Андрей умер не дожив до 40 лет. Понимая, что двое его сыновей останутся «изгоями», настойчиво просил своего единственного родного брата Юрочку Долгорукого — не оставить сирот.

Суть соглашения в том, что Юрий обещал по смерти Андрея Доброго, княжившего много лет на Волыни, кровь за неё проливавшего, обеспечить получение волынского стола его сыном Владимиром. В надежде на это Владимир и действовал в союзе с Юрием. Однако Изе Блескучему удалось утвердить Волынское княжество за своими потомками. Владимиру досталось княжить лишь в уделах на Волыни, которые он получал сначала от захватывавшего их Юрия, затем от наследника Изи — Жиздора.

Дядя Вячко попытался помочь племяннику — однажды, как старший в роду, отдал ему Волынь. В ответ Изя завладел и Волынью, и вышиб Вячка с Турова.

«Против лома — нет приёма» — русская народная мудрость. «Лом» у Изи оказался крепче.

Летописцам неизвестно потомство Андрея Доброго. Но генетики предполагают, что княжеский литовско-польский род Пузына и русско-литовские Воронецкие восходят к Мономаху именно через самого младшего сына его.

Я уже вспоминал о правилах именования детей у рюриковичей. Именно в честь этого Андрея — Доброго, Переяславльского, единственного родного брата, рассчитывая на поддержку дяди на жизненном пути мальчика, назвал сына Андреем — Долгорукий. Много позже к малышу пришло прозвище — Боголюбский.

Расчёт оказался неверным — Андрей Добрый рано умер.

Нынче Володя Добренький сидят в Дорогобуже на Волыни. Тихохонько. Война между Долгоруким и Изей Блескучим, предательства, пренебрежение его интересами ближайшими родственниками — «укатали» князя. Он нынче «не боец» — дожить бы век свой земной спокойно. Именно его вдову, дочь Свояка, будет (в РИ) грабить Мачечич через несколько лет.

— Андрейша, не скачи. Что ты крутишься, будто целка под клиентом?

— Что?!

— То. Ты хочешь «закон»? Тогда поддержи Мачечича. Против Жиздора. Хрен против редьки. Поддержи. Словом, войском. Выведи русских людей — других таких же русских резать. И получи такого государя… Вся Русь — в дерьме по самые ноздри. А «не-закон» — ты хотеть не можешь.

Андрей нервно сжимал свой посох. Его глаза метались по полутемному помещению, не видя ни меня, ни интерьера. Движение зрачков следовали внутреннему потоку мысли, напряжённому поиску решения.

«По закону» — плохо. «Без закона» — нельзя. Куда не кинь — везде выкинь.

— И чего ж делать?

Да как всегда у меня — «третий выход». Сойди с колеи, обернись серым волком, поширяйся по поднебесью… Не бей рогами в стену — подумай.

— Готовится. Готовится к большой войне. Ждать. Ждать пока к тебе придут и попросят. Как Ростика просили. Ждать, пока этот Мачечич — сам! — прибежит к тебе с криком: «На! Возьми шапку Мономахову!». Ждать, пока всяк человек на Святой Руси не встанет перед выбором: или «Закон Русский» и тогда Боголюбский — Великий Князь. Или «закон не-русский».

Хорошо быть попандопулой — хоть чуть, а знаешь чего дальше будет. Можно сделать «умное лицо» и проповедовать известный «ход исторического процесса» как проявление собственной несказанной мудрости.

Так и случится в РИ: делегации от пятидесяти русских городов, четверо князей придут к Боголюбскому просить его принять венец Великого Князя. Дабы «избавить Святую Русь от хищника Киевского».

У русского князя, как у русского богатыря на распутье, три дороги: на стол, в монастырь, в могилу. Мачечич (или — его мама, Любава Дмитриевна?) сообразит четвёртый вариант — добровольное отречение от права наследования в пользу родственника-князя.

Не совсем новизна. Подобное — отречение от прав на венец великокняжеский — проделал Свояк при основании Москвы.

Отречение без ухода в заруб-келью или в темницу. Как досталось (и то, и другое) Псковскому Судиславу.

«Предложение» — вещь двусторонняя. Мало додуматься сделать — надо чтобы оно было принято. Боголюбский был трижды удачной «принимающей стороной». Он подходил на роль кандидата в государи по старшинству, «по лествице». Он сам принимал участие в предыдущей «передаче прав на шапку Мономаха» в Москве. И он, в силу личных свойств, был готов к новым, не типовым, решениям. «Склонен к новизне».

Любава Дмитриевна сделала удачный выбор для своего сыночка. Мачечич и будет одним из четырёх князей-просителей в январе 1169 года.

А вот дальше… я уже «наследил».

В РИ хитроумная Любава Дмитриевна, спасая сыночка, пошлёт его в Рязань. Другим князем-просителем будет приютивший Мачечича Рязанский князь Калауз.

«Сирая вдовица» посылает сына не к смоленским князьям — они, к этому моменту, и так в войне с Жиздором, не к полоцким, черниговским, галицкому — слабоваты. Но и не прямо к Боголюбскому.

Присутствие Калауза на «призывании» Боголюбского в Великие Князья — обязательно. Не имея прочного мира с вечно враждебным соседом, Боголюбский не рискнул бы идти в дальний поход. А выгода самого Калауза очевидна: уйдёт Бешеный Китай далеко, в Киев — Рязанскому князю куда как по-свободнее станет. Кажется, именно это и сумел убедительно втолковать Мачечич Калаузу.

Увы, в РИ Боголюбский — вернулся.

В моей АИ Калауз… упокой господи душу грешную. Но, может, и нынешний Рязанский князь Живчик сгодится? Может, так даже и лучше?

Остаётся вопрос — «почему?».

Почему князья из разных ветвей «дома Рюрика», обычно враждебные между собой, делегации от множества городов (едва ли не четверти всех русских городов в эту эпоху), занятые обычно своими местными проблемами, вдруг придут просить Боголюбского «на царство»? Хорошо зная, что это человек вовсе не «добрый», не «милостивый». В чём причина такого массового народного решения?

Жиздор начал своё правление весьма по-княжески:

«В 1167 году вложил бог в сердце Мстиславу (Жиздору — авт.) мысль добрую о Русской земле, созвал он братью свою и начал им говорить: „Братья! Пожалейте о Русской земле, о своей отчине и дедине: ежегодно половцы уводят христиан в свои вежи, клянутся нам не воевать и вечно нарушают клятву, а теперь уже у нас все торговые пути отнимают, хорошо было бы нам, братья, возложивши надежду на помощь божию и на молитву святой богородице, поискать отцов и дедов своих пути и своей чести“.

Речь Мстислава была угодна богу, всей братьи и мужам их; князья отвечали: „Помоги тебе бог, брат, за такую добрую мысль; а нам дай бог за христиан и за всю Русскую землю головы свои сложить и к мученикам быть причтенным“. Мстислав послал и за черниговскими князьями, и всем была угодна его дума; собрались в Киев с полками: два Ростиславича — Рюрик и Давыд, четверо черниговских — Всеволодовичи — Святослав и Ярослав, Святославичи — Олег и Всеволод, Изяславичи волынские — Ярослав и Ярополк, Мстислав Всеволодкович городенский, Святополк Юрьевич туровский, Юрьевичи — Глеб переяславский с братом Михаилом.

Уже девять дней шли князья из Киева по каневской дороге, как один из их войска дал знать половцам о приближении русских полков, и варвары побежали, бросивши своих жен и детей; князья русские погнались за ними налегке, оставивши за собою у обоза Ярослава Всеволодовича; по рекам Углу и Снопороду захвачены были вежи, у Черного леса настигли самих половцев, притиснули к лесу, много перебили, еще больше взяли в плен; все русские воины обогатились добычею, колодниками, женами и детьми, рабами, скотом, лошадьми; отполоненных христиан отпустили всех на свободу, причем из русских полков было только двое убитых и один взят в плен.

Мстислав, впрочем, не думал успокаиваться после такой удачи; скоро он созвал опять князей и стал говорить им: „Мы, братья, половцам много зла наделали, вежи их побрали, детей и стада захватили, так они будут мстить над нашими гречниками и заложниками; надобно нам будет выйти навстречу к гречникам“. Братье полюбилась эта речь, они все отвечали: „Пойдем, ведь это будет выгодно и нам, и всей Русской земле“. По-прежнему, как при Ростиславе, князья дошли до Канева и здесь дожидались гречников».