- Никаких дел к тяжелобольным не может быть. Вот если ей будет лучше, тогда куда ни шло.

- Ну хотя бы на минутку, - молил Самойлов. - Мне только подарки ей передать.

- Передадут и без вас. Можете написать ей записку, хотя, впрочем, и этого сейчас нельзя… Как вы не поймете - человек при смерти.

Как только Самойлов услышал эти слова, он сорвался с места и кинулся опрометью в палату. Несмотря на то, что его пытались задержать, он ловким маневром обошел всех и вихрем ворвался в палату. Раненые женщины кто взвизгнул, кто заохал от неожиданного его появления. В одной руке Самойлова были красноватые веточки с серыми пушистыми комочками вербы, в другой - свертки. Растерявшись, он все бросил у ног Ляны и схватил ее за руку.

- Не верили? А ведь Самойлов никого еще не обманывал, - выпалил он, и его слова потонули в смехе окружающих.

В это время десяток сестер, нянек, несколько врачей и комендант Никитыч схватили его под руки и начали уговаривать покинуть немедленно палату. На белых, как мел, щеках Ляны появился румянец, в глазах и в уголках рта затеплилась улыбка.

- Прошу вас, пусть он останется. Это последняя моя просьба, - проговорила она с трудом, задыхаясь и кашляя.

Начальник госпиталя согласился с условием: никаких разговоров и на десять-пятнадцать минут, не более.

Они безмолвно «беседовали» между собой - одними глазами. Самойлов видел, что жизнь угасает в ней, но, уходя, сказал:

- Жди меня, Ляна. Я скоро навещу тебя.

И быстро вышел из палаты со слезами на глазах. Госпитальное начальство и врачи обрушились на него с упреками и руганью. Начальник госпиталя строго спросил: «Кто она вам, скажите честно?» Он ответил: «Невеста», - и ушел, даже не попрощавшись и не поблагодарив за короткие, но такие дорогие ему минуты свидания.

И вот с того дня, как появился в палате Самойлов, стало твориться чудо с Талановой. Врачи только разводили руками от удивления. На следующий день она сама попросила есть. Постепенно, день за днем, стала спадать температура.

Прошло еще две недели, и врачи с радостью обнаружили, что раны, которые постоянно кровоточили, стали рубцеваться. Лечила Таланову Софья Борисовна Казина. Ее коллеги знали, что Софья Борисовна не медицинская «колдунья» и что своих больных она лечит теми же лекарствами, как и они, и что у нее, как и у них, есть срывы и неудачи, но сейчас с выздоровлением Талановой ее авторитет в госпитале возрос до преклонения.

И все же у Софьи Борисовны был один «секрет». Хорошо известно, что врачи не любят, когда больные пытаются «помогать им лечить», «подсказывать, что надо сделать», или просто капризничают, как дети, просят, даже требуют того, что им нельзя. Софья Борисовна умело использовала и управляла этими желаниями раненых, как дополнительным стимулом, благотворно влияющим на их выздоровление.

Вот и сейчас Софья Борисовна была озадачена таинственным воздействием форточки, открываемой по настоятельной просьбе Талановой. Свежий воздух Талановой не мог вредить, но после перенесенного воспаления легких все же ей не мешало быть осторожней. И вот еще, что озадачивало Софью Борисовну.

Свежий воздух, бесспорно, оказывал благоприятное воздействие при лечении легочного заболевания, но почему он помогал быстрейшему залечиванию ран? Каждое утро у постели Талановой собиралась группа врачей, и все с удовольствием замечали, что раны ее зарубцовываются очень быстро. Обсуждение начиналось шепотом, затем врачи переходили, на разговор вполголоса, и заканчивалось все это почти шумной дискуссией.

Таланову все это начинало раздражать. Она никогда не любила быть предметом всеобщего внимания. И сейчас на врачебном обходе Ляна возмутилась: молодой врач с торчащими рыжими тараканьими усиками взял ее руку, нащупывая пульс, и, как ей показалось, излишне долго проверял его, при этом умиленно улыбаясь. Она выдернула руку.

- Надоели вы мне! Что я, подопытный кролик? - И она закрылась одеялом с головой.

Софья Борисовна объяснила коллегам вспышку ее гнева тем, что вот уже третий день из-за резкого похолодания и сырых ветров она не разрешает открывать форточку окна около постели Талановой. И вот сразу наступило ухудшение в состоянии ее здоровья, пропал аппетит, появилась раздражительность. Коллеги сочувственно кивали ей головой. Никто из них не возражал Софье Борисовне.

Свежий воздух сделал чудо, воскресив Таланову. И, конечно, никто из них не смог предположить, что, помимо общеизвестной целебности воздуха, в первую очередь для ее здоровья благотворными были те редкие и далекие, но в то же время самые близкие ее сердцу звуки пролетающих самолетов, которые она невольно связывала с именем самого для нее дорогого человека.

2

Из всех мартовских дней этот выдался на редкость теплым и солнечным. В раскрытые форточки долетали мелодичный звон капель, чириканье воробьев. И будто по заказу этот светлый и веселый день совпал с женским праздником 8 марта. К нему готовились все. За несколько дней до него начались генеральная уборка помещений, мытье полов и окон, смена белья. Школьники - шефы госпиталя принесли в палату пучки нарезанных веток и расставили в банках с водой на тумбочках. Няни то и дело меняли для них теплую воду. К празднику ветки ощетинились копьями светло-зеленых клейких листочков. Врач палаты Софья Борисовна, пришедшая раньше всех утром, по улыбкам твоих больных прочла, что многие из них сегодня чувствуют себя хорошо.

Накануне праздника в палату приходил уполномоченный по сбору средств в фонд Красной Армии. Он торжественно объявил, что их палата заняла первое место по сбору денежных средств и что командование госпиталя объявляет им благодарность. Палату навестили и поздравили с женским праздником начальник и комиссар госпиталя. Потом пришли с поздравлениями пионеры-шефы и принесли в подарок палате книги. Они спели и сплясали и, пожелав всем скорейшего выздоровления, покинули палату под аплодисменты.

Но, пожалуй, из всех событий, которые произошли в этот день, ничто так не всколыхнуло госпиталь, как явление «жениха с неба». Да, этот поразивший всех случай иначе и не назовешь. Он стал предметом шуток, зависти, радости и даже сплетен. В то время когда в женской палате каждый был занят своим делом, Ляна стояла у окна и жадно всматривалась в голубое небо. Как только из открытой форточки до ее слуха долетали звуки самолета, она приклеивалась к стеклу лбом и стояла, пока звук не затихал. Женщины, наблюдая за ней, шептались между собой:

- Страдает, видно, девка, по своему летуну.

- Да, да! Она ждет, а его, гляди, может, давно и в живых нет.

Часов в двенадцать Ляна, разочарованная и утомленная бесцельным ожиданием, прилегла на койку. Она старалась отвлечь себя чтением от истомивших ее беспокойных мыслей, И тут она услышала приближающийся звук самолета. Вскочила, снова прильнула к стеклу. И увидела, как самолет, покачивая крыльями, снижается у госпиталя.

- Василий! - не помня себя от радости, крикнула она, даже не соображая, что он ее не слышит.

Женщины и девушки в палате дружно рассмеялись. Некоторые шутили:

- Смотри, как бы к тебе в палату не влетел.

- На крышу сядет - так по тебе соскучился.

- У него и без тебя девок повсюду. Знаю я этих летчиков…

- Что, сама обожглась и другим заказываешь?

Пока шел этот разговор, и одни смеялись над Ляной, а другие ей сочувствовали, самолет сделал еще круг над госпиталем и пошел на посадку.

Теперь уже к окнам бросились все, кто мог встать с коек, и глядели, не веря своим глазам. Самолет пошел на снижение и приземлился на широкой улице, неподалеку от госпиталя. Из него вылез летчик и быстрой походкой направился к зданию. Это был Василий Самойлов. Ляна была настолько растерянна, что заметалась по комнате и потом упала на койку и разревелась. Женщины окружили ее, стали успокаивать, совали ей платки, радовались за нее, советовали взять себя в руки. А он зашел, скинул шлем, тряхнул цыганским чубом (глаза его светились озорным огнем) и сказал: