Пансионат профессора Нордена располагался за городом, в живописной местности, на живописной Дунайской равнине и представлял собой маленький посёлок, где каждому отдыхающему, или семье, был положен отдельный небольшой коттедж со всем удобствами. Кроме кухни. Столовая, вернее ресторан, располагался в центральном корпусе, там же была сосредоточена и вся лечебная часть. По моём прибытии я имел личную беседу с профессором, который готов был вылечить меня решительно от всех болезней, беда была в том, что я ни на что не жаловался, поэтому, для начала, мне был назначена общая диспансеризация. Переводчиком при нашем разговоре выступал некто доктор Энглер, представленный мне как старший ассистент хозяина заведения и мой персональный лечащий врач. Его русский был совсем не плох и если бы я достоверно не знал, что передо мной немец, принял бы с лёгкостью за прибалта. Впрочем, и то, и то легко могло оказаться верным одновременно в эпоху революций, развала империй и массовой эмиграции.

Дни потекли своей чередой, здесь особо заботились о душевном комфорте постояльцев, поэтому моя персональная медсестра, красавица Анна, заранее согласовывала со мной, когда мне будет удобно посетить того или иного врача и ещё предупреждала накануне. Здоровье моё, слава Богу, было отменным, но я не филонил и исправно выполнял назначенное Энглером. Категорически отказался только делать рентген, заявив, что это вредно для моего здоровья, чем изрядно озадачил эскулапа, да ещё, в целях конспирации, увильнул от стоматолога. Как и множество людей, я лечил зубы и кто его знает, какой компромат на себя я привёз во рту в виде пломб?

Небольшое потрясение я испытал утром второго дня пребывания в санатории, когда вернувшись в коттедж после утренней пробежки-зарядки, застал у себя дома ещё одну девушку. Пикантности ситуации добавило то, что я, распаренный, стал с ходу раздеваться, сбрасывая с себя свой "спортивный костюм" в виде лёгкого свитера и брезентовых штанов, которые притащил из 21-го века. В общем, заметил я девушку, когда уже стоял полуголый и с расстёгнутой ширинкой. На моё не слишком-то тактичное "Вербистду?" она назвалась Гретой, принялась тараторить и, расхаживая по дому, показывать что-то руками, открывая при этом шкафы. Я мог звонить Анне по любому поводу и в любое время, чем и воспользовался, чтобы прояснить обстановку. Через пять минут в моём распоряжении уже была очаровательная переводчица, которая пояснила, что Грета всего лишь горничная, которая будет приходить убираться каждое утро. Потом последовал подробный инструктаж, что для чего предназначено и как этим пользоваться. Тьфу, они, наверное, думают, что я всю жизнь в берлоге прожил и на зиму в спячку впадаю?

Случившееся побудило меня вспомнить инструктаж в родном наркомате и, следующим днём, уже после визита горничной, я, уезжая на машине торгпредства на завод "Штайр", оставил в коттедже метки, приклеив на внутренние двери неприметные волоски. Осмотр по возвращении убедил меня, что моё жилище беззастенчиво кто-то посещает в отсутствие жильца. Пришлось расстаться с мыслью, составлять в отпуске проект организации частей морской пехоты. Все черновые записи, которые я делал в раздумьях долгими зимними вечерами, перед сном, регулярно уничтожал в камине, стараясь держать главное в голове.

Владельцы австрийского автозавода видимо не слишком-то были рады экскурсанту, но деньги не пахнут и желание заработать "просто так" пересилило у них все иные соображения. Нельзя сказать что увиденное меня впечатлило, но я старался делать вид, будто мне интересно и поучительно. Отметив для себя, что каждое рабочее место, где обрабатывали какую-либо деталь, снабжено лекалами, калибрами и иными измерительными приспособлениями, которыми рабочие пользуются, проверяя каждую деталь. У нас, на ЗИЛе, после эпопеи с освоением "сотой" серии двигателей картина была примерно такая же, но разница существовала. Австрийский мастер, переходя от станка к станку проверял продукцию выборочно. Наш же принимал абсолютно все заготовки с "низшего" участка, неся за это дело ответственность перед своими рабочими, и пытался протолкнуть уже обработанные запчасти "наверх", причём только те, которые забраковал следующий мастер. Таким образом, на мой взгляд, у нас был организован, причём без участия "сверху", более строгий контроль за качеством выпускаемой продукции. К положительным моментам, применительно к "Штайру", я бы отнёс большой объём выпускаемых запасных частей, составляющий не менее двух пятых от всего производства. Но это, скорее, было следствием отсутствия конвейерной сборки. Финальная стадия автомобилестроения просто не могла освоить весь объём деталей, не хватало сборочных мест и рабочих, которые, к тому же, затрачивали на каждую машину гораздо больше времени. В остальном, никаких технических изысков, с которыми мы были бы незнакомы, я не усмотрел. На ЗИЛе новых технологий, пожалуй, побогаче будет. А раз нет ничего интересного, то и агентура вроде бы и ни к чему. Успокоив себя этими соображениями, я попытался вернуться к безделью в пансионате.

Попытался. Честно. Но вот закавыка, привыкнув жить в бешеном темпе, организм просто вопил о необходимости бурной деятельности. Доктор Энглер, не усмотрел в моём здоровье никаких изъянов, кроме "повышенной нервной возбудимости" и прописал мне успокаивающие прогулки под строгим контролем медсестры два раза в день. Садист чёртов. Анна была весьма и весьма привлекательна, чуть ниже среднего роста, но со сногсшибательной фигурой просто идеальных пропорций, украшенной высокой, красивой грудью, осиной талией и, казалось, вызывающе-нагло вздёрнутой попкой. Совершенная фигура, как конфетка, была завёрнута в упаковку, которая только подчёркивала содержание. Обычный медицинский халат на пуговицах, сидел так, что казался второй кожей, не скрывая никаких подробностей, а ноги, обутые в лёгкие белые туфли удивительно маленького размера, которые немка не только одевала, но и хранила у меня дома, были выставлены напоказ совсем чуть-чуть ниже колена, что по нынешним временам было весьма смело. Выходя на улицу, Анна накидывала лёгкое светло-коричневое пальто, ещё короче чем халатик, из-за чего его белоснежный краешек всё время мелькал снизу волей или неволей заставляя опускать взгляд и смотреть на стройные ножки, которые по случаю зимы прятались в невысокие, чуть выше щиколотки, сапожки светлой кожи. Всё это великолепие украшала, высоко вознесённая на стройной шее, голова правильной, красивой формы с немного вытянутым лицом, на котором чуть великоватый рот, обрамлённый пухлыми губами естественно-алого цвета, совсем не казался недостатком, особенно когда девушка улыбалась, демонстрируя белоснежные зубы. Подчёркнутые тонкими чёрными бровями глаза, разделённые аккуратным прямым носиком, имели такой глубокий синий цвет, что я, сперва даже подумал о контактных линзах, до которых ещё минимум полвека. Округлый лоб был наполовину скрыт под белым колпаком цилиндрической формы, который пытался спрятать под собой всё равно выбивавшиеся кое-где наружу сильные волосы тёмного, почти чёрного цвета, оставляя открытыми небольшие округлые ушки, в малюсеньких мочках которых болтались золотые серёжки с голубым камнем.

Я бы точно погорел, если бы мило болтая на прогулках, не начал рассказывать всякие глупости о России. В "моё" время это назвали бы "приколом", а сейчас — анекдотом или байкой. А о чём было с ней беседовать? Девушка так ненавязчиво задавала наводящие вопросы, что если себя жёстко не контролировать, то легко можно было сдуру раскрыть какую-нибудь государственную тайну. Причём, скрывать или отмалчиваться решительно не хотелось! Вот и приходилось, как бы сравнивая, переводить разговор на "старую", дореволюционную Россию и рассказывать что-то вроде сказок как один мужик трёх генералов прокормил. Как ни богата была русская литература, но со временем источник иссяк и приходилось выдумывать уже самому или вспоминать анекдоты про поручика Ржевского, выдавая их в обтекаемом, наименее пошлом варианте. Вот тут-то Анна, когда ей казалось, что я не вижу её лица, невольно морщилась, было видно, что выслушивать подобное ей не очень-то приятно. При этом, отвечая мне в тон на вопросы о жизни в Германии, медсестра нисколько не смущалась, порой балансируя на самой грани приличного. Немецкая аристократия была ей явно не столь дорога, как русское дворянство. Но мало того, якобы родившаяся в Берлине девушка, запнулась и задумалась отвечая на брошенный вскользь вопрос о величине протекавшей через город реки Нейссе. Поправив, конечно, мою явную ошибку и сказав, что там течёт вовсе не Нейссе, а Шпрее, тем не менее она ошиблась сразу после, гадая за сколько времени можно доплыть по Шпрее до Балтийского моря, куда она якобы впадает. Это можно было объяснить банальным географическим кретинизмом, но безопаснее было думать, что Анна немного не та, за кого себя выдаёт.