— Думаю, Анатолию Михайловичу такая идея очень понравиться, ведь китайцы вправе сами выбирать — или сваливать из Квантуна, или оставаться. А раз остались, то пощады им от японцев не будет — так что свой выбор они сделали, нам только нужно их обучить, принять на довольствие, откормить, вооружить, и правильно задействовать на поле боя. Но то дело будущего — шторм стихает, осталось несколько часов до рассвета, а там будем драться снова. Идите, Павел Иванович, вам еще нужно многое успеть!

Фок отпустил начальника штаба, а сам уселся на топчан, привалившись спиной к стене. Набросил на себя сверху солдатскую шинель, стараясь не потревожить, переставшую ныть руку, и прикрыл глаза. Хоть пару часов было нужно поспать — организм уже немолодой, ему отдых потребен…

— Куда они делись, мать их в душу в два загиба?!

Фок грязно выругался, не в силах поверить собственным глазам. Впрочем, в таком же состоянии полного обалдения пребывали тысячи русских, вывалившихся на берег, куда волны выбросили новую порцию в несколько сотен утопленников в военной форме. Никто не знал, радоваться или огорчаться — огромный транспортный флот с кораблями конвоя исчез, лишь на горизонте были видны несколько жидких дымков. В обе стороны по берегу были направлены конные разъезды, но неприятеля не было, как корова языком слизнула. Только «туши» пяти транспортов были немного пододвинуты к берегу, шестое судно непонятно куда делось.

— Так это что же выходит — теперь все мои знания не нужны, раз привычный ход войны так изменился?! Вот тебе и "перезалив" матрицы вышел, сам не ожидал такого!

Фок прикусил губу, потом дернул себя за бороду — действительно, а ведь привычной истории обороны Порт-Артура теперь может и не быть. Маленькая песчинка, если считать его самого, попавшего в результате эксперимента в другое тело, смогла если не заклинить, то изменить такт работы огромного механизма, каким и является война…

— Наместнику я тебя не отдам на «съедение», пусть Алексеев только попробует снять с командования! Рапорт о сражении я немедленно напишу и отправлю Алексею Николаевичу. Победителей не судят, а ты ведь сорвал высадку десанта целой армии, нанеся японцам чудовищные потери и взяв огромные трофеи, о которых мы и помыслить не могли!

Стессель говорил горячо, блестящими глазами рассматривая полузатопленные японские транспорты, возле которых, как мыши вокруг сыра, сновали лодки и джонки. Из трюмов извлекали груды всевозможного имущества, грузили на подходившие суденышки, и те спешно отплывали к Бицзыво. Тысячи китайцев терпеливо ходили по грудь в воде, беспрерывно тыкая шестами — отлив позволил собрать множество утонувшего снаряжения и оружия, которые извлекали из ила. А вот трупов японцев практически не встречалось — человеческие тела легки, и во время шторма их либо выбросило на берег, или унесло в море.

— Я ведь сразился с японцами вопреки телеграммам Алексеева, и прямому на то запрету военного министра…

— Ты выступил к Бицзыво по моему приказу, — отрезал Стессель, — а им я как-нибудь объясню, что сдавать без боя принадлежащие Российской империи земли недопустимо! Но в следующий раз, Александр, ты хоть предупреждай меня о том, что затеял.

— Ты бы не поверил…

— Конечно, нет, сны оно дело такое, — честно признался Стессель, — оно ведь всяко разно бывает. Но ведь и не стал мешать, когда ты от Пуландяня полки к Бицзыво повел. Заподозрил просто, что дело неладно, сны ведь и вещие бывают, особенно когда ты с боем на реке Ялу угадал, да потом с ночной атакой брандеров. Так что, как только услышал, что сюда японский флот с транспортами подошел, а наместник с крейсерами в море вышел, решил к тебе отправиться. Но пришлось задержаться немного в Дальнем — там узнал результаты ночного боя, сам говорил с капитаном Елисеевым, что свои избитые миноносцы в порт привел. А теперь собственными глазами вижу, что приукрасил моряк свою атаку, заявил, что семь транспортов потопили с крейсером, да два миноносца.

— Преувеличил, — хмыкнул Фок. — Взрывов семь было, считали. Шесть транспортов потопили, только один куда-то делся — видимо в шторм на глубокое место опрокинулся. Насчет крейсера не знаю, не видел — но вполне мог до островов Эллиота, где сейчас адмирал Того тайную базу себе создал, дойти. А миноносцы маленькие, могли и затонуть — не искать же их под водою. А могли и соврать, ведь концы то в воде спрятаны.

Генералы рассмеялись, только Фок больше притворялся. Ему стало ясно, что старый приятель черпает информацию из его окружения, «стучит» кто-то. И хоть наедине они давно на «ты» были, и обращались по имени, но, видимо, более молодой Стессель, которому было всего 56 лет, прятал за спиной не кукиш, а камень, и тяжелый. И ведь хитрый гад — не вмешивался и ждал каковы итоги будут. Если бы японцы отряд разбили, то Стессель-душка Фока немедленно от должности отрешил, а в случае победы и сам на «коне» бы оказался — недаром про свой приказ заявил.

— Так что я Алексею Николаевичу такой рапорт отпишу, что Георгия 3-го класса за этот бой получишь непременно — это же какая славная победа одержана! И к чину генерал-лейтенанта представление направлю немедленно — ты хоть в этом Смирнова уравновесишь, навязали «штафирку» на мою голову, — Стессель выругался — отношения с комендантом крепости у него не заладились с самого начала — тот был выдвинут на эту должность по настоянию наместника. Карьерист без всякого сомнения — «академики» быстро прыгали по чинам, что белки с ветку на ветку, а этот и дня не воевал, в отличие от большинства артурских генералов.

— Не полагался бы ты, Анатоль, на военного министра, ибо сдаст от и тебя, и меня, — мрачно произнес Фок. — И будем мы с тобой на одной скамье подсудимых сидеть, а всю вину за сдачу Порт-Артура он на тебя переложит. А при этом ничем нам помогать не станет, наоборот, всякие вины мнимые добавит, когда гарнизон от голода, цинги и тифа загибаться начнет. Вот так то, тот еще подлец наш военный министр!

— Ох, ни хрена…

Стессель только охнул, выругался, и посмотрел в глаза Фока. И там видимо увидел что-то такое, что поверил его словам сразу же, потому что сильно побледнел, и прямо с лица спал. Наступило молчание — генералы только молча смотрели на море, оставаясь в одиночестве. Свитские и штабные к ним не приближались, держались на отдалении.

Начальник Квантунского укрепленного района хрипло задышал, и чуть дрогнувшим голосом спросил:

— Ты сон видел?!

— Да, Анатоль, потому и пошел маршем к Бицзыво. Иначе армия Оку через две недели была бы у Цзиньчжоу — а там укрепления не готовы. А Куропаткин тебе приказ бы отдал — отводить войска в Порт-Артур. И отступили бы в крепость на заклание.

Фок говорил чистую правду, так история и прошла в той реальности. И Стессель по какому-то наитию понимал, что сейчас ему говорят чистую правду, ибо побледнел еще сильнее.

— Гаолян не собрали, огороды не посадили, Дальний японцам со всеми складами достался. На припасах бы полгода продержались и все — зубы от голода на полку все бы положили. Японцы все корабли в гавани расстреляли бы из осадных мортир. А виноват, по словам Куропаткина, ты, Анатоль — что трусливо в крепость отступил, причем недостроенную. Чуешь, куда тебя подводит тот, которому ты доверяешь?!

Стессель захрипел, дернул подбородком, лицо из белого превратилось в багровое — и генерал принялся самозабвенно выражать свое отношение и к военному министру, и к суду, и наместнику досталось немало «теплых» слов. Хорошо, что ветер уносил слова в море, где копошились не знающие русского языка сотни китайцев.

— Теперь все понятно, Александр, хорошо что ты сюда пошел. Только давай уговоримся — как только тебе еще что-то приснится, ты мне первому скажи, не тяни. По-дружески прошу. Ну, Алексей Николаевич, изрядный ты шельмец, интриган!