В последнее время у ее офицеров завелась дурная привычка — таскать в походы своих мужей и даже наложников, а некоторые от скуки вообще начинали чудить и обучать слабый пол кое-каким зачаткам военной профессии. Видимо, это был кто-то из таких. Но где же вызывавшая ее? Что могло случиться, чтобы ее решились побеспокоить? И, кстати, почему в рубке нет офицеров? Было похоже, что вид императрицы до глубины души поразил незадачливого мужчинку, напрочь отбив у него дар речи. Номером он, что ли, ошибся?
— Ну так что — так и будем молчать? — решила прийти на помощь онемевшему собеседнику Ипполита.
Тот, выйдя наконец из ступора, вскочил и принялся кланяться.
Поклонившись раз пять-шесть, он опустился на одно колено и начал:
— Я, с позволения вашего великолепия, поставщик двора вашего великолепия, капитан Рутгер Залазни. — Э-э, я, ваше великолепие, — было видно, что собеседник от волнения покрылся испариной, — осмелился побеспокоить вас, дабы представить перед ваши светлейшие очи… — Он запнулся, хватая ртом воздух… — Представить пред ваши светлейшие очи любопытный экземпляр…
За десять стандартных часов до этого.
Район космоса АМТ-37187347, ничейная территория.
…Питер сделал еще один глоток, смахнул уже привычные слезы, переждал обжигающую волну, прокатившуюся от горла к желудку, потерпел, еле сдерживая стон, пока огонь в животе погаснет. В бутылке оставалось еще немногим более трети, и это не могло не вызывать у него тоску. Пошел уже шестнадцатый час его пребывания в этой необычной камере смертников, которой совсем скоро суждено стать его склепом.
Вместо виски, на что надеялся Питер, боцман дал ему непонятный напиток, судя по запаху, перцовую настойку. Но что это была за настойка! На этикетке обозначено два десятка ингредиентов, прочесть названия которых при всём желании он был не в состоянии. Надпись выполнена мало того что на незнакомом языке, так еще какой-то непонятной азбукой, очень мало похожей на латиницу, не говоря уже о резких штрихах общего языка.
Пить это без закуски было практически невозможно.
Да что там — как это вообще можно пить?! Одно слово — продукция варварского мира!
Начав пить около часу назад, он стремился подгадать так, чтобы к моменту, когда кислород в шлюпке кончится, начисто отрубиться и покинуть этот грешный мир незаметно для себя.
Но пока опьянеть настолько не удалось.
Наоборот, приступы мутного полузабытья сменялись периодами отменной ясности мысли, один из которых он переживал как раз сейчас.
Невеселая обстановка располагала к воспоминаниям, тем более что момент наступил самый подходящий: с одной стороны, перед концом вроде бы полагается вспоминать прожитую жизнь, а с другой — случая ведь больше и не представится. По крайней мере в этом мире.
Он посмотрел на контрольную панель.
Энергии в аккумуляторах хватит ровно на сутки, как и всего остального, но химический термоэлемент будет вырабатывать тепло еще неделю (тут господа с «Буревестника» малость лопухнулись), так что его труп, прежде чем замерзнуть, изрядно разложится. Неприятное, должно быть, ожидает зрелище тех, кто через тысячелетия наткнется на эту шлюпку… Как, должно быть, будут они охать и возмущаться дикими нравами предков!
…А ведь, если подумать, сюда, в эту шлюпку, он попал совершенно случайно!
В тот рейс, в котором Питер купил Князя Мышкина, должен был лететь Уриэль Харрон, но тот заболел, и фирма сунула на «Туш-Кан» его.
Тогда они заглянули на планету Новый Петербург — нищую, отсталую, терзаемую уже который век непрерывными переворотами и реформами, изнемогавшую в борьбе за демократию и права человека (о сути которых, кажется, там уже давно успели благополучно позабыть).
Когда-то это государство занимало целое созвездие, а ныне состояло лишь из одной-единственной планеты: все другие, включая планеты ее собственной солнечной системы и даже обе ее луны, уже давно отделились.
Экономика начисто рухнула невесть сколько местных лет назад, ни науки, ни образования, ни культуры не было, и почти единственное, что экспортировал Новый Петербург, — дешевая рабочая сила. За ней, собственно, они и прилетели.
Выйдя из ворот грязного и обшарпанного новопетербургского космопорта, они оказались в настоящей клоаке.
Перед ними лежала огромная барахолка, уютно расположившаяся среди развалин старого монтажно-испытательного космического комплекса, в свое время (тогда планета называлась как-то по-другому) равного которому не было в населенных людьми мирах.
Торговали тут всем — от настоящих и поддельных драгоценностей (в соотношении эдак один к десяти) до оружия. Включая, между прочим, и пушки для крейсеров — широко распахнутыми глазами Питер уставился на огромное, серебрящееся ультраграфитом тело большого протонного излучателя, водруженного на ржавый трейлер, окруженный десятком людей в армейском камуфляже.
В изобилии бродившие тут размалеванные девицы и женщины при виде иностранцев начали посылать им воздушные поцелуи и призывно трясти бюстом. Некоторые, особенно бесстыжие, даже задирали несвежие блузки и футболки, наглядно демонстрируя свои столь же несвежие прелести.
На взгляд Питера, добрая половина этих дамочек вполне могла бы вызвать ужас у стандартного сексуального маньяка, а у обычного человека — стойкую психогенную импотенцию.
Но едва ли не больше всего поразили Питера местные стражи порядка — вальяжные, гладкие и румяные, ходившие, сыто переваливаясь, облаченные в серую, хорошо пошитую форму и вооруженные, кроме жутко дорогих импульсных автоматов, еше и длинными дубинками. Ни дать ни взять — откормленные голуби где-нибудь на площади в богатой и благостной Новой Швейцарии или Объединенном Сенегале.
При этом в десяти шагах от них могли чистить карманы зазевавшегося бедолаги или трясти продавцов мордастые широкоплечие типы явно криминальной внешности, но стражи словно и не видели этого, даже если смотрели в ту сторону.
И еще — тут было необычайно много нищих, если можно так выразиться — на любой вкус.
— Па-амагите, люди добрие!! — верещала какая-то закутанная в рубище баба средних лет, дико коверкая общегалактический. — Самы мы не мэстные, люды-беженцы, наш звездолет подбили террористы, живем тут в космовокзале, двадцать семей…
— Господа, подайте на пропитание бывшему члену Государственной думы 799 созыва! Помогите, я не ел четыре дня, — надрывался худой благообразный тип с козлиной бородкой в лохмотьях, когда-то бывших дорогим костюмом.
Оглушенные всем увиденным, матросы поспешили обратно, и уже у самых дверей к Питеру подскочил вынырнувший из толпы старик в потрепанном капролановом армяке.
Он протянул ему корявую ладонь, на которой сидел маленький зверек с длинным мехом. На Питера уставилась пара крошечных бусинок-глаз.
— А вот, барин, купи хомячка! — предложил дед. — Забавная скотинка! Детям твоим на радость, себе на увеселение!
— У меня еще нет детей, — невпопад ответил мусорщик.
— Ну так будут, — невозмутимо ответил тот и улыбнулся, хотя глаза его были не очень веселые. — Купи, барин, — не прогадаешь, — повторил старик. — А то есть нечего, хоть самому этого оглоеда толстошерстого на похлебку пускай! — Он грубовато пощекотал испуганно сжавшегося хомячка. — Пенсию уже десятый год задерживают…
Питеру стало жалко и зверька, и аборигена — они же не виноваты, что живут в этом сумасшедшем мире. И он вытащил из кармана несколько монет, выигранных им за полчаса до этого на кхитайском бильярде, протянул старцу и получил взамен теплый дрожащий комочек.
…Он так и не понял, когда и как произошел этот переход — вот он предавался воспоминаниям в шлюпке, в тесной пластметаллической скорлупке, которая вскоре станет его склепом, и вот уже вокруг него ставшие почти родными стены камеры на «Буревестнике».
«Это что же, выходит, всё мне приснилось и меня еще не казнили?» — недоуменно произнес Питер про себя. Особой радости он при этом не испытал — выходит, всё предстоит пережить заново?
