…Получив напоследок удар в спину — такой, что еле устоял на ногах, — конвоир не рассчитал силы мышц экзоскелета боевого скафандра, Флинт влетел в камеру.

Замок с лязгом защелкнулся за его спиной.

Сидевший, пригорюнившись, на койке капитан Хук поднял глаза, оглядел растрепанного преемника и всё понял.

— Что, корабль захвачен? — спросил арестант. Флинт только кивнул.

— Ну что, дружок, доволен теперь? — печально продолжил Хук всё еще топчущемуся на месте Флинту. — Теперь нам с тобой на одной виселице болтаться и на одном плазменном стуле гореть! Кто хоть нас захватил?

— Да черт его знает — Лига какая-то… — обреченно махнул рукой Флинт.

— Ты слышал, он помянул черта? — сказал один стражник, прильнувший к двери, пристроившемуся рядом другому. — Видать — наш человек!

Флинт опустился напротив Хука на пустую койку. Некоторое время они молча глядели друг на друга.

— Ох, сидеть бы мне на тихой планете и разводить лохматых хухриков! — вдруг жалобно всхлипнул Хук.

— Кого-кого разводить? — переспросил Флинт.

— Хухриков лохматых, — повторил экс-капитан.

«Господи, что за времена пошли — и у этих проблемы!» — вздохнул про себя экс-старпом.

Примерно то же время, Темескира

Ипполита лениво прогуливалась по галерее, увешанной портретами прежних императриц Амазонии. Время от времени останавливалась перед какой-нибудь из картин, разглядывала ее, вспоминая связанные с этой правительницей моменты истории, и шла дальше. Вот Карина Любвеобильная, славная тем, что через ее ложе прошло не то десять, не то пятнадцать тысяч мужчин; и ни разу в жизни она не ложилась в постель дважды с одним и тем же.

Вот Генриетта X, знаменитая тем же, разве что предпочитала особ своего пола.

Пропустив несколько ничем не прославившихся монархинь, она коротко кивнула лику Оксаны Хитроумной — при ней была завоевана богатейшая система Херсонес-7, а его архонт оказался в гареме императрицы.

Дальше шли портреты императриц предыдущих трех династий — самых древних. Начиная от легендарной Александры Громовой, написавшей первую Конституцию империи. Империи, начавшейся когда-то с трех планет вдалеке от освоенной людьми части космоса.

Здесь, в малой парадной галерее, Ипполита пыталась сосредоточиться перед решающим разговором с дочерью.

Настроение у нее было довольно неплохое.

Дела потихоньку улаживались. Генеральшу и охранницу не сегодня-завтра передадут в исполнительный департамент Генеральной судебной палаты.

А несколько часов назад она приняла примчавшегося спецрейсом в Темискиру премьер-министра Дзинтари Рамбинаса Байстрюкаса с личным посланием от великого князя Дрыгайло.

В нем князь выражал готовность урегулировать все спорные вопросы, а также деликатно осведомлялся: не найдется ли в серале Ипполиты место для его младшего сына?

Такая готовность к компромиссу была вполне объяснима. Хотя прошло уже много лет, но всем была еще памятна история предка нынешнего дзинтарийского монарха — великого князя Лягайло, вздумавшего повоевать с Амазонией. Князь, как и многие противники империи женщин, рассчитывал на легкую победу над «бабьим царством».

В первом же сражении Ипполита X разбила его флот, а сам князь и его гвардия попали в плен, причем гвардия была отдана на потеху победительницам.

Выслушав посла, императрица сообщила, что предложения будут обдуманы и ответ будет дан в самое ближайшее время.

Насчет же сына князя было вежливо сказано, что гарем императрицы и так весьма велик, и еще увеличивать его она пока не собирается.

Разумеется, это была чистой воды отговорка.

А всё дело заключалось в том, что иностранные принцы капризны, ревнивы, всегда требовали особого к себе отношения и, будучи плохо воспитаны, не умели сдерживать свои инстинкты. В специфических условиях гаремной жизни подобное приводило к тому, что они очень быстро начинали приставать к охранницам, а то и — упаси Богиня — обращать нехорошее внимание на своих сотоварищей.

Тем более что вот-вот коллекция мужчин Ипполиты пополнится одним высококачественным экземпляром.

Так что ей осталось только произнести последнее напутствие дочери перед не слишком долгой ссылкой — та уже наверняка собрала вещички.

Борт «Пассата»

— А правда, что у императрицы Ипполиты четыре тысячи мужей? — спросила вдруг Эвелина 2-я, после того как помогла ей разместиться, и Милисента уже приготовилась лечь передохнуть перед вахтой.

Ее соседка по каюте была, как успела понять амазонка, девицей простой, непосредственной и незлобивой. Невысокая, чуть за двадцать, коротко обрезанные рыжие волосы, синие глаза, стройное, можно даже сказать, худощавое (про себя Милисента уточнила — «тощее») телосложение.

Должность ее была, как сообщила Эвелина пять минут назад, оператор систем жизнеобеспечения и резервный стрелок абордажной группы.

— Во-первых, не четыре тысячи, а всего четыреста, — ответила Милисента, ощутив укол обиды — всё-таки собеседница говорила о ее матери. — Даже меньше. А во-вторых, они почти все временные, года на два-три самое большее. Постоянных трое-четверо, в основном те, от кого у нее дети.

— А скажи, правда ли, что амазонки запросто меняются мужьями? — последовал еще вопрос насчет брачно-семейных отношений на родине Милисенты.

— Я же не спрашиваю, меняются ли у тебя дома женами? — произнесла девушка негромко и нарочито спокойно.

— Ну извини, если я тебя обидела, — примирительно предложила Эвелина. — Но ведь интересно — я же про вас почти ничего не знаю. А в жизни самое главное — семья, муж, дети…

— Меняются, — решила всё-таки удовлетворить любопытство новой подруги Милисента. — Не так чтобы запросто, но бывает. И что в этом особенного, если у тебя, к примеру, три мужа, а у лучшей подруги пока ни одного — почему ей не помочь?

Эвелина помотала головой.

— Нет, я бы так не смогла! А ты… тоже менялась? — В ее глазах, обращенных на принцессу, плескалось хотя и малость бестактное, но очаровательно-наивное любопытство.

— Я еще не была замужем, — сообщила ей Милисента, похоже, несколько разочаровав этим соседку по каюте.

— А вот скажи, — минуты через три вновь заговорила Эвелина 2-я, и по каким-то неуловимым обертонам в голосе принцесса поняла, что спрашивать она будет о вещах более важных, — скажи, в твою Амазонию может прилететь и поселиться чужеземка? Ну, стать… ну как это — полноправной амазонкой?

(Милисента мельком подивилась юмору ситуации — перед ней, с трудом сбежавшей с родины, сидит человек, мечтающий туда попасть, и спрашивает: как это сделать?)

— Вообще-то можно, — пожала она плечами. — Прилетаешь на любую нашу планету, идешь в канцелярию наместника, составляешь прошение… Ну, его рассматривают, выясняют, что ты умеешь делать… Как обычно почти во всех мирах. Я бы даже за тебя словечко могла замолвить — раньше. Но теперь — тебе лучше про встречу со мной вообще не упоминать. — Принцесса усмехнулась. — Ну, тебя-то, — продолжила Милисента, — наверное, возьмут без проблем — ты же как-никак в Космополе служишь — можно считать, что военная. А таких у нас охотно принимают.

— Да я не для себя, — отмахнулась Эвелина. — У меня племяшка на вашей Амазонии помешана. Сама-то я не могу: я поклялась в Космополе служить до старости.

— И тебя что, не отпустят? — с некоторой опаской спросила Милисента.

— Почему же, отпустят. Только вот я сама не хочу уходить. Я ведь бывшая рабыня, — печально вздохнула она. — Всю мою семью, человек пятьдесят нас было, за долги продали. Стариков бесполезных, — она скрипнула зубами, — прикладами тут же забили, прямо у нас на глазах, а остальных — на космодром и в трюм. Если бы космополовские охотники не перехватили наш транспорт, меня, может, уже и в живых не было бы.

Милисента хотела было похвастаться, что у нее на родине ничего такого быть не может, а тем более — с женщиной. Но тут же запнулась, вспомнив случай, приключившийся в год, когда она улетела на Старую Землю, — тогда, по личному приказу ее матери, был отпущен вместе с грузом случайно попавшийся их патрулю транспорт торговцев живым товаром, приписанный к какой-то планетке — вассалу Халифата.