Около часа дня 26-го Кроу собирался спуститься вниз, чтобы немного перекусить, но тут из каюты выскочил радист. Почти одним прыжком он ворвался в штурманскую рубку и сунул в руку капитану наскоро нацарапанную радиограмму. Сообщение было передано открытым текстом, и любой другой корабль в пределах сотен миль мог получить его в ту же минуту, что и «Лиллиан».

Кроу поспешно нанес его координаты на карту. Оно было всего в сорока милях от них — снова на юго-востоке! Не отходя от карты, он, еще не бросив карандаш, прокричал рулевому новый курс. Рос, подскочив к переговорной трубе, вызвал Хиггинса из машинного отделения:

— Его обнаружили! Всего в сорока милях от нас! О шеф! Если ты можешь разогнаться еще быстрее, то сделай это немедленно!

«Лиллиан» резко развернулась, и они понеслись через длинные зеленые валы зыби. Грохот дизелей говорил о лихорадочной скорости. Пена заполнила кильватер. На судне поняли, что журавль в небе стал превращаться в синицу у них в руках.

Теперь или никогда. Конечно, «Зварте Зее» не мог быть далеко. Вся команда заполнила верхнюю палубу «Лиллиан», на самых высоких местах негде было ступить. Моряки во все глаза всматривались в горизонт.

Следующие два часа казались бесконечными. В 15.10 плечистый ньюфаундлендец, который взобрался почти на самую вершину мачты, завопил так, что его могли бы услышать на всем пути — до самого родного дома.

— Я вижу его, ротозеи!

С крыла мостика взревел бас старшего помощника:

— Оно там одно?

— Одно, как старая дева в постели.

«Лейчестер» был найден.

«Как мы наткнулись на этот корабль, никто не может сказать толком. Я догадываюсь, что большинство из команды не думало, что мы его найдем. А некоторые начинали вообще сомневаться — существует ли он в природе.

В этот момент нас не столько обрадовал конец наших трудных поисков, нашей неопределенности, сколько поразил вид корабля. Никто из нас не видел ничего подобного — а во время войны многие из нас встречались с останками торпедированных кораблей. Такие суда обычно глубоко сидели в воде, их наполовину захлестывало волной. Но это судно поразило нас высотой — почти такой же, как «Куин Мэри». Мне показалось, что оно лежит почти на боку прямо на воде, как предок самого большого кита, когда-либо бывшего на земле.

Все в нем казалось таким неестественным — до неправдоподобия. Когда мы приблизились к нему, нам показалось, что оно сейчас завершит свой переворот и ускользнет от нас на дно.

Мы подошли с правой стороны — или, точнее говоря, со стороны днища, так как его скуловый киль на добрых десять футов торчал над водой. Пока мы обходили кругом, я смог рассмотреть все его палубы и надстройки и начал нервничать, как мальчишка, который ждет взрыва петарды во время фейерверка. Мы думали: «Боже мой, что же удержало его от полного опрокидывания?» Казалось, что у корабля был постоянный крен в пятьдесят градусов, но он часто покачивался, и тогда крен достигал семидесяти градусов. Каждый раз, когда судно давало новый крен, волны проходили по палубам. Они уже полностью разломали край шлюпочной палубы. А когда мы подошли к левому борту, то почти смогли заглянуть в трубу.

Когда я вспомнил, что этот корабль был оставлен во время урагана более десяти дней назад и дрейфовал в таком состоянии около шестисот миль к юго-востоку, выдержав три шторма и обычную плохую погоду, мне почудилось, что я смотрю на истинное чудо мореплавания. Не такое чудо, как в церкви, вы понимаете, но иногда кажется, что хорошие корабли могут жить самостоятельно, без помощи человека или Бога. Это был корабль, который не хотел умирать».

В 17.00 секретарь Фетерстона кончила расшифровывать только что поступившее сообщение. Фетерстон не то чтобы прямо висел над ее плечом — он не выдавал так явно своего нетерпения, но почти сразу же, как только ее карандаш остановился, его ручища накрыла текст:

Фетерстон отложил сообщение, вытащил сигару и аккуратно подрезал и зажег ее. Его единственным замечанием было: «М-м-м-м-м. Чертово время». Но выступающая челюсть больше не казалась носом ледокола, и голубые глаза были почти добрыми.

В ответе Кроу Фетерстон был на редкость многословен.

Кроу и Рос, стоя на мостике «Лиллиан», вместе прочитали радиограмму. Кроу с некоторым сожалением заметил:

— Фетерстон и впрямь сдал, не так ли? Но он сказал: «Хорошая работа». Так давай займемся ею.

Пока «Лиллиан» держала курс на брошенное судно, а матросы готовили рыбацкую плоскодонку, Рос подбирал команду для высадки на пострадавшее судно. В нее вошел он сам, главный механик Хиггинс и два ньюфаундлендских рыбака в качестве гребцов. Задачей Хиггинса было проверить состояние машинного отделения, пока Рос вступит в формальное владение судном.

Рос прекрасно помнил этот момент:

— Мы дважды обошли вокруг судна, приблизившись на три или четыре сотни ярдов, так что могли хорошо рассмотреть его и взвесить все шансы. Вблизи оно производило не лучшее впечатление. Рассвело всего пару часов назад, дул сильный ветер, волна была ужасная, небо закрыто облаками. Погода, что называется, не для плавания, особенно на лодке вроде нашей.

Когда я рассмотрел все, что мог, с мостика «Лиллиан», сказал Кроу, что готов, и он отошел на милю в подветренную сторону от корабля. Мы затащили лодку на корму, восемь человек вместе с двумя гребцами подняли ее и перенесли за борт. Ньюфаундлендцы удерживали лодку на тросах близ борта, пока мы с Хиггинсом не забрались в нее. Лодка взяла курс на «Лейчестер».

Человек не может представить себе, как пустынно выглядит океан, пока не взглянет на него из шестнадцатифутовой открытой лодки, пробирающейся по волнам высотой от десяти до пятнадцати футов. Наша лодка, может быть, самая лучшая морская лодка, созданная человеком, но в это можно верить, когда ты находишься не в ней.

С гребной волны нам были прекрасно видны «Лейчестер» и «Лиллиан». Корабли казались нам игрушками.

Около сорока минут ушло у нас на то, чтобы приблизиться к «Лейчестеру», тут мы обнаружили, что не одиноки. Море кишело акулами. Я думаю, они шли за «Лейчестером» с тех пор, как его покинули люди, сообразив, что судно должно утонуть и, может быть, на поверхности моря останутся какие-нибудь вкусные кусочки.

У нас не было времени зевать по сторонам, и мы отправились прямо к «Лейчестеру» с подветренной стороны, к кормовой надстройке. Вид вблизи мало нас порадовал. Подветренный борт был поднят на пятнадцать футов над морем, судно к тому же раскачивалось, и борт опускался в море. Когда оно немного выпрямлялось, вода стекала по палубе потоками, которые могли затопить нашу лодку.