Внутри проснулось бешеное желание впиться в его рот поцелуем. Ненормальное, противоестественен. Меня начала бить дрожь.

Опустил руку, снова касаясь груди, лаская её и намеренно больно, сжимая, играя с возбуждённым соском. Он умело дразнил меня, заставляя замереть в его руках. Задрал подол платья, коснулся кожи над чулками.

— А я помню, Викки. Помню, как во время одной из прогулок, ты напоила чем — то охранников, и скакала на мне, как бешеная. Как бесстыдно торчали твои соски, как по твоему телу стекали капли пота, и я слизывал их языком.

Скользнул двумя пальцами в лоно и я не сдержалась — застонала, проклиная и его, и себя, чувствуя, как все тело трясет от напряжения и….нет…я не хочу. Этого не может быть. Не так. Не здесь. Не со мной. Я уже забыла, как это — дрожать от приближающегося оргазма. Перехватила его запястье, стараясь не закрыть глаза от наслаждения.

— Рино, пожалуйста, — вышло хрипло и жалобно. Как же я сейчас презирала себя. Я сама не знала, что значило это проклятое "пожалуйста" — чтобы он остановился или продолжил.

Ухмыльнулся, перехватывая мою руку.

— Что "пожалуйста", Викки? — склонился к уху, опуская наши руки вниз, проводя моими же пальцами по мокрым складкам плоти. — Не останавливаться? — разжал ладонь, которую я сжала в кулак и скользнул моим и своим пальцами внутрь моего тела. — Или, наоборот, не дать тебе унизительно кончить?

Вытащил наши пальцы и тут вошёл заново. Сжимая мою руку, другой рукой поглаживая лицо. Мои глаза уже закатывались от наслаждения, прикусил мочку уха и рассмеялся, услышав мой тихий, жалобный стон.

Все прекратилось, едва я почувствовала, что вот — вот достигну точки невозврата. Рино вытер пальцы о ткань моего платья. Это выглядело брезгливо, это унижало так же сильно, как и эта ласка.

— А стон — то был далеко не фальшивым, Девочка. И дрожала ты только что тоже не во имя благородной жертвы…

Развернулся и пошёл к двери, и, уже выходя из комнаты, бросил, не оглядываясь:

— Всё — таки неплохую покупку я приобрёл, Виктория.

Я сползла по стене и разрыдалась от пережитого унижения. Все тело болело от неудовлетворенного желания, дрожало, покрытое мурашками…между ног я все еще чувствовала эту постыдную ласку, от которой увлажнились бедра. Ненавижу. Будь ты проклят, сукин сын. Какими силами ада я проклята, что ты имеешь такую власть надо мной?

Альберт фон Эйбель стоял возле окна, глядя на то, как падают крупные тяжёлые капли на голые ветви. Он будто слышал глухие стоны деревьев, пробивающиеся сквозь монотонный шум дождя. Сплошная серая стена воды, разделявшая весь мир на две части. Одна из них была под надёжной защитой, за стенами зданий, а вот вторая оказалась под ударом стихии. И сейчас, находясь в одной из самых дешевых гостиниц города, немецкий барон, как на себе, ощущал последствия смертоносной стихии. Влад Воронов. Проклятый ублюдок…Руки Альберта непроизвольно сжались в кулаки. Прошло немало времени с тех пор, как Воронов поставил ему мат в их изощрённой игре, а немец всё ещё не мог реагировать спокойно даже на имя короля. Он ненавидел его ещё с тех пор, как тот разрушил дело всей жизни Доктора. То, во что Эйбель вложил всю душу, посвятил столетия своей цели и кучу финансов. А в итоге…

Король Братства. Недолго ему осталось носить этот титул. В этом Альберт бы более чем уверен. Особенно после той информации, которую передал ему один из союзников, якобы примкнувших к Воронову, а на деле оставшихся верными идеям Эйбеля. Русский слишком долго правил Братством. Настало время свергнуть его. И на этот раз Эйбель не поскупится никакими методами. Хватит с него политических интриг, все эти кампании, выборы, наблюдение за интересами избирателей. Хватит. Он заберёт власть у нынешнего короля и взойдёт на престол тем способом, который ему неосознанно предоставил сам Влад. Тем более, что у него осталось немало союзников.

Законы Воронова давно уже стоят поперёк горла европейских аристократов. Многие попросту не понимают, зачем подавлять в себе хищника. Зачем идти против природы, если вокруг так много вкусной и разнообразной еды. Да, в условиях маскарада и с учётом той силы, которую набрали Чёрные львы, практически никто из недовольных подобных требований не выскажет своего протеста. Но это пока… Совсем скоро Альберт прижмёт хвосты зарвавшимся Чёрным львам. Настало время другого клана.

Эйбель отошёл от окна и снова посмотрел на лист бумаги, лежащий на столе. Обычная бумага. Всего один абзац текста. А по равноценности с ней рядом не стоит даже особняк короля Братства. Альберт усмехнулся, дотронувшись кончиками пальцев до белого листа. Именно информация в нём позволит Эйбелю занять этот самый особняк.

Буквально неделю назад ранним утром он получил это сообщение от своих информаторов. Долго не мог поверить в прочитанное. Пошёл на невиданный риск в его положении — связался с одним из них и потребовал личной встречи. И после подтверждения мужчиной переданной информации отпустил его, а сам принялся составлять свой особый план. Чёрт подери, Воронов сам предоставил ему шанс растоптать себя. И Альберт фон Эйбель не упустит его ни за что — не просто унизит короля и изгонит из Братства. Нет. Ублюдка русского графа ждёт мучительная смерть от рук Нейтралов. И только ради этого зрелища Альберт был готов на что угодно. Даже появиться в этом городе — призраке и встретиться лицом к лицу с его главой. Несмотря на то, что последние полгода он упорно избегал этого. Смерть. Так называли хозяина Асфентуса, когда — то ссудившего Альберту немалую сумму денег, а по сути — вогнавшего его в глубокую долговую яму. Тогда они с Арманом полагали, что нашли лучший выход из этой тупиковой ситуации. Но ошиблись. Снова ошиблись, сделав ставку не на того. Хотя, что уж скрывать — к главе Асфентуса Рассони обратился скорее от безысходности, не такой уж большой выбор кредиторов у них был.

Немец уже три дня не может дозвониться до своего зятя. Тот пропал без вести. Ни партнёры, ни друзья не могли даже предположить его местонахождение. Альберт искренне надеялся, что Рассони всё ещё жив и попросту скрывается от Смерти, а не попал в лапы к этому жестокому зверю, ставшему легендой в мире бессмертных.

Эйбель стукнул кулаком по столу и глухо застонал. Арман пропал недавно, а вот Викки…Его маленькая девочка пропала намного раньше. И, что удручает, Альберт не мог её найти. Он вытряс душу из водителя, и тот рассказал куда отвёз её. Эйбель избил того до полусмерти за то, что послушался Викторию. Глупая, какая же она глупая. Решила, что сможет расплатиться за долги собой. Рассони показал письмо, полученное от Смерти, и сейчас сердце Эйбеля болезненно сжималось, когда он думал о том, ЧТО мог вытворять с его дочерью кровожадный подонок. Хотя вряд ли что — то могло быть хуже её прошлого.

Даже сейчас, при воспоминании о событиях столетней давности, Альберту Эйбелю хотелось отыскать того грёбаного Носферату и самолично разрезать его на тоненькие лоскутки ткани. Урод. Выродок низшей расы, сумевший залезть на его дочь, дьявол побери их обоих. Когда Альберт узнал о том, что у них долгое время была связь, он не поверил. Он попросту не мог представить, что его дочка может лечь под ЭТО. Возле неё крутились десятки успешных молодых аристократов, а она залетела от какого — то грязного подопытного. Такого разочарования он не испытывал никогда за свою долгую жизнь. Он практически положил весь мир к её ногам, устроил ей самое великолепное будущее, а она попросту плюнула ему в лицо своим поступком. Втоптала в грязь его честное имя, отдавшись Носферату. Хорошо ещё, что Рассони был без ума от неё настолько, что закрыл глаза даже на это.

Больше всего на свете Эйбель жалел, что не убил сукиного сына ещё во время опытов. Тогда ему не пришлось бы вырезать без анестезии тот проклятый плод из собственного ребенка. Слышать её мольбы и крики…видеть перекосившееся от боли лицо. Одно из самых страшных воспоминаний Доктора. А после — долгие месяцы, нет, годы её реабилитации в то время, как сучонок припеваючи жил под крылом короля. Она сходила с ума, а он ничего не мог сделать. Да, он вылечил ее тело, но душу. Ублюдок забрал ее душу. Альберт никогда никого и ничего не любил. Он имел привязанности. К Дороти, например, которую ценил и уважал. А вот дочь он именно любил. Да, проклятье, это было единственное существо, которое он, Доктор Альберт Фон Эйбель любил.