Разошлись по-хорошему. Рюма даже припасу «сказочникам» подкинул. Ведро медовухи да свиную ногу. А я… сам не спал, конь не отдохнул… «Сказочников» из городка вывел. Оставить их тут — утром новая свара будет. Мозги ребяткам малость продул. Чтобы вели себя поспокойнее. И снова — в путь.

«А для тебя, родная,

Есть почта полевая…»

«Родной» у меня тут нет. А вот «почта полевая» — есть. Я сам.

Совершенно глупая история. Никакой выгоды в форме мешка серебра или десятин земли. Даже и вредно — лишний раз «засветился в ходе выполнения секретного задания». Никакой пользы. Кроме «славы».

Эпизод был воспроизведён «сказочниками» уже в Твери. Как же им промолчать-то? — Сам Воевода Всеволжский на выручку прискакал! Они и не знали и не ведали, а Зверь Лютый, трахнул-тибедохнул, волшебством-чародейством, за тыщу вёрст, вмиг явился и людей своих из-под казни — вынул.

Легенда по ходу пересказов расцвечивалась: посадника с тысяцким — в куски порвал, ярыжкам со стражникам — руки-ноги переломал. Глядя на вполне живого и целого Рюму, все прекрасно понимали — брехня. И пересказывали дальше.

В сочетании с историей об изгнании из Мурома Елизария, с дракой в Коломне, с казнью посадника в Ярославле, с множеством эпизодов срабатывания «страхового общества» на Оке — легенда создавала ореол неподсудности, экстерриториальности моих людей. Кусочек совершенно нематериального — моральной атмосферы, оттенков применимости поведенческих стереотипов. А вот это давало прибыль огромную. Местные власти, вятшие вообще, воздерживались от применения к моим людям обычных карательных мер в полном объёме. Что сохраняло мне и людей, и материальные ресурсы. И главнейший из них — время.

Каждый такой случай, расходясь волнами слухов, вызывал у части местных стремление стать такими же, получить защиту от произвола вятших. И они перебирались во Всеволжск.

А вот это уже — важнейшая моя выгода.

Снова — «вестовой скок». Бесконечная лента замёрзшей Волги. Стены леса по берегам, изредка прерываемые устьями речек, спусками к реке, проплешинами полей и выгонов. Ещё реже проскакиваем мимо серых, заметённых снегом, бугорков на берегах. Из бугорков идёт дым. Я такое в самом начале видел. Когда Юлька-лекарка меня в Киев везла. Селения русские. Как же это давно…

И снова — пустота. Снег. Серое небо. Чёрная полоска леса. Вдруг у горизонта — точки взлетевшей вороньей стаи.

— Чего это там?

— Шапку сними.

Чуть слышный, далёкий звук. Колокольный звон.

— Тверь. К обедне звонят.

Скачем дальше. Вот тут где-то я Ярёму — главаря хитроумных шишей — зарезал. Сам чуть голову не сложил. Усадьба быть должна, где мы с Рыксой-кашубкой зимовали. Не видать ничего. Усадьба, как я слышал, сгорела. В занесённом снегом лесу то место — и не разобрать.

Забавно. Я ж в «Святой Руси» всего-то несколько лет. А вот — уже памятные места образовались. Можно мемуары сочинять. Тут — я резался, тут — прятался… А вот на этом постоялом дворе в Зубце у меня пытались увести коней. Прямо средь бела дня в христов праздник.

Встали на тот же двор. Ничего не изменилось. Только конокрадов нет, и сортир, из которого я тогда на воров выскочил — малость скривился.

Следующая остановка — Ржев. Остановка… принудительная. Городок — под Смоленским князем. Юрисдикция сменилась — скорость движения упала.

Только подъехали к городку — мужики с берега машут.

— Подходи — не бойся, уходи — не плачь. Га-га-га…

Избёнка, трое истомлённых бездельем бородатых мужиков в кафтанах, с мечами, парочка юнцов, пьяненький мужичок поливает угол сарая и заваливается, взрыв хохота в избе, откуда с визгом выскакивает растрёпанная девка…

«Богатырская застава».

Таким «блок-постами» и перекрывали полоцкие, смоленские, суздальские — дороги новгородцам, когда те надумали у Жиздора сына его в князья просить. Потому-то «проситель», Даньслав, идёт к Киеву «с дружиной» — «силовой прорыв».

Кажется странным: Русь — огромное ровное пространство. Ну не пускаешь ты меня между этих двух сосёнок, так я обойду и осинником проскочу. Ан нет. Русь для одиночки непроходима. А группа идёт «по путям». Которых… «счётное количество».

Из избы ярыжка бежит. На ходу дохихикивает, дожёвывает, губы вытирает. Но взгляд цепкий. Мыто не требует — не купцы, сразу видать. «Умные вопросы» спрашивает:

— Суздальские? А чего надобно? А куда? Гонцы? А грамота где? А покажь?

— А в морду?

Чисто «проверка на прогиб». Гонец отдаст грамоту или — адресату, или — «вместе с головою».

Шпиёнов ищут? Ну-ну… Соглядатаям только в форменных кафтанах и ездить. Можем ещё барабаны на шею навесить. Если найдём такой инструмент.

Мы с Суханом молчим, Тихое Лето — сквозь зубы цедит.

— Княжеская надобность. В Торопец.

Единственный ответ на половину вопросов. На вторую половину — просто молчит.

Не, я так не могу. Если меня спрашивают — я как-то реагирую. Ну, хоть посылаю. Потом, бывает, печалюсь. Что не смолчал. А Тихое Лето тупо смотрит. И равномерно дышит. Очень интересная метода — надо взять на вооружение.

Час — разговоры разговаривали. «Богатыри» заставные — заборы подпирают, рукояти мечей теребят. Зевают нещадно. Не только муха, ворона влетит — не зацепится.

Ярыжка чуть не носом по вьюкам водит, «колоть» пытается. Мы с Суханом — молчим, на старшего киваем.

Отвязался вопрошатель. Но время потеряли.

Ну и ладно: спать — меньше, жевать — чаще, скакать — шибче. Потерянное на разговорах время компенсируем за счёт отдыха. И то правда — ты ж с седла слезал? Значит — отдых был.

На Руси есть места, в названии которых корень «ржа» или «рша». Вержавск, Орша… Это связано с водой. Болотная, ржавая вода. Уже и в 21 веке жители Ржева будут пить воду, которую… только на фронте в боевых условиях.

Будет земля эта уделом смоленских Мстиславов. Нынешнего — Храброго. Который пока в Княжьем Городище под Смоленском в снежки играет по малолетству. Сына его — Удатного. Который, убегая после Калки, оттолкнёт лодки с берега Днепра, чтобы не переправились следом другие.

Много чего будет. Но всю почти тысячелетнюю историю города перекроет для моих современников «Ржевская битва» — с января 1942 по март 1943.

Потери советских войск в сражениях за Ржевско-Вяземский выступ — 1 миллион 160 тысяч человек, из них 392 тысячи человек — безвозвратно.

«Ржевскую дугу» называли «мясорубкой», «прорвой». «Верден советско-германского фронта». Немцы расстреливали по тысяче тонн боеприпасов за сутки. Ряд наступательных операций Красной Армии. Успешная — одна.

«Мы наступали на Ржев по трупным полям. В ходе ржевских боёв появилось много „долин смерти“ и „рощ смерти“. Не побывавшему там трудно вообразить, что такое смердящее под летним солнцем месиво, состоящее из покрытых червями тысяч человеческих тел. Лето, жара, безветрие, а впереди — вот такая „долина смерти“. Она хорошо просматривается и простреливается немцами. Ни миновать, ни обойти её нет никакой возможности: по ней проложен телефонный кабель — он перебит, и его во что бы то ни стало надо быстро соединить. Ползёшь по трупам, а они навалены в три слоя, распухли, кишат червями, испускают тошнотворный сладковатый запах разложения человеческих тел. Этот смрад неподвижно висит над „долиной“. Разрыв снаряда загоняет тебя под трупы, почва содрогается, трупы сваливаются на тебя, осыпая червями, в лицо бьёт фонтан тлетворной вони. Но вот пролетели осколки, ты вскакиваешь, отряхиваешься и снова — вперёд».

Связист пишет. Только не с грамоткой бегал, а с катушкой. А смысл тот же — связь… Она должна быть.

«Я убит подо Ржевом,

В безымянном болоте,

В пятой роте,