, вызванные похотью и ненавистью, чем-то вроде первородного греха (Фрейд использовал другие термины), скрытого в бессознательном человека и преследовавшего его.