— И как же решался во всех этих браках щекотливый вопрос, с которым вы пришли ко мне?

Этого Андрей не знал. Как-то не было такого разговору, да раньше и не встревал он в дела государственные… Эх, была не была! Придётся брать грех на душу!

— Насколько мне известно, никто не дерзал принуждать князей Киевских поступать против совести, — сухо и решительно ответил Андрей.

Савейр отлично понял, как обстоит дело, но это нисколько не помогло ему. Так или иначе — завтра свадьба. Откладывать её невозможно…

«Отцов церкви я уговорю, — думал он, — а Генриху совершенно безразлично, на чём будет присягать королева. Да и вряд ли он даже отличит одно евангелие от другого..»

— Могу ли я считать, что князь Ярослав держится тех же мыслей, что и его дочь, господин Андрэ? — вкрадчиво спросил он.

Видно, будет ещё один грех на душе. Разве знает Андрей, как поступил бы князь?

— Безусловно, ваше святейшество. И он по достоинству оценит ваше посредничество…

— Ну что ж, — вздохнул Савейр, — передайте княжне, что желание её будет исполнено.[9]

14 мая 1049 года, в день святой троицы, состоялось бракосочетание Анны, княжны Киевской, и Генриха I, короля Франции.

Гремел никогда до того не слышанный Анной орган, от клубов фимиама, а может, и от узкого платья кружилась голова. Потом была коронация, пир в архиепископском дворце — и новую королеву повезли туда, где предстояло ей прожить отныне всю жизнь.

Столица Франции была невелика в те дни, когда, подъезжая к Парижу, епископ де Мо Савейр указал на него молодой королеве. Сена окружала своей серебристой лентой мрачный остров Сите, и волны её колыхали на якорях лишь несколько маленьких судёнышек. Анне сразу вспомнились шумные, многолюдные пристани Киева и множество кораблей на Днепре.

В воде отражались башни дворца, ограниченные справа и слева чёрными линиями Малого и Большого мостов. Париж предстал впервые перед своей королевой как путаница крыш, между которыми едва различались узкие улицы…

— Слышь-ка, — тихо сказала Анна ехавшему рядом Андрею, — тёмный какой город-то…

— Полно, Ярославна, — так же тихо ответил Андрей, — это день нынче пасмурный. А вообще слыхал я, что солнышка здесь поболе, чем у нас. К полудню, вроде, ближе они.

Анна не ответила. Может, и правда это, да уж всё равно. Одним солнышком не согреешься, коли на душе темно. Что впереди у княжны Киевской? Одна в чужой стране с пожилым, нелюбимым мужем.

— Андрей, — обернулась она к Андрею, — ты долго ль со мной здесь проживёшь?

— Сколько захочешь, столь долго жить буду…

— Не заскучаешь по дому-то?

— Как не заскучать, Ярославна. По себе, поди, знаешь.

— Я — другое дело. Неволею судьба мне рассудила жизнь прожить. Для блага Руси, батюшка сказал…

— И я для того же послан. Тебе помогать, в чём потребуется, и другое многое, что князю надобно, делать.

— Навек ли приказал батюшка тебе при мне оставаться?

— Нет, Ярославна, того не говорил князь.

— А доколе ж?

— Пока сама не скажешь, что ненадобен более, что к жизни новой привыкла и не горюешь о судьбе своей…

— Ох, Андрей… коли так, не пришлось бы и тебе во Франции гробовой доски дожидаться…

— Как велишь, — вздохнул Андрей, — а только в горе я тебя не покину.

— Верный ты друг, Андрей…

— Так ведь сызмальства росли вместе. Всё равно что сестра родная ты мне, Ярославна…

— Чем это вы заняты, Андрэ? — окликнул весёлый молодой голос. Андрей обернулся. В дверях его покоя стоял высокий, богато одетый придворный.

— Здравствуйте, Жак, — приветливо ответил Андрей. С Жаком де Геменэ он подружился как-то сразу. Хотя все придворные встретили свиту королевы очень любезно, Жак казался Андрею и добрее, и умнее других. Друзья проводили вместе всё своё свободное время, вместе ездили на охоту, вместе появлялись на весёлых пирушках холостой дворянской молодёжи.

— Так что ж вы делаете тут один? — повторил Жак.

— Да вот списывал кое-что из заметок вашего учёного монаха. Любопытно он про старину французскую рассказывает..

— Списывали? — с округлившимися от удивления глазами спросил Жак. — Так вы умеете писать?

— Конечно. А вы разве не умеете?

— Да что вы, Андрэ! — засмеялся Жак. — Рыцарское ли это дело — водить тростником по пергаменту? У нас и читать-то могут одни монахи…

— Вы шутите, Жак?

— Нисколько. Ну зачем графу де Геменэ писать или читать? Для этого у меня есть обученные слуги. А моё дело — владеть мечом…

— Мечом и я не так плохо владею, — улыбнулся Андрей.

— Я знаю. У нас все говорят об этом. И вообще вас считают одним из самых блестящих придворных. Но писать, читать… Да зачем вам это? И где вас научили?

— Наш князь — человек учёный, сам целые ночи читает и приближённым учиться приказывал…

— Ну, а наш добрый король, уж наверное, никогда ничего не читал, а писать умеет разве что своё имя под королевскими указами, — засмеялся Жак, — да ему вовсе не нужна учёность. И без неё у короля довольно хлопот…

— Я слышал. Говорят, многие знатные сеньоры неохотно подчиняются королевской власти?

— Неохотно? Просто не подчиняются. У многих владения обширнее королевских, да и знатность не меньше. Всё время приходится воевать то с одним, то с другим сеньором… Впрочем, хватит об этом, Андрэ. Я совсем не для таких скучных разговоров пришёл к вам.

— Я рад вам, Жак, какова бы ни была цель вашего прихода…

— Ну так велите подать себе одеться — и поедем.

— Куда?

— Сегодня собираются в одном весёлом кабачке близ Парижа.

Андрей хлопнул в ладоши. Вбежал нарядно одетый паж и вопросительно взглянул на хозяина.

— Одеваться и коня! — коротко приказал Андрей.

Мальчик поклонился и убежал.

Вскоре друзья уже торопливо шли по тёмным коридорам. Немало месяцев пролетело с той поры, как впервые переступил Андрей через порог этого дворца, более похожего на крепость, но всё ещё не мог привыкнуть к нему. В мощных, шириной в шесть локтей, стенах чуть мерцали узенькие окна. Коптящие факелы, воткнутые в железные скобы, почти не рассеивали мрак. В сырых каменных залах пахло собачьей мочой, потому что все охотничьи своры короля и придворных жили здесь же. Вытянув лапы, позёвывая, собаки разных мастей лежали у громадных каминов и ленивым взглядом провожали Андрея и Жака…

Больше всего поражало Андрея то, что здесь же, под королевским дворцом, в обширных, иногда залитых до щиколотки водой Сены подземельях содержались многочисленные пленники, а в дворцовых башнях жили палачи и стояли орудия пыток. Как всё это было непохоже на весёлый терем Ярослава!

Каково-то здесь Анне? Она по-прежнему ни на что не жаловалась, когда Андрей навещал её в простой, побелённой горнице, где стояли у очага два деревянных кресла и две табуретки с подушечками из красного сукна. Здесь епископ Готье, с которым Анна оставалась в дружбе, обучал молодую королеву французскому языку. Да и кое-какие науки изучала с епископом молодая женщина. Это удивляло и забавляло короля, но он ни в чём не противоречил Анне, потому что искренне любил и уважал жену. Даже на королевских указах и хартиях она ставила свою подпись рядом с подписью Генриха. И на века было суждено сохраниться в архивах этим словам, написанным славянскими буквами: «Ана Ръина» — «королева Анна»…

— О чём вы так задумались, Андрэ? — заинтересовался Жак.

— Давно нет никаких вестей из Киева. Королева беспокоится.

— Да, гонца в ваши края не пошлёшь. Ведь Киев где-то на краю света?

— Смотря откуда глядеть, — засмеялся Андрей, — если из Киева, то на краю света — Париж.