— Что?.. — спросила она, едва шевеля губами и часто дыша.

— Вероятно, с вешалки упала какая-то одежда, — предположил я.

— Все равно пойди и взгляни, — задыхаясь, попросила она. — Я не смогу успокоиться, пока буду думать, что там кто-то прячется.

Прячется? В гардеробной ее спальни? Кто же там может быть? Анжела не держала в доме кошки. Но я все же встал и пошел в гардеробную.

Причина беспокойства бросилась мне в глаза, едва я открыл дверь. Часть манекена? Предмет оформления витрины? Экспонат из анатомического театра? На первый взгляд это могло быть что угодно. Последнее предположение заставило меня вздрогнуть от испуга, но в следующее мгновение я понял, что ошибался. К тому времени Анжела тоже выбралась из постели, набросила платье и метнулась к двери, которая никак не хотела открываться. Она тоже увидела этот предмет и, в отличие от меня, сразу поняла, что это такое.

— Его нога! — воскликнула она, отчаянно колотя в дверь и дергая затейливо украшенную позолоченную ручку. — Его ужасная проклятая нога!

Да, конечно, так оно и было: керамическая нога Джереми Клива, с кожаными ремнями и коленным шарниром на крючках. Она стояла там в углу, а к ней была прислонена коробка с туфлями, но в конце концов гравитация победила. В самый неподходящий момент.

— Дорогая, — окликнул я Анжелу, зажав протез под мышкой. — Но это всего лишь искусственная нога Джереми!

— Ну конечно, это она, — всхлипнула Анжела, наконец справившись с дверью и выйдя на лестничную площадку. — Но как она здесь оказалась? Она должна быть похоронена имеете с ним в Дэнхольме!

С этими словами она побежала вниз.

Ну а я, почесав в затылке, присел на кровать, не выпуская из рук протеза. Некоторое время сгибал и разгибал шарнир и заглядывал внутрь. Пусто. Какая-то специальная керамика, достаточно крепкая и тяжелая, но совершенно безжизненная. От протеза немного пахло, но ничего сверхъестественного — пахло самим Джереми. А на своде стопы и на пятке виднелись пятна грязи…

Я тщательно смыл грязь в раковине спальни, и к тому времени вернулась Анжела с бокалом пенящегося шампанского в дрожащей руке. По ее лицу можно было предположить, что остальное содержимое бутылки она уже выпила. Зато к ней хотя бы частично вернулось прежнее самообладание.

— Его нога, — сказала она, войдя в комнату в тот момент, когда я вытирал протез пушистым полотенцем.

— Ну да, — кивнул я. — Запасная нога Джереми. — Я увидел, что она уже готова что-то сказать, и продолжил: — Нет, ничего не говори, Анжела. Конечно, у него имелась запасная нога. Можешь себе представить, что было бы, если бы он сломал свой протез? И что тогда? У тебя же есть запасные очки для чтения? А у меня — запасные ключи от машины. Вот и Джереми обзавелся запасными… частями. Просто он был достаточно деликатен, чтобы не демонстрировать их тебе, вот и все.

— Деликатный Джереми! — Она рассмеялась, хотя и несколько истерично. — Ну ладно, наверное, ты прав. Кроме того, я целую вечность не заглядывала в гардеробную. А теперь убери ее; нет, не туда, а в кладовку под лестницей, потом возвращайся и люби меня.

Я так и сделал. Шампанское подействовало на нее благотворно.

Но позже, когда Анжела уже спала, тесно прижавшись к моей груди, я продолжал размышлять о своем "приятеле Джереми".

Искатель приключений, исследователь, бродяга — вот каким был Джереми Джонсон Клив. Он мог стать сэром, лордом, министром, но предпочел оставаться самим собой. Вздорный старый (старомодный) мошенник! Но и очень современный во многих отношениях. Наивный относительно некоторых вещей — взять хотя бы его доверие ко мне или то, что он, сильно хромая, подвинул свое кресло так близко к обрыву. Но в других вопросах он был хитрым, как старый лис, и никто не мог его обмануть. По крайней мере надолго.

Он лишился глаза после удара дротиком где-то на берегах Ориноко, или вроде того, а ногу ему откусил крокодил в Амазонке. Но он всегда возвращался домой, лечился, а потом снова уступал своей страсти к путешествиям. Что касается фетишей, что ж, человек всегда склонен узнавать и испытывать какие-то забавные переживания в отдаленных уголках мира и почти всегда старается хоть отчасти сблизиться с местным населением…

На следующий день (вернее, в тот же самый, поскольку полночь уже миновала), в пятницу, дела привели меня в Дэнхольм. И бесполезно спрашивать, по какой причине я, прихватив небольшой букет у деревенской цветочницы, прошел на старинное кладбище, к простой могиле Джереми. Возможно, цветы означали дань его памяти; всему должна быть своя причина, всему должно быть объяснение. Можно подумать, мне это надо. В конце концов, он же был моим другом! Все так говорили. Но есть и другое объяснение: убийцы всегда посещают могилы своих жертв.

На мраморном надгробии были выбиты его имя, даты рождения и смерти и краткая история его жизни, гласившая:

Укладывая цветы на его просевшую могилу, я не мог удержаться от легкой усмешки.

Просевшую?..

— Оседание почвы, сэр, — раздался голос прямо у меня над ухом, и чья-то рука тронула локоть.

Господь свидетель, я так и подскочил от неожиданности!

— Именно оседание, — повторил тот же голос, отягощенный местным диалектом, полный нескрываемой неприязни и такой же мрачный, как и место, где мы стояли, — Да, меня исхода упрекают, что я плохо утрамбовываю землю и все такое, но в этом виновато оседание почвы. Из каждой полудюжины могил одна обязательно хоть немного, но опускается, совсем как у этого старины Джи-Джи. Вам ведь известно, это их семейная могила. Дэнхольм. А он последний в роду, и такой немного странный! Но, я думаю, вы и так все знаете.

— Э… да, — сказал я. — Известно. — Я посмотрел на образовавшуюся впадину, — Э… может, добавить немного земли, как вы думаете? Пока никто не успел вас упрекнуть?

Он задумчиво поморгал:

— Я сейчас же этим займусь, сэр! Всего вам хорошего!

Я ушел, а он некоторое время чесал в затылке, хмуро глядя на могилу, а потом покатил свою тачку, явно собираясь привезти немного земли.

Это был второй факт, о котором я не собирался рассказывать Анжеле, но, как выяснилось, он все равно не имел большого значения.

Вечером, после того как стемнело, я снова подъехал к их (а теперь ее) загородному дому, и стоило мне войти, как я тотчас понял, что дело неладно. Любой бы это понял, если бы услышал встревоженный голос, доносящийся сверху.

— Артур! Артур! — Ее резкий, пронзительный голос проникал до самых костей. — Это ты? Ради бога, скажи, что это ты!

— Конечно это я, моя дорогая, кто же еще? — крикнул я в ответ. — А теперь скажи, в чем дело?

— В чем дело, в чем дело?! — Она слетела по ступеням в развевающемся халате и попала прямо в мои объятия. — Я сейчас скажу, в чем дело…

Но Анжела так запыхалась, что не могла говорить. Она выбежала из спальни с влажными неприбранными волосами, ненакрашенная и вообще выглядела сильно уставшей.

Выждав пару секунд, я довольно резко спросил:

— Так ты мне расскажешь?

— Это он! — дрожащим голосом выпалила она. — О, это он!

Анжела разразилась слезами и повисла на мне, так что пришлось бросить на пол цветы и шоколад, чтобы ее поддержать.

— Он? — невольно повторил я, что было довольно глупо, поскольку я уже начал подозревать, что речь шла действительно о "нем" или, по крайней мере, о его действиях.

— Он! — воскликнула она, стуча кулачком в мою грудь. — Он, глупец. Это Джереми!

Что ж, наш семейный девиз всегда гласил: "Пусть восторжествует разум", так что могу поставить себе в заслугу, что я не рухнул на пол и не начал бессвязно бормотать, как это делала Анжела. А возможно, я просто слишком глуп. Так или иначе, я подобрал цветы, коробку конфет — да, и Анжелу тоже — и понес все это наверх. Я уложил ее на кровать, но Анжела тотчас вскочила и забегала взад-вперед по комнате, горестно заламывая руки.