— Видал ли ты вестника вчерась? — наконец спросил он.

— Какого, княже? Их столько прибегает, разве всех упомнишь?

— То особый был. С границы. До тебя его вести близко касались…

— До меня?

Но Ярослав опять замолчал, пристально, внимательно глядя на Андрея, словно стараясь разглядеть — каков же стал его питомец теперь, придя в полный возраст.

— Два годика тебе до тридцати осталось, а ты всё бобылём ходишь. Моя в том вина… — вздохнул князь.

Андрей не ответил — что проку было перечить? Для видимости? Так князь не из таких. Он неправды терпеть не может…

— Не только твоя, княже, — сказал он наконец, — видать, судьба моя такая…

— Знаю, слыхал.

«И всё-то ему ведомо! — изумлённо подумал Андрей. — Откуда бы? Анна, поди…»

— Ну, вот что. Тот вестник принёс слово про посольство…

— Посольство?

— Из Франции. От короля Генриха.

— Так вроде с Францией у тебя досель дел не бывало, княже?

— Не было. Теперь будут. По Анну они едут…

Андрей побледнел. Да, эти вести близко его касались. Его судьба с Анниной тесно связана…

— Помнишь ли клятву свою? — строго, хотя и с грустью спросил Ярослав.

— Помню, княже…

— Время пришло её выполнить. Отдам я Анну за Генриха. Пусть и эта сторона Киеву роднёй станет. Поедешь ли с последней дочерью моей в края незнакомые?

— Поеду, княже.

— Добро, Андрей. Покамест о том молчи. На неделю вестник послов опередил. Не хочу, чтоб вперёд судачили. Знают про это дело лишь я с княгинею да ты.

Открыв привозной мозаичный шкафчик, Ярослав достал увесистый парчовый мешочек с деньгами.

— Вот, возьми.

— Что ты, княже? За что жалуешь? Да и зачем мне деньги? Слава богу, я у тебя и сыт, и обут, и одет!

— Эх, Андрей, Андрей, глупый ты ещё. Ты теперь должен сам по-княжески выглядеть. Платье справь себе новое, наилучшее, чтобы лицом в грязь перед тамошними не ударить, чтоб вельможею тебя почитали. С королевской невестой едешь… Латинскую-то речь хорошо ли знаешь?

— Говорить могу, только не быстро…

— Первое время по-латыни беседуй, но французский язык учи прилежно да поскорей. Надобно, чтоб всё ты понимал, что кругом тебя при дворе говорено будет. Случится гонец — отписывай мне подробно. Коней купи дорогих, холопов себе во Франции найми, надо будет — и дом поставь. Хотя лучше во дворце у Генриха оставайся — к Анне поближе. А пуще всего — моим именем её остерегай почаще. Горяча больно, не послушлива, на язык скора девка. Не нажила бы врагов себе, упаси бог. Ей ведь там и век коротать…

— Да и мне тоже…

— Нет, Андрей. Как попривыкнет Анна к новой жизни, особливо как дитя родит да скажет тебе, что довольна судьбой своей, — ворочайся. Будет воля господня, застанешь ещё меня в живых, много мне нужного и для Руси полезного расскажешь…

— Спаси тебя бог, княже…

— И тебя тоже, Андрей. Помни же — береги Анну, как сестру родную. Ты ведь мне вроде сына…

— Превыше отца тебя почитаю, княже, и дочь твоя мне родной сестры дороже…

— Ну, спасибо тебе. Ступай же теперь да спехом новую сряду собирай. Помни: всё покупай самое дорогое да красивое. Ступай…

— Андрей! Да какой же ты нарядный! Откуда это всё у тебя?

— Князь пожаловал…

— Батюшка? Чем же ты ему так угодил?

— Не ведаю, Ярославна. Добр князь да тароват…

— Лжёшь, Андрей. Чего-нибудь да есть. Не хочешь — не говори, только я всё равно узнаю… Ой, что-то так кричат на улице-то?

За окнами действительно слышался всё нарастающий многоголосый крик. Возгласы изумления, смех, окрики стражников, конский топот… Анна поспешно распахнула окно.

— Господи, Андрей! Неведомые люди, на незнаемых зверях едут! Гляди, гляди! Вроде лошадь, только больно ушаста! А всадник-то весь в чёрном да лысый. Ха-ха-ха! Бежим скорей смотреть!

В дверях появилась княгиня.

— Куда? — спокойно спросила она, взяв Анну за руку.

— Да на улицу, матушка, поглядеть на диво дивное!

— На улицу тебе бежать не след…

— Что ты, матушка, николи ты мне того не запрещала! Да и не одна я, с Андреем вот…

Княгиня Ингигерда обменялась с Андреем понимающим взглядом.

— Ступай, Андрей, погляди, да всё нам и обскажешь. А ты, Анна, иди сейчас же ко мне в горницу да вели девкам в парчовый сарафан тебя обрядить…

Анна застыла на месте, вопросительно глядя на мать. Лицо её медленно бледнело.

— Матушка… то…

— Батюшка сам тебе всё скажет, что надобно. Идём… — И, по-прежнему не выпуская руки дочери, княгиня вышла из горницы. В дверях Анна, испуганная своей догадкой, жалобно взглянула на Андрея. Вздохнув и разведя руками, он потупился…

Решение Генриха I, короля Франции, взять в жёны дочь Киевского князя было закономерным. Ещё до воцарения Ярослава Европа знала уже имя его отца, Владимира. Киев был широко известен как богатый, большой город, имеющий самые разнообразные торговые и политические связи. И хотя сношений между Парижем и Киевом не бывало, и ни один русский не пересекал ещё границ Франции, Россия Владимира и Ярослава считалась в Париже, да и во всей тогдашней Европе, страной весьма могущественной. Кроме того, Анна славилась своей красотой, слухи о которой далеко разносились многочисленными путешественниками, посещавшими Киев. Положение же Генриха было довольно сложным. Далеко не все французские сеньоры его признавали, а некоторые из них даже владели более обширными землями, чем король, и не желали считать себя зависимыми от него. Богатый и могущественный тесть, властитель необъятных неведомых степей Руси, мог, конечно, поддержать зятя…

Послами в далёкий край отправились епископ Мо, Готье Савейр, и Госселен де Шалиньяк, сир де Шони. Савейр был выбран потому, что считался мудрым и учёным. Он изучил различные науки, много размышлял и писал. А главное — епископ обладал осторожностью и серьёзностью, необходимыми для столь высокой и деликатной миссии.

Де Шалиньяк же должен был оберегать его при возможных в дороге многочисленных опасностях. Он ехал рядом с ним, в сопровождении своей свиты. Как выразился Савейр, он был Силой, защищавшей Мудрость.

Когда копыта епископского мула застучали по мощёным улицам Киева, Савейр изумился.

— Взгляните, сир Госселен, — обернулся он к ехавшему чуть позади Шалиньяку, — можно ли было ожидать, что мы найдём город столь обширный и богатый в этой отдалённой стране?

— М-да, — покручивая ус, ответил Шалиньяк, — боюсь, блеск его превышает наш добрый Париж…

— Князю Ярославу, видимо, просто некуда девать золото, иначе зачем бы понадобилось покрывать им башни? — продолжал Савейр, щурясь на сверкающие купола Софии.

В ярких лучах солнца блестели и другие купола многочисленных церквей Киева, и золотые насечки на оружии воинов, отдавших честь посольству у Золотых ворот, и тяжёлые длинные цепи, и мониста киевских жителей, окружавших шумной любопытной толпой медленно едущих всадников.

«Богатая, богатая страна…» — удовлетворённо думал епископ.

— Милости просим, гости дорогие! — приветствовал французов стоявший на лестнице, по княжескому приказу, Андрей. — Отдохните в ваших покоях да закусите с дороги, а потом пожалуйте в приёмную горницу к князю!

Услышав правильную латинскую речь, Савейр с изумлением взглянул на красивого, богато одетого молодого человека.

— Смею ли спросить о вашем имени и звании? — осведомился он.

— Кличут Андреем. Я вырос в доме князя Ярослава, а теперь назначен конюшим княжны Анны.

— Вот как? Очень приятно, господин Андрэ. Где же вы научились так хорошо говорить на древнем латинском языке?

— У нас многие говорят по-латыни, — улыбнулся Андрей, — первый — сам князь. Сын же его, Всеволод, одинаково легко на пяти различных языках беседовать может. Прошу вас в отведённые покои…