В Конторе — так называли место службы генерала отдельные товарищи, наслушавшиеся «голосов» из-за границы, Самойлов отвечал за изучение необъяснимых фактов и явлений. Необъяснимых с точки зрения науки. Контора занималась этим с давних пор, еще с 30-х. В НКВД был Спецотдел, который среди множества занятий, интересовался необычным, включая оккультизм. В конце 30-х его сотрудников расстреляли, включая и главу отдела, и направление заглохло. В 70-х службу возродили, поскольку факты множились, о них писала пресса — как зарубежная, так и советская. Поэтому следовало разобраться, что это — пустышка, придуманная журналистами, или имеет под собой основу? В последнем случае понять: как это угрожает СССР? Или же совсем не угрожает.

Исследование шло ни шатко и ни валко. Сенсации в прессе при тщательной проверке или никак не подтверждались, или объяснялись обычными природными явлениями, чуть приукрашенными журналистами. Контакты с инопланетянами, о которых сообщали в письмах, отправленных в Контору, оказывались бредом сумасшедших. Все чаще генерал задумывался, что он, похоже, получил от руководства невыполнимое задание — исследовать то, чего не существует. Так было до тех пор, пока в столице Белоруссии не случилась череда загадочных смертей среди рецидивистов. Сначала их сочли инициативой МВД республики, но эта версия не подтвердилась — провернуть такую операцию непосильно даже для самых ушлых оперов. Дела подняли и перепроверили. Каждый погибший умер некриминальной смертью — сомнений в этом не возникло. Но факты говорили об ином. Первое — погибли не просто рецидивисты, а уголовники с воровским авторитетом; второе — локальность происшествий, в соседних республиках такого не случилось; и третье — малый временной промежуток между смертями. Эти факты перечеркивают версию некриминальной составляющей. Тогда вопрос: кто и как это мог организовать? Если эти неизвестные могут осуществлять подобные операции, то представляют потенциальную угрозу руководству СССР. Начали с уголовников — продолжат на начальниках. В Конторе сильно напряглись и прошерстили все связи погибших уголовников, но ни на кого не вышли. К тому ж рецидивисты перестали умирать, и зацепиться дальше было не за что. И тут такой подарок от собственного сына… Ведь если Саша не ошибся, а это вряд ли, то есть странный самолет, верней, летательный аппарат, который обладает необычными техническими возможностями. Не будучи инженером, генерал отлично понимал, что стремительно спикировать к автомобилю и присосаться к лобовому стеклу перед водителем во время движения не каждое устройство сможет. Вернее, никакое из имеющихся в СССР. Мог этот странный летательный аппарат участвовать в расправе над рецидивистами? Вполне, особенно, если таких устройств немало. Шпионское оборудование с Запада? Тогда смерть уголовников в Минске и в белорусских городах бессмысленна. Проверка технологии в полевых условиях? На Западе своих преступников хватает. Московское же событие вполне понятно — летательный аппарат спасал агента от наезда. Скорее резидента, обычного агента никто не стал бы защищать столь необычным способом. Хотя агент бывает ценным… Но в этом случае выходит: шпион был не один. Ведь должен же кто-то управлять летательным аппаратом? Вопросы, множество вопросов, но он найдет на них ответы. Такая служба…

Кир не знал, когда вернулся Сергей, поскольку крепко спал, как и соседи по комнате. Встали поздно — воскресенье, и в институте нет занятий, но Сергей продолжал лежать на койке, укрывшись одеялом с головой. Друзья переглянулись, улыбнулись, после чего отправились умываться. Когда вернулись, то обнаружили соседа проснувшимся. Он не вставал, но сняв одеяло с головы, мрачным взором разглядывал потолок. Лицо помятое и бледное.

— Ну как, в «Арагви» погуляли? — спросил его Кувайцев. — Девочек снимали? Плясали на столах?

— Не издевайся! — сморщился Кострица. — И без того погано на душе.

— Что так? — Кувайцев улыбнулся. — Девочки вас бросили?

— Все деньги просадил, — осипшим голосом сказал Сергей.

— Но почему? — Кир удивился. — За нас же Никитич платил.

— Он к тому времени уже не соображал, — вздохнул Кострица. — Сидел остекленевший. А официантка подошла и требует: плати! Я дал ей две десятки, она сказала: «Мало! Цыпленок табака, сациви, марочный коньяк. Салаты всякие…»

— Неплохо гульнули! — Кувайцев аж присвистнул. — А дальше?

— Я разозлился и стал бросать десятки на стол. Одну, другую, третью… Она их подбирала, пока не кончились, после чего сказала: «Хватит!»

— И много набросал?

— Да все, что было — семьдесят рублей.

— Там и тридцатки бы хватило, — сказал Олег Сергею. — Развела, как дурака.

Кострица вновь вздохнул и сморщился.

— А что потом? — поинтересовался Кир.

— Поднял Никитича и вывел из ресторана. На воздухе он очунял, поймал такси и укатил домой. А я приехал на троллейбусе в общежитие.

Кувайцев засмеялся, а следом — остальные.

— Вам тут смешно, а у меня осталось три рубля, — обиделся Кострица. — В Москве еще две недели жить. На что?

— У борова потребуй компенсацию, — посоветовал Кувайцев. — Втравил в историю — пускай заплатит. Он не бедный — доцент, преподаватель, рублей четыреста получает. Плюс зарабатывает на статьях и книжках. Литературный критик, ёпть.

— А ты откуда знаешь? — удивился Кир.

— В Литинституте все неплохо зарабатывают, — пояснил Олег. — А этот ваш Никитич — клоун, так о нем студенты говорят. До старости дожил, а ум как у ребенка. Такое выкинуть!

— Он воевал, — вступился вдруг Кострица. — Отправился добровольцем в сорок первом, а после в плен попал, сидел в концлагере в Германии и в СССР вернулся в сорок пятом. Он сам рассказывал. Мне стыдно у него просить.

— Тогда жене телеграфируй — пусть вышлет денег, — сказал Кувайцев.

— Нет у нее, — в который раз вздохнул Кострица. — Она в декретном отпуске, за дочкой смотрит, а той всего лишь десять месяцев. Я им оставил денег, а остальные взял в Москву. И все спустил… — он пригорюнился.

— Родители? — спросил Кувайцев.

— Они пенсионеры, я у них родился поздно. Отец пришел с войны, и здесь узнал, что вся семья его погибла — жена и дочки. Ему уже за тридцать было. Со временем нашел вдову, она ему детей родила. Я младший. Нет, деньги они вышлют, разумеется, но стыдно с этим обращаться.

— Не надо никого просить, — вмешался Кир. Достал из куртки кошелек и вытащил из толстой пачки семь десяток. В Москву он взял четыреста рублей, здесь не истратил даже половины. — Держи! — он положил их на кровать Кострицы.

— Спасибо, Костя! — Сергей заулыбался. — Я отдам. За повесть гонорар заплатят, приеду — отпускные получу.

— Отдашь, конечно, — сообщил Кувайцев. — Ладно, поднимайся и приводи себя в порядок. Садись за стол. Снимем твое похмелье… кружечкой чая.

Он снова засмеялся…

Все на земле когда-нибудь кончается, закончилась и установочная сессия. Студенты-первокурсники простились и разъехались. Кир и Сергей отправились в свой Минск.

— Чтоб обязательно приехал в воскресенье! — сказал ему Сергей, прощаясь на вокзале. — Мы с Машей будем ждать. С женою познакомлю, только это… — он смутился. — Не говори ей, как с Никитичем гуляли, про деньги — тоже.

— Ругаться будет? — улыбнулся Кир.

— Расстроится, — Сергей вздохнул. — Она меня в Москву с тревогой провожала. Огромный город: как я в нем устроюсь, где буду жить, не украдут ли деньги… А тут такое, — он махнул рукой.

— Приеду, — Кир кивнул и в следующее воскресенье отправился к однокурснику. Он взял с собой вино, коньяк, конфеты — все из подарков пациентов. С тех пор как от него ушла Наташа, он складывал их в шкаф, где накопились. Иногда спиртное покупали у него ребята в блоке — по государственной цене, естественно, но запас его практически не уменьшался. Вернувшись в Минск, Кир угостил соседей и рассказал об институте: чему и как там учат — ребятам было интересно. Про публикацию в журнале говорить не стал — а вдруг не напечатают? Получится, что балабол. Парни, естественно, заметили, что он теперь не заикается, Кир рассказал об автомобиле, который чуть его не сбил.