Забавно мне — множество коллег-попандопул изображают из себя «источник мудрости». Это неверно — в «источник» водицы со стороны не добавишь. А здесь без этого никак. Не умеешь, не хочешь учиться у аборигенов — сдохнешь. А учить тебя никто особо не будет. Смотри, думай, делай. На каждого туземца смотри! Как он путилища расправляет, как жеребцу своему яйца моет… Не увидел, проспал, не понял… Хорошо, если просто стремя потеряешь да в снег улетишь. А то — голову сломаешь или коня угробишь.

А ещё попандопулы, почему-то, красоты не видят. Красоты «мира вляпа». Он им чужой? Красота — соразмерность, воспринятая с первым вздохом. Красивое — всегда своё.

Полтораста вёрст прошли в один день. До Волока Ламского.

Боголюбский, едва утвердившись в Суздальском княжестве, поставил (в 1160 году) здесь крепость. Хотя городок, по упоминаниям в летописях, старше Москвы на 12 лет. Тот Боголюбовский крепостной вал и в 21 веке видать. Улица так и называется — Горвал. Забавная улочка: музей, отель и СИЗО.

Волок. Между Ламой — притоком Шоши. Которая приток Волги. И Волошней. Которая приток Рузы, которая приток Москва-реки.

Назначение речки — в названии видать. Наследие «устной лоции». Как «Брокхист» — в Куршской косе.

Горка с городком. У подошвы в пол-охвата — волок. Вёрст 8-10. Волок сухой, но плоский — вверх сильно тащить не надо.

Крепость ставит Боголюбский. А вот перетащили городок на это место — до него. Изначально поселение было выше по Ламе. Перетаскивать городки на Руси — манера давняя.

В 1178 году (в РИ) Всеволод Большое Гнездо выжжет в дым городок, попавший под власть Новгорода. Потом Батый, Дюденева рать, тверские князья…

Место настолько важное, что будет здесь (с конца 13 века) — редкое на Руси явление — совместное владение Новгорода и Москвы. Два посадника разом сидеть будут. Пожалуй, здесь самая южная точка проникновения Новгорода.

После Батыя Залесье было очень слабенькое. Новгородцы и прибрали «что плохо лежит». Может, считали это место своим, «исконно-посконным»: здесь, ещё со времён племенных, между ареалами кривичей и вятичей пятно расселения ильменских словен. Есть и погребальный курган с каменной обкладкой по словенскому обычаю.

Потом придёт Иван Калита. Посадник которого — новгородского выгонит. И будут тут жить не словены, кривичи или вятичи, а просто — люди русские.

Дальше — обычная судьба исконно-посконного русского городка — татары, литовцы, поляки, немцы. Ольгерд, Тохтамыш, Свидригайло, Сигизмунд, Федор фон Бок…

Проводник ведёт… нехорошо. Можно ж было идти по Москве-реке до самого верху. Или, хоть бы и по Рузе, но тоже — к истокам. Там ещё одна Яуза есть, в Гжать впадает. Тут рядом ещё и третья Яуза есть. Но она от Ламы с другой стороны.

В 21 веке в верховьях будет цепочка водохранилищ — Верхнерузское, Яузское, Вазузское. Так бы мы выскочили к Вазузе. Довольно низко, близко к Зубцу. Не в самый её верх, где, загибаясь вокруг возвышенности, будет она обтекать Хмелиту с усадьбами Грибоедова и Нахимова, Богородицкое поле. И самое высокое место Смоленско-Московской возвышенности — деревеньку Ломы — 320 м. над уровнем моря.

Вот растают все ледники в Арктике и Антарктике. Всякие Амстердамы с Нью-Йорками — поплывут. А Ломы — нет. «Ломы не проплывали?» — можно не спрашивать.

Водораздел Днепра, Вазузы и Москвы-реки, здесь столетиями была граница между ареалами балтских и угро-финских племён. Нынче всё это — «Святая Русь».

Но проводник не ведёт в те края.

«Выигрывая в расстоянии — проигрываем в скорости» — золотое правило механики. Кто это сказал? Архимед?!

Грек Сиракузский! Ты зачем русские дороги по своему «золотому правилу» сделал?!

Мы идём «торными путями». Которые — под новгородцев. Отсюда — к Волге, потом вверх к Твери, оттуда по Тиверце к Торжку (Новый Торг). Нам — здоровенный крюк к северо-востоку до городка Шоши.

Бывал я здесь во время Бряхимовского похода. Вспоминали тогда лихость смоленских стрелков, моего Акима Рябины выучеников, что подошли к валу и точным густым боем сбили защитников. Так, что штурмующие полезли на стену как к себе во двор.

Тоже Андрей обустраивает — нет уже следов пожарищ, на трёх-ярусной деревянной колокольне — наблюдатель.

Думали в Шоше передохнуть и дальше пойти, но, пока я с конями возился, тутошний мужичок, который нам помогать да указывать на двор вышел, ляпнул из местных новостей:

— …Вот теих болтунов тысяцкий побил да в поруб вкинул. Завтрева пороть будет. На площади. Кнутом. Чтобы, стал быть, людей православных, сказками не прельщали, в чужие-то земли не сманивали.

— Погодь, мил человек. А вина-то их в чём?

— Дык, я те и говорю! Подралися они на торгу-то. Приказчики-то с Нового Торгу грят — брехня. А теи — в драку. Ну и вот…

Бывает. Обычная ссора. И вообще — на торжище множество странных людей обретается. Мало ли городских сумасшедших разных степеней и оттенков там крутится?

Чисто для разговора поинтересовался:

— А брехня-то — об чём? Про, поди, Беловодье толковали?

Легенда о Беловодье, о прекрасной земле где-то на востоке, держится в русском крестьянстве вплоть до конца 19 века.

В РИ, в конце 12 века, один из русских князей, вроде бы, отправился искать эту «землю обетованную». И, похоже, нашёл. Он вернулся через тридцать лет в Киев, был, кажется, опознан знакомцами, не смотря на изменения внешности, произошедшее за время столь долгого отсутствия. Рассказывал «прелестные сказки». Но тут с той стороны, с востока, явились монголы. Тема стала не актуальной, подробности утрачены.

— Не… эта вот… Сказывают… ну… баяли они, что, есть, де, на Волге нашей место такое… Стрелка, стал быть, зовётся. И сидит тама зверь лютый. Ну… князь, або хан какой. И житьё тама… ну… мёд и мёд. Брешут, ясно дело. Не может такого быти, чтобы человеку православному хоть бы где, окромя Святой Руси, хорошо жилося.

Мужичок повспоминал ещё кое-какие, дошедшие до него слухи. Распознать в этих пересказах тексты Хотена было непросто. Но я-то знал изначальный вариант.

Хреново. Пришлось дёрнуть своего проводника.

— Надобно сходить к посаднику. Похоже, тут моих людей в поруб сунули, завтра казнить будут. Надо глянуть и, если мои, с застенка вынуть.

Проводник мрачно осмотрел меня с ног до головы, потом, отвернувшись в сторону, процедил:

— Не. Моё дело — довести тя до места. Иное — не моё.

Вона как. Князя Андрея я, хоть и с трудом, а уговариваю. Так мне теперь всякую вестовщину ублажать-умасливать?!

— Пока дело не решу — дальше не пойду. Денька три-четыре проваландаемся — и идти незачем будет. Князю так и обскажу. Волю твою, княже, не исполнил, ибо гонец твой — дурень упёртый.

— Ишь ты. А не боишься? Князь-то взыщет, не помилует.

— Боюсь. Только людей своих под кнутом не брошу.

— Суд над людом торговым судить — дело тысяцкого. Велел бить кнутом — он в праве своём.

Вот же, почтальон-правовед! Хотя понятно: гонцам разными дорогами ходить приходится, с разными людьми общаться. Подробности локальной правоприменительной практики… Иной раз — вопрос выживания.

Моих людей — судить только мне. С кем решать вопрос? Суд — тысяцкого, первое лицо в городе — посадник.

— Здешний посадник или тысяцкий — тебя знают? Сводишь-познакомишь.

Тихое Лето скривился. Фыркнул. Понял, что его упёртость на мою наскочила.

«Нашла коса на камень» — русская народная… И не только про покос.

— Седлай. В кремль.

Снова, факеншит, узду, потник, седло, подпругу… Хорошо хоть, на одного коня, не на всех троих. Конь смотрит удивлённо — ты чего, хозяин? Свихнулся? Отдых же!

«Как поймал казак коня.

Да взнуздал уздою.

Вдарил шпоры под бока…».