– Я? – изумился Блэггз.

Начальник перевел дух.

– С Маккалемом непорядок. Или он умер. или очень умело притворяется. Вызовите десяток надзирателей и врача. Скорее. Может, еще удастся спасти.

Они помчались по коридору. Блэггза все еще мучали сомнения.

– Маккалем получил такую же порцию, что и другие, – твердил он. – Наверняка прикидывается.

Наконец десять надзирателей собрались у двери камеры. Однако Блэггз все медлил.

– Предоставьте это нам, – убеждал он начальника. – Вам лучше остаться снаружи. Вдруг они возьмут заложников и придется вести переговоры. Не забудьте: в камере три очень опасных преступника.

Начальник подозревал, что уже не три, а два.

Заглянув в глазок, старший надзиратель прошептал:

– Поди разберись тут. Ну как он опять каверзы строит? Вымазал лицо мелом.

– И загнулся в придачу?

– А что вы думаете? Уж если старина Мак за что взялся, сработает на совесть. Ну ладно. Эй, в камере! Всем отойти от двери! Вперед.

В одно мгновение камеру заполнила толпа надзирателей. В сутолоке покойный Маккалем получил увечья. которые уже не могли отразиться на его здоровье, но попортили его внешность. Что Маккалем мертв, не оставалось никаких сомнений, и даже без врача было ясно, что смерть наступила вследствие острого отравления барбитуратами.

– Откуда мне было знать, что Бык и Клык отдадут ему свое какао? – причитал старший надзиратель на экстренном совещании в кабинете начальника тюрьмы.

– Вот когда Министерство внутренних дел начнет расследование, тогда и объясните, – отрезал начальник.

Ворвавшийся на заседание надзиратель принес известие, что в матраце у Маккалема обнаружены припрятанные наркотики. Начальник тюрьмы взглянул в окно, на небо, где уже занимался рассвет, и застонал.

– Ах, да, вот еще что, – спохватился надзиратель. – Мистер Ковен, дежурный, вспомнил, чей голос он слышал по телефону. Очень, говорит, похож на мистера Уилта.

– Мистер Уилт? Какой там еще мистер Уилт?

– Преподаватель. Из Гуманитеха, что ли. По понедельникам занимался с Маккалемом английской литературой.

– С Маккалемом? Английской литературой? – начальник оживился, усталость как рукой сняло. – Ковен его узнал?

– Так точно, сэр. Говорит, голос ему с самого начала показался знакомым, а когда он услышал, что Гарри-Поджигатель окочурился, так и сообразил, что это неспроста.

Начальник тюрьмы тоже сообразил, что это неспроста. И поскольку его карьера грозила пойти прахом, он решил действовать без оглядки. Всегдашнюю осторожность словно сквозняком из-под дверей сдуло.

– Итак, – объявил он, – Маккалем умер от пищевого отравления. Это и будет официальная версия. Далее…

– Как от пищевого отравления? – удивился врач. – Ничего подобного. Ему дали чрезмерную дозу фенобарбитала, и я не стану…

– А как ему дали эту дозу? В какао, – раздраженно пояснил начальник. – Какао, по-вашему, не пища? Я и говорю: пищевое отравление. Впрочем, если вы хотите, чтобы вас обвинили в попытке отравить тридцать шесть заключенных…

– Меня? Я-то здесь причем? Это все вон тот охламон, – врач указал на старшего надзирателя. Однако Блэггз уже приготовился к обороне.

– Да, но по вашему распоряжению, – парировал он, бросив выразительный взгляд на своего начальника. – Если бы не вы, как бы я раздобыл это снадобье? Вы же аптечку в медпункте запираете, не так ли? Вы же не головотяп какой-нибудь, правда?

– Я никогда… – начал врач, но начальник тюрьмы перебил:

– Увы, мистер Блэггз говорит дело. А если вы с ним не согласны, обратитесь в комиссию, которая будет вести расследование. Ваше право. Обратно же, газетчикам тему подарите. «Тюремный врач – соучастник отравления заключенного» – чудный заголовочек для газеты «Сан», а?

– У него в камере нашли наркотики, – напомнил врач. – Давайте скажем, что ими он и отравился.

– Что ты мне рассказываешь? – возмущалась Ева. – Я же знаю, что ты пришел домой поздно.

Как всегда за завтраком любящее семейство подвергало Уилта перекрестному допросу. В подобных случаях Ева отдавала супруга на растерзание близняшкам, и они забрасывали папочку вопросами из информатики и биохимии, в которых тот не смыслил ни уха ни рыла. Но на сей раз у Евы появился повод помучить Уилта собственноручно: машина.

– Я и не говорю, что пришел не поздно, – защищался Уилт, с трудом глотая мешанину из дробленой пшеницы, сухофруктов, орехов и прочей органической пищи, которой Ева по-прежнему пичкала домашних. Она считала, что в рацион непременно надо включать грубую клетчатку.

– Двойное отрицание, – ввернула Эммелина. Уилт взглянул на нее с ненавистью.

– Сам знаю, – проворчал он и выплюнул шелуху от семечки.

– Значит, ты говоришь неправду, – уличила Эммелина. – Двойное отрицание – все равно что утверждение. А ты не признаешься, что вернулся поздно.

– Но и не отрицаю же, – не сдавался Уилт перед напором неумолимой логики, одновременно пытаясь языком счистить с зубов налипшие отруби. Вечно после этой чертовой жратвы во рту какие-то крошки.

– Хватит рассусоливать, – сказал Ева. – Ты мне скажи, куда дел машину.

– Сказал уже. Оставил на стоянке. Пошлю механика, пусть разберется.

– А вчера не мог сообразить? Как теперь девочек везти в школу?

– Да хоть пешком идите, – Уилт угрюмо разглядывал извлеченную изо рта изюмину. – А что? Органический способ передвижения. Куда более органический, чем эта юная слива, которая, очевидно, скукожилась оттого, что вела малоподвижную жизнь. Почему те, кто печется о здоровье, употребляют в пищу дребедень, от которой умереть недолго? К примеру, эта…

– Не виляй, – оборвала Ева. – Если ты думаешь, что я…

– Пойдешь пешком? – подхватил Уилт. – Боже сохрани. Твои жировые отложения…

– Знаешь что. Генри Уилт, – взвилась Ева, но тут в разговор вмешалась Пенелопа:

– А что такое «жировые отложения»?

– Это как у мамы, – объяснил Уилт. – Отложения жира, от которых люди становятся толстыми.

– Я не толстая, – решительно заявила Ева. – Значит, по-твоему, я должна два раза в день мотаться к черту на рога и обратно? Как будто у меня есть время. Какой ты вздор несешь!

– Ну конечно. Я все забываю, что у нас в семье половое соотношение не в мою пользу.

– А что такое «половое соотношение»? – поинтересовалась Саманта.

– Отношение между полами, – буркнул Уилт и встал из-за стола.

Ева запыхтела. Она не любила говорить о половых отношениях при детях, поэтому вернулась к главному пункту обвинения – к машине:

– Хорошо тебе говорить – «пешком». Сам-то ты можешь…

– Добраться автобусом, – закончил Уилт и выскочил за дверь, пока Ева не нашлась, что ответить.

Но добираться автобусом не пришлось. Уилта подкинул Честертон с кафедры электроники. По дороге Честертон сетовал на финансовые трудности у себя на кафедре и расспрашивал, почему начальство щадит кафедру Уилта и не избавится от нахлебников, которые остались со времен кафедры гуманитарных наук.

– Что поделать, – вздохнул Уилт, вылезая из машины. – Приходится оборачивать себе на пользу даже издержки науки.

– Разве у нее есть издержки?

– Есть. Человеческий фактор, – загадочно произнес Уилт. Он прошел через библиотеку и поднялся на лифте в свой кабинет. Там уже дожидался человеческий фактор в лице проректора.

– Опаздываете, Генри. Что с вами? Уилт пристально посмотрел на проректора. Обычно они хорошо ладили.

– Нет, это с вами что? У вас такой вид – краше в гроб кладут. С женой перестарались?

Проректор поежился. Вчера он впервые в жизни, не по телевизору, увидел покойника. Даже коньяк не помог забыться.

– Куда вы вечером запропастились? – недовольно спросил он.

Уилт не хотел распространяться о своих уроках на стороне.

– Шатался то там то сям. Иногда, знаете, придет фантазия…

– Не знаю. Я вам звонил, но нарвался на какой-то чертов автоответчик.