Фок слишком много видел подобных картин смерти — в последней нет ничего героического или возвышенного,одна лишь неприглядная картина. Война это не процесс зачина человеческой жизни, о котором слагают оды или пишут картины, где на первом плане жутко привлекательная живая женская плоть, зачастую обнаженная.

Нет, этот процесс имеет обратную направленность, в которой любым способом эту самую человеческую жизнь насильственно прерывают. Что сейчас и произошло в рубке — двоих в клочья, а еще троим, как минимум, если и повезло, то ненадолго — «сломанные» тела говорили о том, что они не жильцы на этом свете. У военного, который повидал смерть в тысячах обличий, глаз в таких случаях, как говорят, «набит».

— Николай Оттович, ты жив?!

Первым делом Фок склонился над командиром броненосца — и хотя говорят, что все равны, но оказывать первую помощь следует старшим офицерам, особенно легкораненым. Ибо они командуют на поле боя, и от надлежащего управления зависит итог схватки с врагом. Будет ли победа или поражение, и цена этого — «малой кровью» или жуткими потерями. Вот такая нехитрая военная философия, которая постигается только в сугубо прикладном плане, и где нет места «заумностям», которые так любят гражданские в повседневной жизни.

— И…

От хлестких пощечин Эссен пришел в себя и первым делом выругался. До этого Фок уже понял, что командир «Севастополя» не ранен, а просто потерял сознание от контузии. И сейчас смотрел в замутненные глаза моряка — вроде ничего страшного, приходил в себя Николай Оттович быстро. Так что через пару минут снова примет на себя командование.

— Так, лейтенант, совсем хреново?!

Вопрос был без надобности — судя по пузырящейся на губах крови, офицеру пробило грудь. Медлить было нельзя — легкое могло «схлопнуться» в любую секунду, пневмоторакс и в будущие времена страшная штука. И Фок действовал быстро — рванул окровавленный китель, да так что пуговицы полетели, распахнул.

Затем засунул пальцы под обшлаг собственного кителя — там со времен Хасана у него всегда был прикреплен к руке стилет в ножнах. Обзавелся он таким и здесь, и лезвие наточил на совесть. Так что располосовал рубашку в одно мгновение — а дальше знал, что делать, благо семь лет, с 1938 по 1945 год постоянно с ранениями сталкивался, опыт оказания первой помощи имелся изрядный. Да и дядька трудился фельдшером, и многому научил, вот только он выбрал военное ремесло, и не пожалел ни разу.

Хорошо, что у моряков в карманах были свертки бинтов, точно такой же ему выдал врач броненосца — так что на флоте об ИПП уже имели представление, в отличие от армии, и сложившуюся ситуацию следовало исправлять к лучшему.

Наложил тампон на входное отверстие, откуда прорывался воздух, матерясь и чертыхаясь, стянул грудь бинтом. Занялся следующим «пациентом» — им оказался кондуктор с широким «старшинским» галуном вдоль погона. Он зажимал ладонью руку у согнутого локтя — из-под пальцев обильно сочилась алая кровь.

— Понимаешь, что к чему. Если бы не согнул руку, и не зажал ладонью, уже бы истек кровью, как тот дурень с ногою, — фыркнул Фок, кивнув на лежащего рядом матроса, под которым натекла большая лужа крови. Жгут из скатанного полотна наложил быстро, закрутил, используя рукоять стилета. Прикреплять записку с указанием времени было глупо — вряд ли корабельные врачи скрепят сосуды, скорее просто оттяпают руку. Но хоть жить останется, получит «Егория» и пенсию от царя-батюшки.

В рубке стало многолюдно — вбежали матросы, за ними старший офицер с погонами капитана 2-го ранга. Однако Фок не обращал на них внимания, а занимался делом, тихо радуясь, что хоть чем-то может принести пользу. И приступил к рулевому, который рухнул на палубу, как только его сменили у штурвала. Три осколочных ранения в бедро, плечо и грудь — с последним осколком повезло, застрял под кожей на ребрах, Фок его просто выдернул — зазубренный кусочек металла. Стянул полотном раны, как только мог крепко, остановив кровотечение, ему уже помогал матрос.

— Хватай под руки, я за ноги — и понесли, пока он жив. Веди, сусанин, где тут у вас лазарет не знаю?!

— Есть, ваше превосходительство!

Подхватив безвольное тело под ноги, Фок при выходе из рубки оглянулся — Эссен уже пришел в себя, стоял на ногах и что-то громко кричал в переговорную трубу. С телефонами в эти времена как-то не очень, «экономят» на связи чиновники, как им без этого, хотя радиостанции на военных кораблях уже установили.

Оказавшись снаружи, Фок сразу же пожалел, что покинул боевую рубку. Внизу стреляла башня шестидюймовых пушек — из правого ствола вылетел длинный язык пламени. Броненосец местами горел, матросы тушили пожары из шлангов, суетились, матерились, судя по жестам, орали непонятно что — все звуки глушила стрельба собственных пушек и разрывы вражеских снарядов. Осколки барабанили по железу надстроек, и не только — матрос, несший рулевого, вскрикнул и свалился. Фок рухнул следом, не удержав ношу — предплечье правой, и так травмированной руки, взорвалось болью, от которой искры из глаз посыпались.

— Твою мать!

Фок рванулся и только сейчас сообразил, что в мясо вошел какой-то железный штырек — трап был раздолбан, ступеньки скрючены и разорваны, металл причудливо искривился.

— Не свезло парню…

Матрос лежал в беспамятстве, на нем задергался рулевой. И Фок занялся перевязкой, достав из кармана рулон ткани, именуемый бинтом, но на таковой из его времени совсем не похожий. Перевязал парню голову, какая-то железка содрала со лба здоровенный клок кожи — весь в крови измазался. Внимания на звякающие осколки он уже не обращал, привык.

— Ваше превосходительство, на вас кровь?! Давайте мы вас в лазарет отнесем?!

Откуда-то появился мичман в разорванной и окровавленной тужурке, за ним выскочили матросы, тут же подхватив раненых. Фок недовольно пробурчал, такой финал ему был не нужен. Сидеть в утробе броненосца и не знать что происходит — страшная нервотрепка. А если корабль перевернется, то вылезти наружу станет невозможно.

— Пустяки, и не такое бывало. Лучше этих бедолаг отнесите — перевязал их, как только мог, но им лекарь нужен. А мне лучше в рубку обратно вернутся, бой ведь продолжается.

Генерал посмотрел в сторону вражеских кораблей — пусть и далековато, но было хорошо видно, что «Хатсусе» из игры выбыл. Броненосец сильно накренился, казалось что вот-вот и перевернется. Огромные стволы, торчащие из больших башен, были задраны на максимальный уровень возвышения, но на самом деле шли параллельно морской глади. Да и ход у искалеченного корабля полностью пропал — а ведь раньше броненосец полз довольно резво, если возможно такое словосочетание.

Неожиданно эти пушки выстрелили — снаряды полетели на «Севастополь», вот только короткий оказался их полет, взорвались, ударившись о воду, на середине пути. Но именно этот залп стал самоубийственным в прямом смысле. «Хатсусе» повалился на борт, и медленно перевернулся — зрелище было запоминающееся.

— Так его!

— Ура!

Древний русский победный клич пронесся над палубой — матросы ликовали, матерились и прыгали от радости. А Фок, с трудом оторвавшись от зрелища, поспешил вернуться в рубку…

Вернувшийся в рубку Фок совершенно спокойно скинул с плеч китель, при помощи мичмана, перевязал себе предплечье — ранение оказалось пустяковым, лишь бы заразу не подхватить. Грязь в ране опасна, антибиотиков в этом мире еще не выдумали.

— И что здесь происходит?

Фок снова взял в руки мощный бинокль, принялся внимательно наблюдать за ходом баталии.

— Занятно, — пробормотал Александр Викторович, рассматривая противоборствующие эскадры через германскую оптику. Японцам крепко досталось, но и русские корабли, недавно бывшие красавцами, теперь представляли душераздирающее зрелище.