Большинство моих требушетов не сделало ни одного боевого выстрела. Их изготавливали, устанавливали, ухаживали. Обучали расчёты, проводили учебные стрельбы, без конца гоняли людей, тратили кучу сил и времени для поддержания в боеготовом состоянии… Не стреляли. Но — воевали. Как «Царь-пушка», у которой даже запальный канал не высверлен. Они приносили победу в самой главной войне — в войне за умы. Огромность этих машин, их нечеловеческая мощь действовала на души. Одних заставляла опасаться, вести себя… разумнее. Другим внушала веру в успешность, в силу Всеволжска. По сути, требушеты работали подобно выученикам Хотена — «сказочникам».

Сообщение о переходе Казанки под власть Воеводы Всеволжского вряд ли обрадовало эмира, но он сделал «хорошую мину» — выпорол кого-то из писарей, обласкал «догадливого» сотника. И загнал его в другую пограничную крепость.

Эмир выбирал лучшее в рамках доступного. Увидел опасность русского вторжения, захвата столицы — перенёс столицу в безопасное место. Для этого — нужны деньги. Восстанавливал дружину, «белых булгар». Нужны деньги. Усиливал единство населения путём ускоренной исламизации. Нужны деньги. Мои товары, точнее: налоги с покупателей этих товаров — давали ему доход. Моё продвижение по Волге — снижало опасность разбойных набегов племён. Утрата каких-то отдалённых форпостов в малонаселённых местностях давало скорее положительное сальдо за счёт экономии. Тем более, что основной поток «северных товаров» шёл восточнее: по Вятке, Каме.

Уже продажа товаров на Аиши дала оборот под полсотни тысяч гривен. Поставки по форвардам и торговля Николая в Булгарии — утроили эту сумму. Эмир получал налогами десятую часть, что давало весьма существенную добавку к бюджету. А поход Мусы в Саксин показал другой вариант. При котором эмир не получал ничего. Или — воевать.

Мои действия можно было трактовать и как враждебные, и как дружественные. Помимо тех, которые были, явно, в пользу эмира. Вроде разоблачения шихны и визиря.

Всеволжск был «личным проектом» эмира, он так решил. Признавать собственную ошибку — тяжело. Нужны однозначные факты. Таких — не было. Как не было и денег на новую войну. Пока.

Разгром сувашей вызвал в эмирате волну радости. Чиновники эмира стали вести себя более нагло, находили кучу причин, по которым туземцы должны были платить.

Те бабы и муллы, которых я не пустил во Всеволжск, отправились в Суваш. Раньше туземцы просто не пускали проповедников на порог. «Мы дружим с эмиром, но ваш Аллах нам не нужен». Теперь за плечом баба маячил чиновник с воинами. Их приходилось принимать как дорогих гостей. А жрали они — как не в себя. Старейшины вздыхали, но… кормили и платили.

Одновременно закрутилась ещё одна тема. Народ хотел вернуть попавших в плен. «Это же наши дети!». Я, уходя от конфликта интересов с эмиром, отказался брать выкуп материальными ценностями. Вполне по принципам шариата: две здоровых женщины или девушки за каждого мужчину. С «солидарной» ответственностью.

Когда очередной сувашский кугурак приводил двух девчушек к Кавырле и говорил:

— Вот выкуп за моего сына.

Кавырля отвечал:

— Воевода вернёт одного из полона. Того, кому свобода нужнее.

Обычно это был кто-то из наиболее ослабевших, больных пленников. Или из тех, кто убедительно доказал способность к сотрудничеству со мной.

Мне отдавали не только сувашек. Покупали рабынь в Булгаре, воровали у буртасов, но объединиться, организовать «всех на всех» — не смогли.

Племенная демократия требует консенсуса. Большинство семей не были кровно заинтересованы в выкупе, не их сыновья копали руду на Ватоме по колено в воде. А объединятся иначе, чем «по родам и племенам», они не умели.

У сувашей нарастало раздражение. Против эмира. Который требует денег. Против мулл, которые всё настырнее проповедуют свою веру. Против соседей, которые нуждаются в выкупе за своих сыновей-дураков. Всех против всех.

Пара удачных срабатываний довольно примитивной конструкции из девяти брёвнышек и трёх верёвочек сподвигнула стотысячный народ к разброду и шатанию.

Мне оставалось только не мешать. Строить вышки и требушеты, села и крепости, учить и расселять людей.

Конец девяносто третьей части

Часть 94. «Вдруг, как в сказке, скрипнула…»

Кажется мне, что говоря о сообщениях моего телеграфа, я постоянно использую слово «вдруг».

«Вдруг — пришло. И все — побежали».

Это не так. Телеграф для того и строится, чтобы был запас времени для «подумать перед забегом».

В середине лета приходит сигналка из Серпейска:

«Пришли верху три лодейки рязанские купецские тащат попов черниговских».

Мои сигнальщики отслеживают движение караванов по рекам. А «факторы» (купцы, начальники факторий) «на земле» посылают человечков на торг, на пристань, узнать подробности. Если караван в городке останавливается.

Этот встал на днёвку, через день я получаю уже подробный отчёт. С полным букетом черниговских слухов месячной давности. И кое-каким интересными подробностями.

Нормальные рязанские купцы. Ходили к Киеву, расторговались, подрядились, на обратном пути, на перевоз грузов и пассажиров из Чернигова в Рязань. Интересен состав пассажиров: три молодых попа с семействами, несколько монахов. И — наместник.

Новый рязанский епископский наместник? А Иону куда?

В принципе — логично. Есть огромная черниговская епархия. В ней несколько княжеств: Черниговское, Новгород-Северское, Вщижское, Рязанское, Муромское. Епископ — один, князей — много. Отчего проистекают заботы. И происходят выгоды. Работа третейским судьёй, например.

Как лисица головку сыра между двумя медвежатами делила — я уже…

Калауз и Живчик друг друга не выносили, враждовали постоянно, «наследственно». Отчего темы для увещеваний находились. Тут Муром с Рязанью объединились. Под властью Живчика. Который, как все знают, большой друг Боголюбского. Под которым своя епархия есть — Ростовская. А после странной смерти епископа Ростовского Феодора (ну очень странные страсти сказывают!) — «под» — весьма.

Наследственный феодал может со своим феодом «отъехать» к другому государю. А вот от одного епископа к другому — нет. В смысле: Живчик под Ростов перейти не может. Но… «возможны варианты».

На эти административно-епархиальные тревоги епископа Черниговского Антония накладываются персоналии.

Иона — долгие годы был наместником Муромским. С князем Живчиком — в дружбе. Теперь у него власти стало много больше: наместник и Рязанский, и Муромский. «Временно за неимением»: прежний наместник Рязанский вместе с Калаузом… «дуба дал». А запасных наместников в кладовке — не наблюдается.

Ведёт Иона себя… резко. Наказывает важных людей за их дела при Калаузе. А это неправильно: «Нет власти, аще от бога». Была власть Калауза — они ей и служили. Что правили службу хорошо, инициативу проявляли, старательность, выслужиться пытались, может, даже и чрезмерно… бывает. Кто у нас без греха? Некоторые из таких «грешников», как я слышал, уже и до Чернигова добежали, жалуются там, поди, архипастырю. Уважаемые люди, однако.

Ещё Иона требует новых пресвитеров и диаконов во множестве. Книги, облачения, утварь. Приходов чуть не сотню новых нарезать собирается, училище в Муроме строит, детей набирает… Это у Живчика такая казна бездонная, откуда Ионе повалило? Так, может, он и со мной поделится? В смысле — с богом. Посредством архипастыря.

Опять же, жена у Живчика из немцев. Нет, она уж давно миропомазанье приняла, все обряды и праздники православные блюдёт и исполняет. Но… нет ли там душка латинянской ереси?