Констебль убрал записную книжку и занял позицию на коврике у входной двери.
— А теперь, мистер…
— Голдсмит. Эдвард. Джей. Голдсмит.
— Так вот, мистер Голдсмит…
— Джей означает Джеремия, но я никогда не пользуюсь этим именем.
— Мистер Голдсмит, вот что я вам скажу. — У констебля был вид человека, через силу выполняющего обязанности. — На своем веку я повидал изрядное количество трупов, то есть мертвецов, и ни один из них не разговаривал. Будьте уверены, это истинная правда. Они могут рыгать, подергиваться, приподниматься, скалить зубы, моргать и даже сжимать кулаки при трупном окоченении, но они никогда не разговаривают!
— Но он ведь говорил! — Мистера Голдсмита ужасно огорчило, что этот милый и готовый помочь полисмен упускает из виду столь важное обстоятельство. — Он прямо так и сказал, что «мёрв», к тому же выглядел как покойник и пахло от него трупом.
— Ну конечно, это полностью меняет дело. — Констебль напоминал Шерлока Холмса, собравшегося поразить тупоумного Ватсона. — Ваше описание в точности подходит старому Чарли, бездельнику, который спит под открытым небом и попрошайничает на кухнях гостиниц и тому подобное. Само собой, пьет денатурат и давно растерял остатки разума. Думаю, он наведался к вам, чтобы чем-нибудь поживиться. Возможно, поинтересовался устройством жалюзи, пока дверь была открыта, намереваясь в будущем с комфортом поспать в вашей постели. Я доложу сержанту, и мы займемся им. Вы же понимаете, у него нет никаких источников средств к существованию.
— Благодарю вас. — Мистер Голдсмит попытался почувствовать облегчение. — Но…
— Не волнуйтесь. — Констебль сделал движение по направлению к двери. — Больше он вас не побеспокоит. Если же вам все равно не по себе, то установите на входной двери цепочку — тогда вы сможете сначала посмотреть на посетителя, а потом подумать, стоит ли его впускать.
— Конечно, — согласился мистер Голдсмит, на сердце у него несколько полегчало.
Он проводил полицейского, вежливо подав ему шлем.
— Говорящий мертвец! — Констебль покачал головой и разразился хохотом. — Ну и ну!
Мистер Голдсмит закрыл дверь и прислонился спиной к стене. Немногочисленные знакомые находили его чрезвычайно артистичным.
— Он был мертв, — произнес мистер Голдсмит. — Он был определенно мертв!
Он снова подогрел бобы, приготовил в гриле тосты, открыл банку грибов и перекусил прямо на кухне.
Вечер шел своим чередом. Телевизор пытался поведать ему о том, о чем знать ему совсем не хотелось. Газеты пугали, а газовый камин сломался. Ничего не приходило на ум, поэтому он лег спать.
Постель была теплой. В ней безопасно, мягко и тепло. Если случится что-нибудь ужасное, то всегда можно спрятаться под одеялом. И книга была умиротворяющая. В ней говорилось о молоденькой девушке, которая могла бы стать кинозвездой, если бы переспала с мерзким жирным продюсером, но вместо этого девица на корню задушила честолюбивые порывы и обвенчалась со своей первой любовью. Муж ее трудился в местном банке за двадцать фунтов в неделю.
Удовлетворенный столь благополучным исходом, мистер Голдсмит сунул книгу под подушку, выключил свет и собрался окунуться в мир сновидений.
Сердцебиение замедлилось. Мозг дал установку на сон мудреному сплетению нервов и сам тоже ей последовал, несмотря на то что желудок выражал легкое недовольство бобами. Разум постепенно отключал пять чувств, чтобы раскрыть доступ к бесценной сокровищнице фантазий. Но тут уши зафиксировали посторонний звук, и сразу же мозг приказал всем чувствам прийти в состояние боевой готовности.
Мистер Голдсмит сел на постели, тщетно пытаясь нашарить выключатель, с языка сами собой срывались бесполезные отрицания:
— Нет… нет… нет…
Створки платяного шкафа медленно раздвигались. Шкаф был отличный, вместительный, с двумя зеркалами, и мистер Голдсмит смотрел, как на тех вспыхивают отсветы. Из недр гардероба появилась темная фигура, высокая и тощая. Если бы мог, мистер Голдсмит непременно закричал бы, но сдавленное ужасом горло оказалось совершенно сухим. Темная фигура зашаркала к кровати, мгновение колебалась, словно готовое упасть дерево, потом повернулась и села. Когда долговязая тень закинула ноги на кровать и растянулась рядом с мистером Голдсмитом, из горла несчастного человечка вырвался стон. Видно было не очень хорошо, но обоняние и слух не подводили. Во тьме клокотали слова маньяка:
— Ыы… при… вел… паа… лицию… Йа… не… наыыжу… паа… лицию…
Так они и лежали рядышком, повизгиванию мистера Голдсмита вторило булькающее стенание долговязого:
— Ыы… при… вел… паа… лицию… Йа… мёрв… не… наыыжу… паа… лицию… ани… все… вратны…
Мистер Голдсмит отважился шевельнуться, очень уж ему захотелось оказаться подальше от этого малоприятного существа. Он осторожно шевельнул рукой, пытаясь откинуть одеяло, но в тот же миг вокруг запястья сомкнулись холодные пальцы.
— Аа… йа… мёрв…
— Боже, только не это! — взмолился мистер Голдсмит. — Только не это.
Мистер Голдсмит попытался высвободиться из влажных холодных пальцев, но от этого захват сделался лишь сильнее. В конце концов темный силуэт шевельнулся и, к ужасу мистера Голдсмита, уселся на кровати и принялся свободной рукой шарить вокруг. Тотчас свет пронзил темноту, разогнав тени по углам, и мистер Голдсмит увидел то, что видеть ему хотелось меньше всего.
Лицо незнакомца позеленело еще больше, глаза слезились пуще прежнего, словно собрались по капле вытечь прямо на щеки. Зияющей дырой разверзся рот, извивающимся червем в нем корчился язык. С тяжким шумом неисправной газовой колонки в трахее клокотали булькающие звуки:
— Да-а-а-вай а-а-адивайся…
Непрошеный гость встал и пошел к камину, так и не отпуская руку мистера Голдсмита и заставляя того извиваясь проползти по постели и, спотыкаясь, последовать за собой. Над каминной полкой висел старый морской кортик с медной рукояткой, купленный за тридцать шиллингов в те далекие дни, когда мистер Голдсмит впервые прочел «Трех мушкетеров». И вот тощая тварь извлекла оружие из крючков, на которых оно висело, развернулась и занесла кортик высоко над головой коротышки. Клокотание в горле нарастало и наконец вырвалось наружу:
— Да-а-а-вай а-а-адивайся…
Мистер Голдсмит оделся.
Рука об руку шли они по пустынной улице. С первого взгляда парочка напоминала папашу, волочащего в школу упирающегося сынка. Ах, как хотелось мистеру Голдсмиту увидеть своего знакомца-полицейского! Но костлявый провожатый превосходно знал все сумрачные улочки и безлюдные переулки в округе, он протаскивал жертву сквозь дыры в заборах, прятался в каждой тени, каждом укромном уголке. В краткие моменты мистера Голдсмита все же посещала способность мыслить связно, и тогда он объяснял себе тягу тощего хорониться инстинктом бродячей кошки. Непонятное существо стремилось добраться до норы и тащило добычу за собой.
Они крались по портовому району. В темное небо тянулись покрытые копотью стены. Под арками железнодорожных путей бежали к унылым складам узкие мощеные улочки, порой пропадавшие в забитых мусором воронках, оставленных бомбами Гитлера тридцать лет назад. Мистер Голдсмит спотыкался на кочках, поросших жесткой рыжеватой травой. Раз он даже упал в яму, откуда его немедленно извлек провожатый, двигавшийся с могучей и неодолимой стремительностью танка «Шерман».
Вот дорога пошла под уклон между руинами кирпичных стен. Некогда здесь был потолок, а сейчас лишь свисали ошметки штукатурки. Пахло горелым деревом и падалью.
Они оказались в помещении, где некогда располагался склад. Само здание разрушилось, даже каркаса не осталось, но расположенному глубоко под землей подвалу не были страшны ни огонь, ни бомбы. Стены сочились влагой, потолок прогнулся, под ногами похрустывал потрескавшийся цемент, но все же подвал продолжал существование. Два ряда кирпичей поддерживали старую ванну. В ней горел костер, пламя мерцало в дырах, пробитых в ржавых боках ванны. Дымные языки пламени наводили на мысли о преисподней. Они, словно сонные змеи, поднимались вверх, к потолку, и лениво сворачивались вокруг черных балок. На перекладинах и стенах висели фонари, и мистеру Голдсмиту опять пришлось лицезреть то, что видеть ему вовсе не хотелось.
