— Вы собираетесь разрезать цыпленка? — спросила Аннетта.

— Вы этого действительно хотите? — скептически поинтересовался он.

— Мы же оскорбим чувства всей команды, если не отведаем его, — возразила Аннетта и посмотрела на матросов, которые делали вид, будто происходящее их не интересует.

И Джон Патрик решил, что она будет принадлежать ему. Непременно. Он сделает для этого все. Так или иначе, но он ее завоюет.

Но сейчас он постарался ничем не выдать свою решимость и накинулся на цыпленка. Аннетта с исключительным интересом наблюдала за его стараниями. Отчаявшись, Джон Патрик так ткнул ножом в несчастного, что цыпленок слетел со стола. Как раз в этот момент корабль глубоко нырнул в волнах, и проклятый ужин покатился по деку и тоже нырнул в океан.

— Ах, значит, все-таки есть кое-что, чего вы не можете, — хладнокровно отметила Аннетта.

— Ну, такого, что мне по силам, на свете немало, — ответил он с видом школьника, провалившегося на экзаменах.

— Что же, кроме цыплят?

— Знать — значит побеждать, — отшутился он мрачно.

— Но у меня нет никаких намерений вас побеждать. Я хочу только одного: вернуться домой.

— Вы этого хотите, мисс Аннетта? Действительно хотите?

Он знал, что допустил ошибку. Ее глаза затуманились, и улыбка исчезла. Аннетта отвернулась от Джона Патрика. Солнце уже зашло, небо стало мглисто-серым, словно облеклось в саван. Она вздрогнула, почувствовав вечернюю прохладу. О, как он желал вернуть назад свои слова, из-за которых она вспомнила все его проступки. Как ему хотелось, чтобы она снова радовалась морю, а ее глаза сияли весельем.

Аннетта положила себе немного фруктов, но он понимал, что ест она только для вида. Она не хотела обидеть матросов, которые так старались, и Джон Патрик восхищался ею и одновременно отчаивался.

Он набросился на бобы и хлеб, но непринужденность общения исчезла. Аннетта будет весь ужин терпеть его присутствие, но не более того.

«Терпение», — сказал он себе. Но, глядя, как она едва поклевывает еду, засомневался, что одного терпения будет достаточно.

Аннетта кончила есть, когда совсем стемнело, а ветер начал сильно хлопать парусиной на столе. Она встала.

— Спасибо, — сказала она серьезно.

Он быстро подошел, чтобы помочь ей удержаться на ногах: палуба ходила ходуном. Да, ужин оставил желать много лучшего, хотя все это было немного забавно и он чувствовал некоторое радостное изумление. Ведь ему казалось, что он навсегда утратил вкус к такому невинному веселью. В этот момент палуба сильно накренилась, и Аннетта едва не упала, поскользнувшись в воде, залившей палубу. Он отчаянным жестом схватил ее за руку, словно опасаясь, что ее смоет за борт. Аннетта, прерывисто дыша и дрожа от страха, обхватила его за шею, и Джон Патрик крепко прижал Аннетту к себе.

— Все в порядке, — прошептал он ласково, — вы в безопасности. И так будет всегда.

И тогда она взглянула на него. В лице ее еще читался страх, и он невольно закрыл глаза. Что же он наделал? Она никогда не будет верить ему. Она никогда не поймет, почему он так поступил с ней.

— Нам лучше спуститься вниз, — тихо сказал он, — погода испортилась.

Немного поколебавшись, она отступила на шаг и пожала руку Джона Патрика, словно все же поверив его обещанию. Аннетта все еще немного вздрагивала, но уже почти успокоилась. Наконец она заговорила:

— Вы сказали, что это англичане научили вас разрушать. Почему?

Он крепко сжал ее ладонь.

— Меня завербовали насильно. Мне было тогда двадцать три. Я приехал в Шотландию посмотреть на наши родовые земли, конфискованные английским правительством тридцать лет назад. Я был новоиспеченным юристом, уверенным в том, что смогу уничтожить зло и несправедливость, царящие в мире. Собирался начать с борьбы за владения отца. Поэтому я и отправился в Англию подать прошение о его помиловании и возвращении ему земель.

И Джон Патрик замолк, вспоминая, каким был тогда наивным и молодым.

— В суде надо мной посмеялись. Я уехал в горную Шотландию, где некогда жил отец, а затем — в Глазго ожидать корабль, с которым должен был вернуться в колонии. Но меня опоили каким-то зельем, и я очутился на военном английском судне под началом самого отъявленного садиста-капитана, который когда-либо бороздил моря и океаны.

Он замолчал, заметив про себя, что Аннетта взволнована.

— Я не отличался покорностью, что не слишком нравилось капитану, и он решил сломить мою волю.

— Шрамы, — прошептала Аннетта.

— Эй, и многое другое. Если бы не Айви, я вряд ли бы выжил.

— И как долго это продолжалось?

— Три года. Большую часть этого времени мы охотились за пиратами, но потом капитана заманили в ловушку, и пираты захватили корабль. Мы с Айви тогда сидели под арестом по обвинению в подстрекательстве к мятежу. Капитан собирался нас повесить. Пираты нам предложили: или примкнуть к ним, или — к другим.

— Другим? — Он промолчал, и ее охватил ужас. — После этого вы должны были бы возненавидеть море.

— Я и возненавидел. Сначала. Но ведь это не по вине моря я мог потерять навсегда дом и жизнь. А по вине англичан. Вскоре я обнаружил, что море прекрасно, что я люблю его. Я никогда не страдал морской болезнью, не то что прочие. Мне нравилось нестись под всеми парусами, любоваться восходом солнца на море и ощущать ни с чем не сравнимое чувство свободы, когда идешь при попутном ветре.

— Но когда вы были пленником на корабле, вам не больно-то нравилось.

— Эй. — И он обнял ее. — Да, Аннетта, я знаю, что вы чувствуете, и понимаю вас, возможно, больше, чем вы предполагаете. Я знаю, что это такое: любить и ненавидеть одновременно.

Она зябко поежилась. Ему тоже было холодно, а ведь он привык к студеному ветру и промозглым морским туманам. Джон Патрик взял ее за руку.

— Давайте спустимся вниз. Не хочу, чтобы по моей вине вы превратились в ледышку.

К его удивлению, она не воспротивилась, напротив, позволила проводить ее до люка, но потом выдернула свою руку из его.

— Теперь я дойду одна, — сказала она, — наверное, вы нужны Айви.

Он хотел было возразить, но Аннетта покачала головой:

— Я вполне способна сама дойти до каюты. Однако благодарю вас за… э-э… интересный вечер.

— Скорее, пропащий.

— Нет, — улыбнулась она, и улыбка пронзила его сердце, — не такой уж пропащий.

Она нырнула в люк и исчезла из виду.

«Джон Патрик Сазерленд умеет использовать людей», — постоянно твердила себе Аннетта, а дни шли и шли. «Мэри Энн» попадала из одного шторма в другой, и Аннетта почти не видела капитана, даже когда отваживалась подняться на палубу. Хотя ей нравились бурное море и шквальный ветер, она все еще очень хорошо помнила, как ее едва не смыло за борт, и теперь боялась рисковать. Только раз за все время она видела Джона Патрика. Он стоял за штурвалом, преодолевая сопротивление океана. Его силуэт вырисовывался на фоне мрачного неба, время от времени освещаемый вспышками молний. Ее он не видел, и Аннетта украдкой наблюдала за ним, восхищаясь силой его рук и умением побеждать.

Судовой кок Бизли приносил Аннетте еду. Все было холодное, и он извинялся и объяснял, что нельзя зажигать плиту в камбузе в такую бурную погоду. Пожар представлял не меньшую опасность, чем шторм. При свете дня она лежала в кровати, привинченной к полу, и читала. И думала о Джоне Патрике. Что он за человек?

По образованию — адвокат. По воле обстоятельств — моряк. Пират — по собственному выбору. И никого из этой троицы она как следует не знает. Да, он хорошо относится к ее отцу, но это ему почти ничего не стоит, а дает — много. Он умеет завоевывать доверие и согласие со стороны тех, кого использует к своей выгоде, предавая их без особого смущения.

«Поэтому ты не можешь, не должна ему верить», — убеждала она себя.

И шрамам на спине — тоже не верить? Аннетта видела их лишь мельком, когда делала ему перевязку, но они все время стояли у нее перед глазами. Невозможно представить, как ныне горделивого владельца корабля, капитана, подвергали унизительной порке. Чего стоило ему пережить издевательства? Такие же унижения и боль лишили ее отца дара речи. Ей стало жаль человека, у которого похитили молодость. Похоже, именно поэтому он уверовал в свое право красть у других людей их свободу.