— Вы ведь Ревсон, не так ли?

Ревсон кивнул.

— Как вам понравилась передача?

— Так же, как и миллионам других телезрителей, — Ревсон подумал о том, что тщеславие — ахиллесова пята его собеседника. Брэнсон, вероятно, считал себя гением и был не прочь услышать об этом от других. Этот репортаж оставляет ощущение нереальности происходящего. Этого не может быть, потому что не может быть никогда.

— Но ведь все это правда" не так ли? Вам не кажется, что это многообещающее начало?

— Я могу процитировать эту вашу фразу в печати?

— Конечно. Если хотите, можете считать наш разговор эксклюзивным интервью. Что вы думаете, как дальше будут развиваться события?

— Так, как вы их запрограммировали. Не вижу ничего, что могло бы вам помешать. К сожалению, вы поставили наше правительство в очень трудное положение.

— Вы об этом сожалеете?

— Разумеется. Вы, видимо, гениальный преступник, но все же преступник, а значит, негодяй. И вы никогда не сможете заставить меня поверить, что белое — это черное, а черное — это белое.

— Мне нравится ваша мысль. Могу я, в свою очередь, процитировать вас при необходимости? — Казалось, Брэнсон был очень доволен разговором. Тонкокожим его вряд ли можно было назвать.

— Увы, у нас нет защиты авторских прав на устные высказывания.

— Да, это серьезная недоработка, вызывающая всеобщее недовольство. — Подобное обстоятельство не слишком огорчило Брэнсона. — У вас необычный фотоаппарат.

— Верно, хотя его нельзя назвать уникальным.

— Могу я взглянуть?

— Пожалуйста. Но если он вас интересует не как фотолюбителя, а по другим причинам, то вы опоздали часа на четыре.

— Что вы хотите этим сказать?

— У вас достойный помощник, мистер ван Эффен. У него такой же, как у вас, подозрительный склад ума. Он уже осматривал мой аппарат.

— В нем нет радиопередатчика или оружия?

— Посмотрите сами.

— Похоже, в этом нет необходимости.

— У меня вопрос. Я не хочу преуменьшать достоинств вашей разносторонней личности, но...

— Вы рискуете, Ревсон.

— Вовсе нет. У вас репутация преступника, не склонного к насилию, — Пол махнул рукой. — Так вот, мне хотелось понять, зачем вам все это? Вы могли бы сделать любую карьеру, ну, например, в бизнесе.

— Пробовал, — вздохнул Брэнсон. — Вам не кажется, что бизнес скучноват? Моя нынешняя деятельность требует разнообразных способностей и не надоедает, — он немного помолчал. — Да вы и сам странный человек. Утверждаете, что фотограф, а разговариваете и ведете себя не как фотограф.

— А как, по-вашему, должны себя вести люди нашей профессии? И как они должны разговаривать? Вот вы смотрите на себя в зеркало, когда бреетесь. Разве вы выглядите, как преступник? Вы смотритесь, как вице-президент компании с Уолл-Стрит.

— Счет равный: один-один. А как называется ваша газета или журнал?

— Вообще-то я вольный художник, но сейчас представляю лондонскую «Таймс».

— Но вы же американец?

— Новости не знают границ. Во всяком случае, в наше время. Я предпочитаю работать за рубежом, в тех местах, где чувствуется, что жизнь кипит, — Ревсон еле заметно улыбнулся. — Так было до сегодняшнего дня. Дольше всего я работал в Юго-Восточной Азии, но теперь мне чаще приходится работать в Европе и на Ближнем Востоке.

— В таком случае, что вы здесь делаете?

— Здесь я оказался совершенно случайно, по пути из Нью-Йорка в Китай. Еду в очередную командировку.

— И когда вы должны туда отправиться?

— Завтра.

— Завтра? В таком случае, вам нужно уехать с моста сегодня вечером. Я же говорил, что представители средств массовой информации вольны покинуть мост, когда им заблагорассудится.

— Да вы с ума сошли!

— Значит, Китай подождет?

— Конечно. Если только вы не надумаете похитить председателя Мао.

На губах Брэнсона снова появилась дежурная улыбка, никогда не затрагивающая его глаз. Он ушел довольный собой.

Ревсон с фотоаппаратом в руках стоял у третьего автобуса, напротив правой передней двери.

— Вы не возражаете? — вежливо осведомился он.

Крайслер обернулся, удивленно посмотрел на фотографа и улыбнулся.

— За что мне такая честь?

— Мой аппарат устал снимать Брэнсона и всевозможных шишек. Теперь я составляю галерею подручных Брэнсона, — Ревсон улыбнулся, чтобы его слова прозвучали не очень обидно.

— Вы ведь Крайслер, да? Специалист по средствам связи?

— Так меня называют.

Ревсон сделал пару снимков, поблагодарил Крайслера и ушел. Чтобы его истинная цель не стала очевидна, он сделал еще несколько видовых снимков, потом заснял нескольких человек из команды Брэнсона. Казалось, все эти люди переняли от своего лидера бодрость духа и уверенность в себе. Уступая требованию Брэнсона, они соглашались сниматься, порой даже охотно. Сделав последний снимок, Ревсон прошел к западному ограждению моста, сел на поребрик, закурил сигарету и задумался.

Сотни фотографий и множество репортажей уже были переданы в газеты, и теперь около двадцати журналистов бесцельно бродили по мосту. Несколько минут спустя к нему неторопливой походкой подошел О'Хара и сел рядом. Ревсон сделал пару снимков доктора.

— Я видел, как вы разговаривали с мисс Венсди. Она очень обижена, не так ли?

— Да, мисс Венсди могла бы быть и повеселей. Вы все привезли?

— Оружие и указания.

— И это должным образом замаскировано?

— По-моему, да. Обе ручки висят у меня на доске для записей. Все желающие могут ими полюбоваться и привыкнуть к их существованию. Воздушный пистолет с отравленными пулями — внутри оборудования для реанимации. Комплект запечатан, и его нельзя вскрыть, не сломав печати. Если его вскроют, с медицинской точки зрения ничего страшного не произойдет. Пистолет лежит под фальшивым дном. Предполагается, что вы знаете, как его достать. Нужно отметить, что этот комплект нельзя вскрыть по ошибке.

— Похоже, доктор, вы неплохо развлекаетесь.

— Ну да. Все-таки разнообразие. Это вам не вросшие ногти лечить.

— Мне кажется, вы бы не прочь до конца жизни работать под грифом «совершенно секретно». Как вышло, что именно вас послали сюда с этой машиной?

— Ваш начальник и его коллега из ЦРУ все решили без меня.

— Это значит, что ваша жизнь стала вдвойне секретной. Как насчет моего шнура и контейнеров?

— Вашего шнура и контейнеров? — задумчиво повторил О'Хара, который, казалось, о чем-то глубоко задумался.

— Я просил прислать четыре пустых контейнера. Снаружи на них должны быть наклейки химической лаборатории, чтобы никто не заподозрил их истинного предназначения, а шнур следовало замаскировать под рыболовные снасти с крючками и блесной, — напомнил Ревсон.

— Хотите порыбачить с моста?

— Хочу. Сами знаете, здесь невыносимо скучно.

— Мне почему-то кажется, что скучать нам осталось недолго.

— Полагаю, о газовом баллончике вы тоже не забыли?

— Не забыл, — улыбнулся О'Хара. — Баллончик у меня в машине. Он стоит на полочке над столиком, где его может видеть любой. Это продукция известной в нашей стране фирмы. Ее иногда называют «престижным ароматом Нью-Йорка». Прелестное название, не правда ли? Только в этом баллончике давление в три раза больше обычного — действует на расстоянии десяти футов.

— А фирма по производству косметики знакома со своей усовершенствованной продукцией?

— Конечно, нет. ЦРУ почему-то совсем не заботится о защите своих авторских прав, — задумчиво улыбнулся доктор. — На обратной стороне этого шедевра есть надписи: «Пикантный аромат» и «Беречь от детей», а на лицевой стороне — «Сандал». Представьте, что Брэнсон или кто-то из его людей захотят узнать, как пахнет этот «сандал» и чуть-чуть брызнут?

— Надеюсь, этого не случится. Я сегодня же вечером заберу у вас аэрозоль и ручки. А где указания Хегенбаха?

— Не одного Хегенбаха, а Хегенбаха и компании. Над этими инструкциями трудился целый комитет, включая вице-президента, адмирала Ньюсона, генерала Картера, Хендрикса, Квори и Мильтона.