Кагана, облаченного в полное воинское снаряжение, хоронили в золотом саркофаге, который поместили в заранее приготовленный сруб из еловых бревен, поставленный в яму на глубине пяти метров. Рядом в золотых саркофагах и также одетых в полные боевые одеяния положили двух его жен, погибших при обороне стен. Вместе с каганом, предварительно умертвив, похоронили пятьдесят его слуг и табун лошадей. В могилу были также погружены десятки кувшинов, наполненных просом, зерном, кумысом, вином и большое количество золотых и серебряных украшений.

Над могилой не стали воздвигать курган, а прогнали по натоптанной земле сотню лошадей. Непосредственно погребением занимались два десятка рабов, которыми руководили Иргек и Ирек. Рабов они сразу же после похорон убили и погрузили их тела на лошадей. Таким образом, кочевники обеспечивали тайну места его последнего пристанища. Я, разумеется, в этой резне участие не принимал. Близнецы без особого напряга их всех зарубили сами, хотя рабы пытались сопротивляться.

Когда мы спустились с гор, нас встретил десяток гуннов из числа близких родственников кагана Шоже. Но мы не направились сразу же в крепость, а двинулись на север в степь, где спустя три дня, оставили трупы несчастных рабов, скрывая даже приблизительное место погребения покойного кагана. К моей удаче все это время никто из сопровождавших меня воинов не навязывал мне своего общения, уважая скорбь, которую должен чувствовать сын, похоронивший только что отца и мать. Но это время я старался использовать с пользой для себя, постоянно тренируясь в стрельбе из лука, в фектовании и наблюдая за гуннами.

К моему удивлению, гунны использовали для охоты не свои боевые луки, а сделанные побыстрому из веток деревьев, подрубленных по пути. Использовать боевой лук для охоты среди гуннов, да и любых кочевников, считалось зазорным. Хотя эти охотничьи луки тоже, на мой взгляд, были страшным оружием, с помощью которого любой воин, неслышно подойдя к бродившим в степи множеству сайгаков, мог с расстояния пятидесяти метров пронзить шею животного или в течение нескольких секунд понавтыкать с десяток охотничьих стрел в огромного кабана, обитавшего в камышах, а потом уже добить его ножом.

Я поразился выносливости воинов. Кочевник мог в течение нескольких дней обходиться без горячей пищи, питаясь только сушеным мясом, кусками также сушеного творога, приготовленного в катышках из кобыльего или овечьего молока. Еще, преследуя остатки армии китайцев, я увидел, то есть не увидел вообще у войска кочевников отдельного обоза. Все запасные доспехи и оружие, луки, мечи, копья, колчаны с готовыми стрелами и мешками наполненных наконечниками стрел, каждый воин погружал на одну или две вьючные лошади, которых наряду с двумя-тремя заводными, он сам и вел за собой и, естественно, ухаживал за ними. Но как я узнал позже, чем дальше расстояние похода, тем больше увеличивалось количество запасных лошадей.

Я видел как многие кочевники, доверившись сторожевым отрядам, не останавливали преследования, спали, сидя на лошадях, только опустив голову на грудь. Такая армия в сутки при острой необходимости могла преодолеть расстояние до пятисот километров и, если бы не необходимость отдыха для лошадей, все таки не Тойота Ленд Крузер, и их кормления чаще всего подножным кормом, то расстояние марш-броска можно было смело увеличивать вдвое. Тогда как лучшая пехотная армия Древнего мира, римские легионы проходили в день тридцать пять километров, при марш-бросках — до пятидесяти.

На пятнадцатый день, возвращаясь в город, мы повстречали по пути аулы канглы, которые уже были наслышаны о разгроме пограничной армии Китая. Слух, который я сам же и распустил, что мне покровительствует Тенгри, оброс еще большими подробностями среди кочевников. Рядовые кочевники смотрели на меня с благоговением, а некоторые — с надеждой. Считали, что мне помогают все духи моих предков, включая кагана Моде. А как еще тринадцатилетний юнец, хоть и прямой потомок каганов, мог победить и обратить в бегство десятикратно превосходящую армию?

Старейшины встречных аулов посещали приготовленную для меня юрту и, выражая соболезнования, убеждали в своей верности верховному хану всех кочевников. Они готовы были хоть сейчас седлать коней для похода на усуней, Ганьсю и даже дальше в Чанъань. Я сообщил, что не собираюсь воевать с братским племенем, хоть и временно признавшим власть Лю Ши. А так как чтобы добраться до Ганьсу, нужно пройти через степи усуней, то и воевать с Поднебесной тоже не входило в мои ближайшие планы. Честно сказать я и не знал, какие у меня дальнейшие планы. Больше всего я сейчас хотел оказаться обратно в своем теле в XXI веке, а если уж не суждено, то хотел как-нибудь мирно пожить здесь, не привлекая ничьего внимания. Но последнее, к сожалению, в степи, в эту эпоху, да и в ближайшие почти две тысячи лет было не осуществимо. Обязательно кто-нибудь нападет, ограбит, угонит в рабство или просто убьет. Врагов вокруг хватало не только внешних, но и внутренних. Поэтому придется драться. А чтобы успешно драться и воевать, нужна большая, отлично вооруженная, обученная и спаянная железной дисциплиной армия. Если с обучением и вооружением все было в порядке, каждый кочевник виртуозно владел луком и рукопашным оружием и вооружен был, как говорится «до зубов», то с дисциплиной обстояло куда хуже. Нет, с личной дисциплиной во время боя как раз таки все было отлично. Отказавшегося выполнять приказ или своевольничавшего в военное время ждала немедленная смерть на месте. Я же думал о том, что подавляющее большинство воинов приводилось родовыми вождями и старейшинами, которые и являлись истинными властителями войска. Случайно обидишь вождя, то потеряешь часть войска. С обиженным вождем могут уйти его близкие друзья и родственники со всеми своими воинами, тем самым, ослабив армию. Пойдешь наперекор желанию большинства вождей — потеряешь все войско. Вот как сейчас: эти старейшины, уверявшие меня в своей преданности, узнав, что я не пойду походом на усуней и Китай, посидев из вежливости, немного уходили с разочарованными минами. Хотя многие все же с пониманием отнеслись к отказу от продолжения войны, считая, что основной причиной является исходящая угроза от узурпатора Кокана, с которым я должен, по их логике, как можно быстрее разобраться.

Понаблюдав и поговорив с вождями кочевников, я обнаружил, что среди них людей с государственным мышлением совсем немного. Большинство ставит родовые интересы выше государственных. Ну а как иначе? Вождь, игнорирующий интересы своего рода сразу же теряет доверие выдвинувших его на этот пост кочевников и, соответственно, лишается власти. Поэтому управлять ими будет непросто. Каждый из них стоит во главе племени и рода, из членов которых и состоит все основное войско.

Поэтому и объединение кочевых племен в одно единое государство происходило всего несколько раз за три тысячелетия. На пальцах одной руки можно пересчитать. Но объединившие их были величайшими людьми. По моему мнению, более великими, чем известные завоеватели земледельческих государств, покоривших другие страны и одержавших десятки побед. Так что, в первую очередь, пока я не найду способа вернуться, надо укрепиться. А укрепляться я начну с города, приобретая надежных союзников.

Я вспомнил мой разговор с согдийцами в осажденной китайцами крепости.

Как только Парман и Фарух рассказали мне все в подробностях о сговоре с генералом Чен Таном, в «холл» вошел Лошан и сообщил:

— Вождь! Почти половина согдийских рабов я казнил, оставшуюся часть продолжают резать.

Тут Фарух с громким криком «лжец» вскочил и бросился на меня. Я, даже не поняв как, перебросил его через себя, схватив за шею и уперев своей левой рукой лицо согдийца в пол, начал душить правой. Все произошло в доли секунды, что гунны не успели среагировать. В следующую секунду уже подскочил Парман, но его тут же скрутил Угэ.

— Господин, убей меня, прикажи убить всех согдийцев, но пощади Фаруха. Он последний потомок древнего царского рода идущего от Спитамена Великого[17]! — зарыдал согдиец.